Цитата: ✶ frankie ! от 14.06.2024, 16:20

приглашаю! 

@goldfish 

@zakka 

@potassiumcyanide 

@autumnasthma 

@determination 

@yatensouma 

Цитата: карла~ от 15.06.2024, 21:36

привет кстати говоря а можно балерину создавть?

Цитата: ✶ frankie ! от 15.06.2024, 22:59

Цитата: ~~ котик-пушистик-милота от 15.06.2024, 21:36

привет кстати говоря а можно балерину создавть?

@yagnomm 

привет! можно создать кого угодно, главное чтобы персонаж вписывался в сеттинг и не выходил за пределы реализма 😊

Цитата: карла~ от 16.06.2024, 14:53

• Имя, фамилия:
Айла Уайт

• Возраст, дата рождения:

15 лет родилась 22 02 1981

• Национальность (мы конечно в Америке, но ваш персонаж может быть иностранцем. Главное это реалистично обыграть):
Американка

• Внешность:

• Характер:
Айла любит быть внимательной к деталям так же она заботливая и смешная любит смешить друзей в неспокойное даже время как и неудивительно так же остроумная и мечтательная как и любой подростков её лет

• Биография:
Родилась так сказать в не очень состоятельной семье в самом окраине города её отец покинул семью и ушел в другой город и дети которых было три воспитывались дедом увы после того как дед умер они попали в приют и оттуда сбежала Айла с братом Алексеем.

• Профессия:
Будущая балерина но щас рисует

• Семья:

Отец Майкл Уайт умер
Мать Эмилия Уайт умерла
Брат Майкл жив

• Группа крови — аллерген? (да/нет)
вторая группа крови да аллергия на мёд и на куркуму

• Доп. детали:
будущая балерина как и её бабушка
очень любит рисовать
любит сладости орехи
кошек

Цитата: ✶ frankie ! от 16.06.2024, 15:48

Цитата: ~~ котик-пушистик-милота от 16.06.2024, 14:53

• Имя, фамилия:
Айла Уайт

• Возраст, дата рождения:

15 лет родилась 22 02 1981

• Национальность (мы конечно в Америке, но ваш персонаж может быть иностранцем. Главное это реалистично обыграть):
Американка

• Внешность:

• Характер:
Айла любит быть внимательной к деталям так же она заботливая и смешная любит смешить друзей в неспокойное даже время как и неудивительно так же остроумная и мечтательная как и любой подростков её лет

• Биография:
Родилась так сказать в не очень состоятельной семье в самом окраине города её отец покинул семью и ушел в другой город и дети которых было три воспитывались дедом увы после того как дед умер они попали в приют и оттуда сбежала Айла с братом Алексеем.

• Профессия:
Будущая балерина но щас рисует

• Семья:

Отец Майкл Уайт умер
Мать Эмилия Уайт умерла
Брат Майкл жив

• Группа крови — аллерген? (да/нет)
вторая группа крови да аллергия на мёд и на куркуму

• Доп. детали:
будущая балерина как и её бабушка
очень любит рисовать
любит сладости орехи
кошек

@yagnomm 

Привет ещё раз! Анкета так-то неплохая, но есть несколько маленьких недостатков; 

• Характер и биография — напишите пожалуйста чуть больше информации. 

• Пункт про аллерген — вопрос не в том, на что у неё аллергия, а в том, является её группа крови той самой, на которую у существ аллергия. Про её аллергии лучше писать в пункт "дополнительные детали". 

^_^ надеюсь вы исправите ! ! !

Цитата: синточка от 17.06.2024, 16:18

// отче наш 

• Имя, фамилия:

Райан Буш

• Возраст, дата рождения:

25 лет, 11.01.1971.

• Национальность:

Англичанин

• Внешность:

• Характер:

Мать говорит Христу:

— Ты мой сын или мой

Бог? Ты прибит к кресту.

Как я пойду домой?

Как ступлю на порог,

не поняв, не решив:

ты мой сын или Бог?

То есть, мертв или жив?

Он говорит в ответ:

— Мертвый или живой,

разницы, жено, нет.

Сын или Бог, я твой.

Приступая к документированию странных недавних происшествий в нашем прежде тихом городе, я по любви своей к долгим предисловиям начну издалека, а именно с фактов о талантливом, даже уважаемом многими и по совместительству о моем старом друге, мистере Райане Буше. Эти детали составляют только лишь введение в мою хронику, в то время как сама история, которую я намерен задокументировать в этом дневнике, ещё впереди.

Прямо говоря, мистер Буш всегда исполнял особую и, так сказать, общественную роль между нами, и с таким усердием отдавался ей, что, кажется, не мог существовать без нее. Он, например, черезвычайно не любил свое положение "больного" или "одержимого демонами", потому отказывался от некоторых врачебных советов, занимаясь самолечением. Зато он находил занимательной реакцию верующих на его нервные тики, которые иногда повторялись несколько раз за 5 минут. Это всегда меня удивляло, учитывая то, через что этот человек прошёл в юном возрасте.

Из-за них (тиков) он вырос перфекционистом, я бы скорее сказал, ему пришлось таким стать, потому как в детстве этим не отличался. И в будущем мне скажет: "вот ты, когда есть садишься, не думаешь же, как именно ложку брать, под каким углом. Это машинально происходит и должно так происходить, а мне вот...к примеру, когда я руки мою, думаю, под каким углом мне мыло выдавить и, что мне вот обязательно нужно три или больше раз одинаково это повторить"

Человеком нелюдимым Райан, кстати, не стал, да и не получилось бы у него таковым стать, все же наружность он имеет приятную, от девушек отбоя нет, даже несмотря на припадки. Он ещё с юношества носил звание "ловелас" и вообще во всех группках, где имел честь появиться, считался душой компании. Широкий кругозор, красивая внешность, внутренний стержень, умение красиво говорить по делу, не кидая слов на ветер - невероятное сочетание составляющее его харизму, которая по сей день цепляет большое количество людей. Помню, до нашего отъезда из Лондона на его квартире зависало просто море народу из разных социальных слоев и все только к нему, за его мнением на ситуацию, за ним. Неужто не понимают, что для приобретения мнения первее всего надобен труд, собственный труд, собственный почин в деле, собственная практика! Даром никогда ничего не достанется. Будем трудиться, будем и свое мнение иметь. А так как мы никогда не будем трудиться, то и мнение иметь за нас будут те, кто вместо нас до сих пор работал.

Ещё один важный аспект, из-за которого он всем приходится по душе, это, конечно, его терпеливость вкупе с приверженностью к определённым идеалам. У него стальные принципы, надо заметить, и отстаивать он их готов до самого конца, а переспорить его ещё сложнее, чем вывести на этот самый спор. Ведь он обычно нужным что-то кому-то доказывать не считает, самое главное, что он в этом убеждён, что говорят другие не так важно. Философские книжки составили половину его библиотеки еще лет в 15, не знаю, насколько сильно он понимал написанное там, но цитировать этих профессоров научился хорошо, даже придумал, вроде как, свою, ну, или почти свою. Хотя мне кажется изучать философию следует, в лучшем случае, после пятидесяти. Выстраивать модель общества — и подавно. Сначала следует научиться готовить суп, жарить — пусть не ловить — рыбу, делать приличный кофе. В противном случае, нравственные законы пахнут отцовским ремнем или же переводом с немецкого.

В общем, да, чужое мнение его совсем не интересует, ему все равно, что думают знакомые о его делах, поведении и всякому такому прочему. Но что касается его близких, то, конечно, еще более замечательно. Ради них он пойдёт на жертвы, я то знаю, я то помню как ради меня он вступил в разборки с какими-то отморозками (потом и его считали таковым, что в корне не верно, разве у отморозков есть принципы?). Помню, как он жертвовал своим здоровьем ради матери, понимая, что она немного двинулась, просто не желая делать ей больно своими выпадами в её сторону или сбегать, на что, кстати, имел все силы и средства.

Нет, он из тех людей, которые считают, что цель оправдывает средства (Мысль циническая; но ведь возвышенность организации даже иногда способствует наклонности к циническим мыслям, уже по одной только многосторонности развития.); которые без зазрения совести смогут расплатиться фальшивыми деньгами; которым не свойственно делить мир на чёрное и белое, в основном, действующим сугубо из личных мотивов; которые не помогают без причины, не дают милостыню страдающим у храмов и на ветхих лондонских улочках, ведь милостыня развращает и подающего и берущего и, сверх того, не достигает цели, потому что только усиливает нищенство. Лентяи, не желающие работать, толпятся около дающих, как игроки у игорного стола, надеясь выиграть.

«Только через страдание приходит истина... Это верно, будьте покойны! Но за знание истины ни денег не платят, ни пайка не дают. Печально, но факт.»— отвечал он когда-то одному одному знакомому, у которого мы «гостили» в период отсутвия средств к существованию. Или, вот тоже, на ум приходит: "Я против смертной казни. Но если madame N поведут расстреливать, я пойду смотреть.» Или: «О, мне очень туго придется впоследствии, когда нужно будет соскребать накопившуюся грязь со своего имени.» Я это здесь помещаю не ради того, чтобы показать колкость или великую мудрость слов его, нет, я пытаюсь подтвердить его словами свои тезисы, которые представил выше, только и всего.

Многие знающие люди скажут мне, мол, футбольные фанаты всегда отличаются агрессивностью и у них сбит моральных компас наглухо, ей богу! Что ж, значит, знающий мой человек, вы просто не знакомы с мистером Бушем и не способны отличать личность от безликой толпы, к тому же являетесь любителем грести всех под одну гребёнку. И не восклицайте на меня! Ей богу. Да, мой дорогой знающий человек, Райан из тех людей, что зазря махать кулаками не будут, хоть ты наверное это и понял из того, что я написал тебе выше, но "повторение мать учения".

Бывают люди, что только и делают, что плавают в зефирах и амурах своих мечт, часто забывая о жизни настоящей. К большому сожалению, это я отношусь к таким. И нам, позвольте, обязательно нужен такой человек как Буш, чтобы спускать на землю, чтобы хотя б на минуту почувствовать конечность бытия и почву под ногами, как бы это травматично не звучало. Он не закостенелый консерватор, нет, он открыт новому, просто старается подвергать все это новое непосредственной критике в основном с практической стороны вопроса. Будь Райан женщиной — его б назвали пошлой и меркантильной, но он мужчина и, поэтому он умный и прагматичный человек.

Это не мешает ему нисколько заводить со мной диалоги на тему своей скорой смерти. Учитывая то, что произошло с США (и что впоследствии станет основной составляющей моей хроники), в целом, я считаю, что следует выбираться быстрее, вернуться в Англию, иначе считает Райан, в котором с чего-то заговорила совесть, а может желание славы, хотя этим он никогда не страдал. На мои вопросы он отнекивается "Я — врач, мой долг помогать людям", раньше его это не волновало особенно, возможно, патовые ситуации и печальные новости раскроют мне его с новой стороны, которую я ещё не успел увидеть. Ведь настоящее, несомненное горе даже феноменально легкомысленного человека способно иногда сделать солидным и стойким, ну хоть на малое время; мало того, от истинного, настоящего горя даже дураки иногда умнели, тоже, разумеется, на время; это уж свойство такое горя

Жизнь прекрасна. Это аксиома, и я очень рад, что Райан ее мне преподнёс в чистом виде. И вправду, зачем жить тому народу или тому человеку, который втайне разуверился во всем? Который разочаровался в жизни, живет у нее «на подаянии», «из милости»? Который думает, что жить «не особенно плохо, но и не очень хорошо», ибо «все идет своим путем»: путем… эволюционным; люди же так вообще плохи и несовершенны, что дай им только бог прокряхтеть свой век кое-как, сколачиваясь в общества и государства, ограждаясь друг от друга стенками прав и обязанностей, условных законов, условных отношений… Так думать не стоит; а тому, кто так думает, ведь и жить не стоит.

• Биография:

Смерть придет и найдет

тело, чья гладь визит

смерти, точно приход

женщины, отразит.

Это абсурд, вранье:

череп, скелет, коса.

«Смерть придет, у нее

будут твои глаза».

Родились мы с ним в один год, надо похвастаться, что я все же на несколько дней старше моего друга, а именно на 3. Родились в Лондоне – сердце страны. Родились у примерно одинаковых по достатку семей, которые относились больше к зажиточному среднему или нижнему высокому классу, то есть еда, вода и другие блага цивилизации мы получали в достатке, даже иногда с лихвой. Его родители были друзья моих, поэтому и дружим мы, считай, с пелёнок, считай, я возил его в коляске. Собственно, Марта Тереза и Ричард Буш, хоть и были друзьями моих родителей, но отличались от них кардинально так, что я всегда удивлялся как эти люди могут дружить? Они были набожны, мои учёные, априори отрицающие бога; мои были демократы, поощряющие антивоенные движения, те ультраправые; и проч, и проч, и проч.

Несмотря на это, Райан рос со своей головой на плечах, годов этак в 5 научился самостоятельно читать, до 14 летнего возраста ходил на какие-то курсы пианино (мать видела в нем деятеля культуры), учился стрелять (отец брал его на охоту специально, чтобы закалить дух мальчика, ведь ему ещё родину защищать), разбираться во внутреннем устройстве приборов, ходил на шахматы и танцы. Занимался всем и ничем одновременно.

В школу мы тоже ходили одну, и Райан пользовался там популярностью среди сверстников и ребят по старше, а от учителей в основном слышал "этот мальчик умен не по годам" — в этих словечках есть своего рода классический блеск, соблазнивший его раз навсегда, и, возвышая его потом постепенно в собственном мнении, в продолжение столь многих лет, довел его наконец до некоторого весьма высокого и приятного для самолюбия пьедестала.

В лет так 9-10, мы (я, Райан и ещё двое ребят, кажется, Джон и Боб) решили, что будет весело искупаться в карьере недалеко от дома моей бабушки, который, в свою очередь, располагался на острове Уайт. Весёлой эта затея нам показалась, конечно, не потому, что мы очень любили купаться, а потому, что моя прекрасная бабушка имела чёткое представление о воспитании английских джентльменов и в него не входили купания, лежание, да и в принципе обычные для мальчишек в том возрасте игры. Да, мы пошли туда с утра, соорудив из старых тряпок подобие каната, как в фильмах. Тогда ещё никакой болезни у моего дражайшего друга не было, по крайней мере, не было видно, скорее всего она давно сидела в его днк и ждала шанс пробудиться, и вот он представился.

Туман. Жаркий красноватый, туман. Леса, леса... и тихо слезится из расщелины в зеленом камне вода. Такая чистая, перекрученная хрустальная струя. Райан ступает ногой в воду, миг, крик, всплеск воды, отползает назад, пятясь, как рак, а у меня в ушах только крик, растерянность, непонимание. Я смотрю туда, куда секунду назад опустилась нога моего друга и тоже вскрикиваю, меня начинает тошнить, ком подступает к горлу и лишь тогда я слышу запах, который теперь больше ни с чем не перепутаю: запах разложения. После того, как мы доложили в полицию и нас ещё несколько дней помотало по их отделениям (будто мальчики могли лишить жизни взрослого мужчину!), нашу банду закрыли на домашний арест до конца вояжа, а Райана стали мучить неконтролируемые приступы. Он гримасничал, махал руками, бил себя по лицу, один раз чуть ли не свернул себе шею, давя на челюсть правой рукой, закусывал до крови изнутри щеки и противно скрежетал зубами в попытке унять непроизвольное желание выкрикнуть какое-то слово, поэтому просто издавал нечленораздельные звуки. Одной ночью, как мне показалось, почти убил себя, когда начал биться головой об изголовье кровати во сне.

Мы тогда отреагировали спокойно настолько, сколько позволяет. А вот его родители, в последствии... Мать его была человеком фанатично верующим и признать то, что у сына психическое или нервное расстройство, было позором для семьи. Нет, я, правда, понятия не имею из-за чего! Но вот так сложилась судьба у бедного (он убил бы меня за такой эпитет) моего Райана. Его таскали по бабкам, святым местам, мощам, поливали святой водой, заставляли молиться и хотели даже провести сеанс экзорцизма, только вот согласие не получили и от идеи отказались.

Поступил в Кембридж (о как он работал на износ, чтобы этого добиться! Ещё одно подтверждение его упертости. И ладно бы ради большой охоты стараться, нет, поспорил, что поступит туда и поступил же!) на медицинский факультет в 1989 году.

 Казалось бы, судьба не на шутку смеётся над моим бедным другом, ему самому нужна помощь врача, но разве не "хочешь сделать что-то хорошо - делай это сам?". Я рассказал вам о случае, побудившем синдром пробудиться, но не упомянул о том, что имелась у него болезнь ещё одна и не менее "дьявольская" — эпилепсия. Припадки этой болезни у него выражены не сильно, раздражение на мигающий свет, в принципе, повышенная восприимчивость к свету имеется, но припадков, похожих на те, что сопровождают больных только этой падучей болезнью, я не наблюдал. Впоследствии у дражайшего друга моего появится и ещё одна неврологическая проблема, но это собьёт хронологию, если я расскажу об этом здесь в азартном порыве.

Напомню (или расскажу, уж не знаю) проницательному читателю о том, что произошло в 1989 году, а точнее, что длилось десять лет до уточненного года. Война в Афганистане. На счёт всяких войн Райан всегда отзывался одинаково, мол, трудно сказать, что тошнотворнее: то кровопролитие или то безделье, та скука, та пошлятина; имя обоим — «великая война», «отечественная война», «война за освобождение угнетенных народностей» или как еще? Нет, под этим знаком — никого не освободишь. Проницательный читатель воскликнет: "боже, неужели этот человек, которого ты, Томас, описываешь вдобавок ко всему ещё и как-то относился к хиппи!" И я отвечу этому читателю: "нет, нигде я этого не писал, ты сам это придумал". Надо ещё сказать, что он, как сын своих родителей, поддерживал и поддерживает сейчас консерваторов и не приемлет никак лейбористов, причём, если вы себя таковым считаете проще ему об этом не говорить, иначе получите даже вам ненужный конфликт.

Не знаю, в эти ли годы он решил, что медицина его стезя и ему следует продолжать или нет, но во мнении своём состоялся окончательно. И это правильно, такие, как он, уникумы не меньше. Ведь как обычно бывает. Целых лет двадцать человек занимается каким-нибудь делом, например читает римское право, а на двадцать первом — вдруг оказывается, что римское право ни при чем, что он даже не понимает его и не любит, а на самом деле он тонкий садовод и горит любовью к цветам. Происходит это, надо полагать, от несовершенства нашего социального строя, при котором люди сплошь и рядом попадают на свое место только к концу жизни.

Практикой после выпуска заниматься отказался, что черта любопытная. Рассуждал он тогда вместе с другими, такими же, как он, в таком ключе: видите ли, медицина находится теперь в таком младенчествующем состоянии, что нужно еще не лечить, а только подготовлять будущим врачам материалы для уменья лечить. И вот они, для пользы любимой науки, – они ужасные охотники бранить медицину, только посвящают все свои силы ее пользе, – они отказываются от богатства, даже от довольства, и сидят в гошпиталях, делая, видите ли, интересные для науки наблюдения, режут лягушек, вскрывают сотни трупов ежегодно и при первой возможности обзаводятся химическими лабораториями.

Была у него на N курсе университета девушка, они были вдвоём, как Сид и Ненси, если мы предположим условность, где Ненси работала в танцовщицей в барах нелегально за деньги, а Сид был студентом медицинского. Не ясно ли, что Райан и Кейт были не люди, а рыбы, или если люди, то с рыбьею кровью?

Но как бы злые языки эту пару не поносили. Это была невиданной силы любовь. Они говорили друг другу удивительно нежные вещи, казалось, нет на планете более любящих мужчины и женщины. Он принял её такой, как есть, так же, как и она его, без попыток перекроить друг друга самую суть и естество. Райана всегда просто тошнило от одного слова "измена", а реально многие мечтали заполучить его себе в парни и активно пытались это осуществить. И одной из них удалось, в ту ночь ему плохо спалось, он тогда приехал ко мне поздно, часу в третьем ночи, за голову хватался, себя ненавидел и не знал как унять эту злость, ходил кругами по комнате, в итоге набрался смелости, позвонил и во всём сознался. А на том конце провода — рыдания, всхлипы, макияж испорченный и прочие проблемы этого типа. Он пытался найти себе оправдание, но так и не смог. Вроде бы всё ясно: при такой-то, извините, профессии. Она могла бы ему всё простить играючи, легко и весело, но эти выводы оставлю жёлтой прессе, ведь дело в другом: он заранее знал про её работу, прекрасно понимал на что идёт, когда связывал с ней судьбу, но так вышло, что чувства оказались в разы сильнее разума. Так что с ней такое могло, а с ним не могло случиться. Всё это лирика, конечно. Были вещи в жизни Райана и хуже, которые шли параллельно этому.

На 2 курсе университета умерла его мать. Похороны он вынес с мужеством, даже при мне не позволял себе хандрить, хотя я знал, что маменьку свою он любил больше жизни, как и отца. Тот пережил свою супругу на год и ушёл в мир иной. То ли его убила пневмония, то ли другое заболевание лёгких. Это уже подкосило окончательно и впал мой друг в беспробудное и сырое по своей сути совсем пошлое пьянство. Такое, что его почти вышвырнули из университета. Только это и помогло кое как встать на ноги, по правде сказать, встать на колени из лежачьей позы.

Лондон, мне кажется, создан для таких эпизодов. Вечный дождь, туман и серое небо. Солнце – праздник. Лондон формирует твою жизнь, твое сознание в той степени, в какой визуальные аспекты жизни могут иметь на нас влияние. Это огромный культурный конгломерат, но без безвкусицы, без мешанины. Удивительное чувство пропорции, классические фасады дышат покоем и печалью. И все это влияет на тебя, заставляет и тебя стремиться к порядку в жизни, хотя ты и сознаешь, что обречен. Такое благородное отношение к хаосу, выливающееся либо в стоицизм, либо в снобизм

Помнит проницательный читатель о том, что росли мы вместе, а значит и это горе подкосило нас двоих. Теперь он прав, но тоже не до конца, до сути он добраться никак не может.

А суть эта в том, что мои родители хоть и остались живы (и по сей день), но обеднели в край, так, что питались через день коркой хлеба, то есть контраст с детством огромный, пропасть. Почившие же родители Райана не отличились от моих, оставили долги сыну, хотя говорили, что живут прекрасно и денег им хватает с головой. А зачем оно было, это жертвеничество? Никто не скажет. Заплатит ли кто-нибудь за кровь? Нет. Никто.

Идет жуткая осень. Хлещет косой дождь. Ума не приложу, что ж мы будем есть? Что есть-то мы будем?! Вдвоём в съёмной квартире, оплату за которую мы безбожно просрочили. Сидим. Лампочка с абажуром мигает, рядом с ней Райан дочитывает какой-то докторский труд, тоже всем видом, будто только из эпицентра чумы.

Луна в венце. Мы с Райаном сидим на балконе и смотрим в звездный полог. Но нет облегчения. Через несколько часов погаснут звезды, и над нами вспыхнет огненный шар. И опять, как жуки на булавках, будем подыхать. И когда все кругом мертво спит, читаю ему свою новую повесть. Некому больше ее слушать. Ночь плывет. Кончаю и, бережно свернув рукопись, кладу под подушку. Письменного стола нету. До бледного рассвета мы шепчемся... Какие имена на иссохших наших устах! Какие имена! Песни Beatles удивительно смягчают озлобленные души.

А потом: хаос, съезжаем быстро из квартиры, абажур сдернут с лампы. Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте — пусть воет вьюга, — ждите, пока к вам придут.

Пользуемся совестью наших друзей как можем. Живём перебежками у них. Райан разбирается с долгами (спекулирует нелегальными дисками и пластинками, работает на двух работах и учится), пропадает ночами вместе другом, у которого мы тогда жили (существовали). А соседи у него жутко противные люди. Сосед лет сорока, очень маленького роста, лысенький, в очках, очень подвижной. Коротенькие подвернутые брючки. У него большая квартира, с портьерами. Живет в кабинете с нетопящимся камином. Любит сливочное масло, смешные стихи и порядок в комнате. Любимый автор — Конан Дойль. Любимая опера — «Евгений Онегин». Сам готовит себе на примусе котлеты. Терпеть не может нас и нашего друга и мечтает, что выселит всех рано или поздно. Я как-то отказался писать ему стих про его жену и с того дня кошмарил он всех нас жутко. Может быть, добиться нашего выселения ему не удастся, но отравить мне существование он может совершенно свободно. Для меня же это самое ужасное. Если мне отравят существование, я не могу писать фельетоны и заказные статьи, а если я не буду писать фельетоны и заказные статьи, то произойдет финансовый крах.

Опять сидим на полу, без лампы, у очередного какого-то знакомого. Вбегает радостный Райан, губы улыбаются, а глаза, как черти бегают. Новость радостная, долги розданы, с учёбой налаживается, есть на что жить! И у меня к тому моменту наладилось почти неплохо все: занялся переводами, потом в журнал пробился писал фельетоны, дорос в итоге до редактора и денег стало больше, только вот совмещать это с учёбой трудно. Мне трудно? Как я целый вообще право имею жалеть себя, как мне не стыдно? Райан вообще вынужден был работать на двух тяжёлых работах, это не интеллектуальный труд, это руками, это намного тяжелее в моральном и не только плане.

Помню, было в весну 1995 с юга явление. Молодой человек, весь поломанный и развинченный, со старушечьим морщинистым лицом, приехал и отрекомендовался: дебошир в поэзии. Привез маленькую книжечку, похожую на прейскурант вин. В книжечке — его стихи.

Ландыш. Рифма: гадыш.

«С ума сойду я, вот что!.». – думал

Описанные в красках события эти произошли с осени 1993 по май 1995 года. Потом ничего примечательного не было. Учились, работали. В июне месяце выпустились: он из медицинского, я из журналистики.

Вот тут то мы подобрались к сути. Как мы, англичане, квалифицированные специалисты, умудрились попасть в Америку.

В три часа ночи, 12 декабря 1995 года явился к нам мистер Андерсон (или Абрамсом?). Публично заявляю: если бы я был мужчина, а не тряпка, я, конечно, выкинул бы Андерсона вон из своей комнаты. Но я его боюсь. Явился и заявил, мол, господа хорошие, есть два билета на самолёт до Америки! Я прыснул, зачем нам билеты в Америку? А Райан задумался. Спросил, что нужно сделать такого, чтобы их себе забрать, а Андерсон возьми и скажи "по старой дружбе просто так" . По старой дружбе? Чистой воды развод. Не было у нас с ним дружбы вообще.

Выяснилось, что мистер медик с эпилепсией и синдромом туретта решил пойти на курсы, на американские курсы по неврологии. Что-то такое. В общем, нам двоим нужно в Америку. Я сразу прикинул, что мне даст эта авантюра и согласился, материал мне был жизненно необходим. Ну, думается, начнется та жизнь, о которой пишется в шоколадных книгах, но она не только не начинается, а кругом становится все страшнее и страшнее.

Будем жить на полу у Дункана. Он не прогонит нас — душевнобольных.

Америка произвела положительное впечатление на Буша, что не скажешь обо мне.

 Это многоэтажное здание, где располагался квартира Дункана, было положительно страшно. Все пронизано продольными ходами, как муравейник, так что его все можно было пройти, из конца в конец, не выходя на улицу. Я шел по темным извилинам, временами попадал в какие-то ниши за деревянными перегородками. Горели красноватые не экономические лампочки. Встречались озабоченные люди, которые стремились куда-то. Экономический бум! Мэдисон-Авеню, дом 1326. А черт бы это все побрал.

Как-то я зашел к парикмахеру, который, после нескольких слов со мной, сказал: «Сразу видно, что вы англичанин, только что приехали в Америку, и работаете в газетах». «Почему вы сделали такое заключение?» — спросил я, удивленный его проницательностью. «Потому что выговор у вас английский, потому что вы не успели сносить европейских ботинок, потому что у вас большой лоб и характерная для газетных работников голова». «Вы просто Шерлок Холмс», — польстил я парикмахеру. «А кто такой Шерлок Холмс?»

Хотя надо отметить, что познакомился я и с умными людьми, в основном, конечно, моей же профессии, там уже, кстати, приноровился писать тексты для новостных эфиров, для относительно больших интернет журналов. «Нью-Йорк, — шутил мой новый знакомый, — мог бы описать только Супермен, если бы тот писал стихи»

А Райан в то же время нашёл себе не менее интересных и влиятельных знакомых, записался на курсы, которые обошлись в копеечку (эту копеечку он должен был тратить примерно месяца 3, а не спустить её за день). Носит с собой везде справку о болезни, не всегда помогает, приходилось его несколько раз доставать из рук блюстителей правопорядка.

А на третий день после райановского дня рождения он рассказал мне страшное. У него, как у инсультника, (хотя никаких инсульта у него не было ни разу, ему же всего 25!) перестала работать правая часть лица. Признаюсь, это было жутко, но я вида не подал. Улыбается, а правый уголок губ тянется вниз, глаз правый всегда в напряженном состоянии, будто его кто-то напугал, и вообще он лицо не чувствует. Мы оба были в шоке. Вот так его чемоданчик болезней пополнился ещё одной. Это, конечно, следствие, как я могу судить, вытекающее из того, что несколько месяцев с некоторой периодичностью в припадке он бил себя кулаком по правой стороне лица или ещё пытался надавить на свою челюсть с правой же стороны. Неудивительно, что нервы там пришли в негодность совершенную и восстали против своего же хозяина.

"Предисловие к дневнику. Томас Крайтон."

• Профессия:

Врач общей практики

• Семья:

૮Ꮚ °Марта Тереза Буш - умерла

૮Ꮚ °Ричард Буш - умер

• Группа крови — аллерген? (да/нет)

Нет

• Доп. детали:

૮Ꮚ ° фанат групп: The Cure, Queen, Nirvana, Kiss

૮Ꮚ ° любит чай, особенно Эрл Грей

૮Ꮚ ° любимый писатель – Рей Брэдбери

૮Ꮚ ° песни ассоциации: Ума Турман, отказываю небу – pyrokinesis , лимб – макулатура, 1998 – боевые <> роботы, ОЙ ДА, Катафалка– Слава КПСС, Маргарет – электрофорез

Цитата: ✶ frankie ! от 17.06.2024, 16:32

Цитата: синточка от 17.06.2024, 16:18

// отче наш 

• Имя, фамилия:

Райан Буш

• Возраст, дата рождения:

25 лет, 11.01.1971.

• Национальность:

Англичанин

• Внешность:

• Характер:

Мать говорит Христу:

— Ты мой сын или мой

Бог? Ты прибит к кресту.

Как я пойду домой?

Как ступлю на порог,

не поняв, не решив:

ты мой сын или Бог?

То есть, мертв или жив?

Он говорит в ответ:

— Мертвый или живой,

разницы, жено, нет.

Сын или Бог, я твой.

Приступая к документированию странных недавних происшествий в нашем прежде тихом городе, я по любви своей к долгим предисловиям начну издалека, а именно с фактов о талантливом, даже уважаемом многими и по совместительству о моем старом друге, мистере Райане Буше. Эти детали составляют только лишь введение в мою хронику, в то время как сама история, которую я намерен задокументировать в этом дневнике, ещё впереди.

Прямо говоря, мистер Буш всегда исполнял особую и, так сказать, общественную роль между нами, и с таким усердием отдавался ей, что, кажется, не мог существовать без нее. Он, например, черезвычайно не любил свое положение "больного" или "одержимого демонами", потому отказывался от некоторых врачебных советов, занимаясь самолечением. Зато он находил занимательной реакцию верующих на его нервные тики, которые иногда повторялись несколько раз за 5 минут. Это всегда меня удивляло, учитывая то, через что этот человек прошёл в юном возрасте.

Из-за них (тиков) он вырос перфекционистом, я бы скорее сказал, ему пришлось таким стать, потому как в детстве этим не отличался. И в будущем мне скажет: "вот ты, когда есть садишься, не думаешь же, как именно ложку брать, под каким углом. Это машинально происходит и должно так происходить, а мне вот...к примеру, когда я руки мою, думаю, под каким углом мне мыло выдавить и, что мне вот обязательно нужно три или больше раз одинаково это повторить"

Человеком нелюдимым Райан, кстати, не стал, да и не получилось бы у него таковым стать, все же наружность он имеет приятную, от девушек отбоя нет, даже несмотря на припадки. Он ещё с юношества носил звание "ловелас" и вообще во всех группках, где имел честь появиться, считался душой компании. Широкий кругозор, красивая внешность, внутренний стержень, умение красиво говорить по делу, не кидая слов на ветер - невероятное сочетание составляющее его харизму, которая по сей день цепляет большое количество людей. Помню, до нашего отъезда из Лондона на его квартире зависало просто море народу из разных социальных слоев и все только к нему, за его мнением на ситуацию, за ним. Неужто не понимают, что для приобретения мнения первее всего надобен труд, собственный труд, собственный почин в деле, собственная практика! Даром никогда ничего не достанется. Будем трудиться, будем и свое мнение иметь. А так как мы никогда не будем трудиться, то и мнение иметь за нас будут те, кто вместо нас до сих пор работал.

Ещё один важный аспект, из-за которого он всем приходится по душе, это, конечно, его терпеливость вкупе с приверженностью к определённым идеалам. У него стальные принципы, надо заметить, и отстаивать он их готов до самого конца, а переспорить его ещё сложнее, чем вывести на этот самый спор. Ведь он обычно нужным что-то кому-то доказывать не считает, самое главное, что он в этом убеждён, что говорят другие не так важно. Философские книжки составили половину его библиотеки еще лет в 15, не знаю, насколько сильно он понимал написанное там, но цитировать этих профессоров научился хорошо, даже придумал, вроде как, свою, ну, или почти свою. Хотя мне кажется изучать философию следует, в лучшем случае, после пятидесяти. Выстраивать модель общества — и подавно. Сначала следует научиться готовить суп, жарить — пусть не ловить — рыбу, делать приличный кофе. В противном случае, нравственные законы пахнут отцовским ремнем или же переводом с немецкого.

В общем, да, чужое мнение его совсем не интересует, ему все равно, что думают знакомые о его делах, поведении и всякому такому прочему. Но что касается его близких, то, конечно, еще более замечательно. Ради них он пойдёт на жертвы, я то знаю, я то помню как ради меня он вступил в разборки с какими-то отморозками (потом и его считали таковым, что в корне не верно, разве у отморозков есть принципы?). Помню, как он жертвовал своим здоровьем ради матери, понимая, что она немного двинулась, просто не желая делать ей больно своими выпадами в её сторону или сбегать, на что, кстати, имел все силы и средства.

Нет, он из тех людей, которые считают, что цель оправдывает средства (Мысль циническая; но ведь возвышенность организации даже иногда способствует наклонности к циническим мыслям, уже по одной только многосторонности развития.); которые без зазрения совести смогут расплатиться фальшивыми деньгами; которым не свойственно делить мир на чёрное и белое, в основном, действующим сугубо из личных мотивов; которые не помогают без причины, не дают милостыню страдающим у храмов и на ветхих лондонских улочках, ведь милостыня развращает и подающего и берущего и, сверх того, не достигает цели, потому что только усиливает нищенство. Лентяи, не желающие работать, толпятся около дающих, как игроки у игорного стола, надеясь выиграть.

«Только через страдание приходит истина... Это верно, будьте покойны! Но за знание истины ни денег не платят, ни пайка не дают. Печально, но факт.»— отвечал он когда-то одному одному знакомому, у которого мы «гостили» в период отсутвия средств к существованию. Или, вот тоже, на ум приходит: "Я против смертной казни. Но если madame N поведут расстреливать, я пойду смотреть.» Или: «О, мне очень туго придется впоследствии, когда нужно будет соскребать накопившуюся грязь со своего имени.» Я это здесь помещаю не ради того, чтобы показать колкость или великую мудрость слов его, нет, я пытаюсь подтвердить его словами свои тезисы, которые представил выше, только и всего.

Многие знающие люди скажут мне, мол, футбольные фанаты всегда отличаются агрессивностью и у них сбит моральных компас наглухо, ей богу! Что ж, значит, знающий мой человек, вы просто не знакомы с мистером Бушем и не способны отличать личность от безликой толпы, к тому же являетесь любителем грести всех под одну гребёнку. И не восклицайте на меня! Ей богу. Да, мой дорогой знающий человек, Райан из тех людей, что зазря махать кулаками не будут, хоть ты наверное это и понял из того, что я написал тебе выше, но "повторение мать учения".

Бывают люди, что только и делают, что плавают в зефирах и амурах своих мечт, часто забывая о жизни настоящей. К большому сожалению, это я отношусь к таким. И нам, позвольте, обязательно нужен такой человек как Буш, чтобы спускать на землю, чтобы хотя б на минуту почувствовать конечность бытия и почву под ногами, как бы это травматично не звучало. Он не закостенелый консерватор, нет, он открыт новому, просто старается подвергать все это новое непосредственной критике в основном с практической стороны вопроса. Будь Райан женщиной — его б назвали пошлой и меркантильной, но он мужчина и, поэтому он умный и прагматичный человек.

Это не мешает ему нисколько заводить со мной диалоги на тему своей скорой смерти. Учитывая то, что произошло с США (и что впоследствии станет основной составляющей моей хроники), в целом, я считаю, что следует выбираться быстрее, вернуться в Англию, иначе считает Райан, в котором с чего-то заговорила совесть, а может желание славы, хотя этим он никогда не страдал. На мои вопросы он отнекивается "Я — врач, мой долг помогать людям", раньше его это не волновало особенно, возможно, патовые ситуации и печальные новости раскроют мне его с новой стороны, которую я ещё не успел увидеть. Ведь настоящее, несомненное горе даже феноменально легкомысленного человека способно иногда сделать солидным и стойким, ну хоть на малое время; мало того, от истинного, настоящего горя даже дураки иногда умнели, тоже, разумеется, на время; это уж свойство такое горя

Жизнь прекрасна. Это аксиома, и я очень рад, что Райан ее мне преподнёс в чистом виде. И вправду, зачем жить тому народу или тому человеку, который втайне разуверился во всем? Который разочаровался в жизни, живет у нее «на подаянии», «из милости»? Который думает, что жить «не особенно плохо, но и не очень хорошо», ибо «все идет своим путем»: путем… эволюционным; люди же так вообще плохи и несовершенны, что дай им только бог прокряхтеть свой век кое-как, сколачиваясь в общества и государства, ограждаясь друг от друга стенками прав и обязанностей, условных законов, условных отношений… Так думать не стоит; а тому, кто так думает, ведь и жить не стоит.

• Биография:

Смерть придет и найдет

тело, чья гладь визит

смерти, точно приход

женщины, отразит.

Это абсурд, вранье:

череп, скелет, коса.

«Смерть придет, у нее

будут твои глаза».

Родились мы с ним в один год, надо похвастаться, что я все же на несколько дней старше моего друга, а именно на 3. Родились в Лондоне – сердце страны. Родились у примерно одинаковых по достатку семей, которые относились больше к зажиточному среднему или нижнему высокому классу, то есть еда, вода и другие блага цивилизации мы получали в достатке, даже иногда с лихвой. Его родители были друзья моих, поэтому и дружим мы, считай, с пелёнок, считай, я возил его в коляске. Собственно, Марта Тереза и Ричард Буш, хоть и были друзьями моих родителей, но отличались от них кардинально так, что я всегда удивлялся как эти люди могут дружить? Они были набожны, мои учёные, априори отрицающие бога; мои были демократы, поощряющие антивоенные движения, те ультраправые; и проч, и проч, и проч.

Несмотря на это, Райан рос со своей головой на плечах, годов этак в 5 научился самостоятельно читать, до 14 летнего возраста ходил на какие-то курсы пианино (мать видела в нем деятеля культуры), учился стрелять (отец брал его на охоту специально, чтобы закалить дух мальчика, ведь ему ещё родину защищать), разбираться во внутреннем устройстве приборов, ходил на шахматы и танцы. Занимался всем и ничем одновременно.

В школу мы тоже ходили одну, и Райан пользовался там популярностью среди сверстников и ребят по старше, а от учителей в основном слышал "этот мальчик умен не по годам" — в этих словечках есть своего рода классический блеск, соблазнивший его раз навсегда, и, возвышая его потом постепенно в собственном мнении, в продолжение столь многих лет, довел его наконец до некоторого весьма высокого и приятного для самолюбия пьедестала.

В лет так 9-10, мы (я, Райан и ещё двое ребят, кажется, Джон и Боб) решили, что будет весело искупаться в карьере недалеко от дома моей бабушки, который, в свою очередь, располагался на острове Уайт. Весёлой эта затея нам показалась, конечно, не потому, что мы очень любили купаться, а потому, что моя прекрасная бабушка имела чёткое представление о воспитании английских джентльменов и в него не входили купания, лежание, да и в принципе обычные для мальчишек в том возрасте игры. Да, мы пошли туда с утра, соорудив из старых тряпок подобие каната, как в фильмах. Тогда ещё никакой болезни у моего дражайшего друга не было, по крайней мере, не было видно, скорее всего она давно сидела в его днк и ждала шанс пробудиться, и вот он представился.

Туман. Жаркий красноватый, туман. Леса, леса... и тихо слезится из расщелины в зеленом камне вода. Такая чистая, перекрученная хрустальная струя. Райан ступает ногой в воду, миг, крик, всплеск воды, отползает назад, пятясь, как рак, а у меня в ушах только крик, растерянность, непонимание. Я смотрю туда, куда секунду назад опустилась нога моего друга и тоже вскрикиваю, меня начинает тошнить, ком подступает к горлу и лишь тогда я слышу запах, который теперь больше ни с чем не перепутаю: запах разложения. После того, как мы доложили в полицию и нас ещё несколько дней помотало по их отделениям (будто мальчики могли лишить жизни взрослого мужчину!), нашу банду закрыли на домашний арест до конца вояжа, а Райана стали мучить неконтролируемые приступы. Он гримасничал, махал руками, бил себя по лицу, один раз чуть ли не свернул себе шею, давя на челюсть правой рукой, закусывал до крови изнутри щеки и противно скрежетал зубами в попытке унять непроизвольное желание выкрикнуть какое-то слово, поэтому просто издавал нечленораздельные звуки. Одной ночью, как мне показалось, почти убил себя, когда начал биться головой об изголовье кровати во сне.

Мы тогда отреагировали спокойно настолько, сколько позволяет. А вот его родители, в последствии... Мать его была человеком фанатично верующим и признать то, что у сына психическое или нервное расстройство, было позором для семьи. Нет, я, правда, понятия не имею из-за чего! Но вот так сложилась судьба у бедного (он убил бы меня за такой эпитет) моего Райана. Его таскали по бабкам, святым местам, мощам, поливали святой водой, заставляли молиться и хотели даже провести сеанс экзорцизма, только вот согласие не получили и от идеи отказались.

Поступил в Кембридж (о как он работал на износ, чтобы этого добиться! Ещё одно подтверждение его упертости. И ладно бы ради большой охоты стараться, нет, поспорил, что поступит туда и поступил же!) на медицинский факультет в 1989 году.

 Казалось бы, судьба не на шутку смеётся над моим бедным другом, ему самому нужна помощь врача, но разве не "хочешь сделать что-то хорошо - делай это сам?". Я рассказал вам о случае, побудившем синдром пробудиться, но не упомянул о том, что имелась у него болезнь ещё одна и не менее "дьявольская" — эпилепсия. Припадки этой болезни у него выражены не сильно, раздражение на мигающий свет, в принципе, повышенная восприимчивость к свету имеется, но припадков, похожих на те, что сопровождают больных только этой падучей болезнью, я не наблюдал. Впоследствии у дражайшего друга моего появится и ещё одна неврологическая проблема, но это собьёт хронологию, если я расскажу об этом здесь в азартном порыве.

Напомню (или расскажу, уж не знаю) проницательному читателю о том, что произошло в 1989 году, а точнее, что длилось десять лет до уточненного года. Война в Афганистане. На счёт всяких войн Райан всегда отзывался одинаково, мол, трудно сказать, что тошнотворнее: то кровопролитие или то безделье, та скука, та пошлятина; имя обоим — «великая война», «отечественная война», «война за освобождение угнетенных народностей» или как еще? Нет, под этим знаком — никого не освободишь. Проницательный читатель воскликнет: "боже, неужели этот человек, которого ты, Томас, описываешь вдобавок ко всему ещё и как-то относился к хиппи!" И я отвечу этому читателю: "нет, нигде я этого не писал, ты сам это придумал". Надо ещё сказать, что он, как сын своих родителей, поддерживал и поддерживает сейчас консерваторов и не приемлет никак лейбористов, причём, если вы себя таковым считаете проще ему об этом не говорить, иначе получите даже вам ненужный конфликт.

Не знаю, в эти ли годы он решил, что медицина его стезя и ему следует продолжать или нет, но во мнении своём состоялся окончательно. И это правильно, такие, как он, уникумы не меньше. Ведь как обычно бывает. Целых лет двадцать человек занимается каким-нибудь делом, например читает римское право, а на двадцать первом — вдруг оказывается, что римское право ни при чем, что он даже не понимает его и не любит, а на самом деле он тонкий садовод и горит любовью к цветам. Происходит это, надо полагать, от несовершенства нашего социального строя, при котором люди сплошь и рядом попадают на свое место только к концу жизни.

Практикой после выпуска заниматься отказался, что черта любопытная. Рассуждал он тогда вместе с другими, такими же, как он, в таком ключе: видите ли, медицина находится теперь в таком младенчествующем состоянии, что нужно еще не лечить, а только подготовлять будущим врачам материалы для уменья лечить. И вот они, для пользы любимой науки, – они ужасные охотники бранить медицину, только посвящают все свои силы ее пользе, – они отказываются от богатства, даже от довольства, и сидят в гошпиталях, делая, видите ли, интересные для науки наблюдения, режут лягушек, вскрывают сотни трупов ежегодно и при первой возможности обзаводятся химическими лабораториями.

Была у него на N курсе университета девушка, они были вдвоём, как Сид и Ненси, если мы предположим условность, где Ненси работала в танцовщицей в барах нелегально за деньги, а Сид был студентом медицинского. Не ясно ли, что Райан и Кейт были не люди, а рыбы, или если люди, то с рыбьею кровью?

Но как бы злые языки эту пару не поносили. Это была невиданной силы любовь. Они говорили друг другу удивительно нежные вещи, казалось, нет на планете более любящих мужчины и женщины. Он принял её такой, как есть, так же, как и она его, без попыток перекроить друг друга самую суть и естество. Райана всегда просто тошнило от одного слова "измена", а реально многие мечтали заполучить его себе в парни и активно пытались это осуществить. И одной из них удалось, в ту ночь ему плохо спалось, он тогда приехал ко мне поздно, часу в третьем ночи, за голову хватался, себя ненавидел и не знал как унять эту злость, ходил кругами по комнате, в итоге набрался смелости, позвонил и во всём сознался. А на том конце провода — рыдания, всхлипы, макияж испорченный и прочие проблемы этого типа. Он пытался найти себе оправдание, но так и не смог. Вроде бы всё ясно: при такой-то, извините, профессии. Она могла бы ему всё простить играючи, легко и весело, но эти выводы оставлю жёлтой прессе, ведь дело в другом: он заранее знал про её работу, прекрасно понимал на что идёт, когда связывал с ней судьбу, но так вышло, что чувства оказались в разы сильнее разума. Так что с ней такое могло, а с ним не могло случиться. Всё это лирика, конечно. Были вещи в жизни Райана и хуже, которые шли параллельно этому.

На 2 курсе университета умерла его мать. Похороны он вынес с мужеством, даже при мне не позволял себе хандрить, хотя я знал, что маменьку свою он любил больше жизни, как и отца. Тот пережил свою супругу на год и ушёл в мир иной. То ли его убила пневмония, то ли другое заболевание лёгких. Это уже подкосило окончательно и впал мой друг в беспробудное и сырое по своей сути совсем пошлое пьянство. Такое, что его почти вышвырнули из университета. Только это и помогло кое как встать на ноги, по правде сказать, встать на колени из лежачьей позы.

Лондон, мне кажется, создан для таких эпизодов. Вечный дождь, туман и серое небо. Солнце – праздник. Лондон формирует твою жизнь, твое сознание в той степени, в какой визуальные аспекты жизни могут иметь на нас влияние. Это огромный культурный конгломерат, но без безвкусицы, без мешанины. Удивительное чувство пропорции, классические фасады дышат покоем и печалью. И все это влияет на тебя, заставляет и тебя стремиться к порядку в жизни, хотя ты и сознаешь, что обречен. Такое благородное отношение к хаосу, выливающееся либо в стоицизм, либо в снобизм

Помнит проницательный читатель о том, что росли мы вместе, а значит и это горе подкосило нас двоих. Теперь он прав, но тоже не до конца, до сути он добраться никак не может.

А суть эта в том, что мои родители хоть и остались живы (и по сей день), но обеднели в край, так, что питались через день коркой хлеба, то есть контраст с детством огромный, пропасть. Почившие же родители Райана не отличились от моих, оставили долги сыну, хотя говорили, что живут прекрасно и денег им хватает с головой. А зачем оно было, это жертвеничество? Никто не скажет. Заплатит ли кто-нибудь за кровь? Нет. Никто.

Идет жуткая осень. Хлещет косой дождь. Ума не приложу, что ж мы будем есть? Что есть-то мы будем?! Вдвоём в съёмной квартире, оплату за которую мы безбожно просрочили. Сидим. Лампочка с абажуром мигает, рядом с ней Райан дочитывает какой-то докторский труд, тоже всем видом, будто только из эпицентра чумы.

Луна в венце. Мы с Райаном сидим на балконе и смотрим в звездный полог. Но нет облегчения. Через несколько часов погаснут звезды, и над нами вспыхнет огненный шар. И опять, как жуки на булавках, будем подыхать. И когда все кругом мертво спит, читаю ему свою новую повесть. Некому больше ее слушать. Ночь плывет. Кончаю и, бережно свернув рукопись, кладу под подушку. Письменного стола нету. До бледного рассвета мы шепчемся... Какие имена на иссохших наших устах! Какие имена! Песни Beatles удивительно смягчают озлобленные души.

А потом: хаос, съезжаем быстро из квартиры, абажур сдернут с лампы. Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте — пусть воет вьюга, — ждите, пока к вам придут.

Пользуемся совестью наших друзей как можем. Живём перебежками у них. Райан разбирается с долгами (спекулирует нелегальными дисками и пластинками, работает на двух работах и учится), пропадает ночами вместе другом, у которого мы тогда жили (существовали). А соседи у него жутко противные люди. Сосед лет сорока, очень маленького роста, лысенький, в очках, очень подвижной. Коротенькие подвернутые брючки. У него большая квартира, с портьерами. Живет в кабинете с нетопящимся камином. Любит сливочное масло, смешные стихи и порядок в комнате. Любимый автор — Конан Дойль. Любимая опера — «Евгений Онегин». Сам готовит себе на примусе котлеты. Терпеть не может нас и нашего друга и мечтает, что выселит всех рано или поздно. Я как-то отказался писать ему стих про его жену и с того дня кошмарил он всех нас жутко. Может быть, добиться нашего выселения ему не удастся, но отравить мне существование он может совершенно свободно. Для меня же это самое ужасное. Если мне отравят существование, я не могу писать фельетоны и заказные статьи, а если я не буду писать фельетоны и заказные статьи, то произойдет финансовый крах.

Опять сидим на полу, без лампы, у очередного какого-то знакомого. Вбегает радостный Райан, губы улыбаются, а глаза, как черти бегают. Новость радостная, долги розданы, с учёбой налаживается, есть на что жить! И у меня к тому моменту наладилось почти неплохо все: занялся переводами, потом в журнал пробился писал фельетоны, дорос в итоге до редактора и денег стало больше, только вот совмещать это с учёбой трудно. Мне трудно? Как я целый вообще право имею жалеть себя, как мне не стыдно? Райан вообще вынужден был работать на двух тяжёлых работах, это не интеллектуальный труд, это руками, это намного тяжелее в моральном и не только плане.

Помню, было в весну 1995 с юга явление. Молодой человек, весь поломанный и развинченный, со старушечьим морщинистым лицом, приехал и отрекомендовался: дебошир в поэзии. Привез маленькую книжечку, похожую на прейскурант вин. В книжечке — его стихи.

Ландыш. Рифма: гадыш.

«С ума сойду я, вот что!.». – думал

Описанные в красках события эти произошли с осени 1993 по май 1995 года. Потом ничего примечательного не было. Учились, работали. В июне месяце выпустились: он из медицинского, я из журналистики.

Вот тут то мы подобрались к сути. Как мы, англичане, квалифицированные специалисты, умудрились попасть в Америку.

В три часа ночи, 12 декабря 1995 года явился к нам мистер Андерсон (или Абрамсом?). Публично заявляю: если бы я был мужчина, а не тряпка, я, конечно, выкинул бы Андерсона вон из своей комнаты. Но я его боюсь. Явился и заявил, мол, господа хорошие, есть два билета на самолёт до Америки! Я прыснул, зачем нам билеты в Америку? А Райан задумался. Спросил, что нужно сделать такого, чтобы их себе забрать, а Андерсон возьми и скажи "по старой дружбе просто так" . По старой дружбе? Чистой воды развод. Не было у нас с ним дружбы вообще.

Выяснилось, что мистер медик с эпилепсией и синдромом туретта решил пойти на курсы, на американские курсы по неврологии. Что-то такое. В общем, нам двоим нужно в Америку. Я сразу прикинул, что мне даст эта авантюра и согласился, материал мне был жизненно необходим. Ну, думается, начнется та жизнь, о которой пишется в шоколадных книгах, но она не только не начинается, а кругом становится все страшнее и страшнее.

Будем жить на полу у Дункана. Он не прогонит нас — душевнобольных.

Америка произвела положительное впечатление на Буша, что не скажешь обо мне.

 Это многоэтажное здание, где располагался квартира Дункана, было положительно страшно. Все пронизано продольными ходами, как муравейник, так что его все можно было пройти, из конца в конец, не выходя на улицу. Я шел по темным извилинам, временами попадал в какие-то ниши за деревянными перегородками. Горели красноватые не экономические лампочки. Встречались озабоченные люди, которые стремились куда-то. Экономический бум! Мэдисон-Авеню, дом 1326. А черт бы это все побрал.

Как-то я зашел к парикмахеру, который, после нескольких слов со мной, сказал: «Сразу видно, что вы англичанин, только что приехали в Америку, и работаете в газетах». «Почему вы сделали такое заключение?» — спросил я, удивленный его проницательностью. «Потому что выговор у вас английский, потому что вы не успели сносить европейских ботинок, потому что у вас большой лоб и характерная для газетных работников голова». «Вы просто Шерлок Холмс», — польстил я парикмахеру. «А кто такой Шерлок Холмс?»

Хотя надо отметить, что познакомился я и с умными людьми, в основном, конечно, моей же профессии, там уже, кстати, приноровился писать тексты для новостных эфиров, для относительно больших интернет журналов. «Нью-Йорк, — шутил мой новый знакомый, — мог бы описать только Супермен, если бы тот писал стихи»

А Райан в то же время нашёл себе не менее интересных и влиятельных знакомых, записался на курсы, которые обошлись в копеечку (эту копеечку он должен был тратить примерно месяца 3, а не спустить её за день). Носит с собой везде справку о болезни, не всегда помогает, приходилось его несколько раз доставать из рук блюстителей правопорядка.

А на третий день после райановского дня рождения он рассказал мне страшное. У него, как у инсультника, (хотя никаких инсульта у него не было ни разу, ему же всего 25!) перестала работать правая часть лица. Признаюсь, это было жутко, но я вида не подал. Улыбается, а правый уголок губ тянется вниз, глаз правый всегда в напряженном состоянии, будто его кто-то напугал, и вообще он лицо не чувствует. Мы оба были в шоке. Вот так его чемоданчик болезней пополнился ещё одной. Это, конечно, следствие, как я могу судить, вытекающее из того, что несколько месяцев с некоторой периодичностью в припадке он бил себя кулаком по правой стороне лица или ещё пытался надавить на свою челюсть с правой же стороны. Неудивительно, что нервы там пришли в негодность совершенную и восстали против своего же хозяина.

"Предисловие к дневнику. Томас Крайтон."

• Профессия:

Врач общей практики

• Семья:

૮Ꮚ °Марта Тереза Буш - умерла

૮Ꮚ °Ричард Буш - умер

• Группа крови — аллерген? (да/нет)

Нет

• Доп. детали:

૮Ꮚ ° фанат групп: The Cure, Queen, Nirvana, Kiss

૮Ꮚ ° любит чай, особенно Эрл Грей

૮Ꮚ ° любимый писатель – Рей Брэдбери

૮Ꮚ ° песни ассоциации: Ума Турман, отказываю небу – pyrokinesis , лимб – макулатура, 1998 – боевые <> роботы, ОЙ ДА, Катафалка– Слава КПСС, Маргарет – электрофорез

@goldfish 

КАК КРАСИВО я в восторге ааа!!!!!! 

принят ^_^

Цитата: ≽ от 17.06.2024, 17:17

[Возник один вопрос, возраст для персонажа до скольки, просто как обычно делаю взрослых персонажей, с:]

Цитата: карла~ от 17.06.2024, 17:57

Цитата: ✶ frankie ! от 16.06.2024, 15:48

Цитата: ~~ котик-пушистик-милота от 16.06.2024, 14:53

• Имя, фамилия:
Айла Уайт

• Возраст, дата рождения:

15 лет родилась 22 02 1981

• Национальность (мы конечно в Америке, но ваш персонаж может быть иностранцем. Главное это реалистично обыграть):
Американка

• Внешность:

• Характер:
Айла любит быть внимательной к деталям так же она заботливая и смешная любит смешить друзей в неспокойное даже время как и неудивительно так же остроумная и мечтательная как и любой подростков её лет

• Биография:
Родилась так сказать в не очень состоятельной семье в самом окраине города её отец покинул семью и ушел в другой город и дети которых было три воспитывались дедом увы после того как дед умер они попали в приют и оттуда сбежала Айла с братом Алексеем.

• Профессия:
Будущая балерина но щас рисует

• Семья:

Отец Майкл Уайт умер
Мать Эмилия Уайт умерла
Брат Майкл жив

• Группа крови — аллерген? (да/нет)
вторая группа крови да аллергия на мёд и на куркуму

• Доп. детали:
будущая балерина как и её бабушка
очень любит рисовать
любит сладости орехи
кошек

@yagnomm 

Привет ещё раз! Анкета так-то неплохая, но есть несколько маленьких недостатков; 

• Характер и биография — напишите пожалуйста чуть больше информации. 

• Пункт про аллерген — вопрос не в том, на что у неё аллергия, а в том, является её группа крови той самой, на которую у существ аллергия. Про её аллергии лучше писать в пункт "дополнительные детали". 

^_^ надеюсь вы исправите ! ! !

 

Ну у меня нет идей поетому надеюсь принишь анкеточку я же старалась максимально подробнее

Цитата: ✶ frankie ! от 17.06.2024, 19:11

Цитата: ↜ от 17.06.2024, 17:17

[Возник один вопрос, возраст для персонажа до скольки, просто как обычно делаю взрослых персонажей, с:]

@magicals допустим до ста

Цитата: ≽ от 17.06.2024, 19:16

Цитата: ✶ frankie ! от 17.06.2024, 19:11

Цитата: ↜ от 17.06.2024, 17:17

[Возник один вопрос, возраст для персонажа до скольки, просто как обычно делаю взрослых персонажей, с:]

@magicals допустим до ста

 

Это же не шутка? Я выбрала бы возраст 54 или же 56, жаль только что сейчас сильно болит голова, но постараюсь написать анкету. Спасибо за ответ!

Цитата: ✶ frankie ! от 17.06.2024, 20:00

Цитата: ↜ от 17.06.2024, 19:16

Цитата: ✶ frankie ! от 17.06.2024, 19:11

Цитата: ↜ от 17.06.2024, 17:17

[Возник один вопрос, возраст для персонажа до скольки, просто как обычно делаю взрослых персонажей, с:]

@magicals допустим до ста

 

Это же не шутка? Я выбрала бы возраст 54 или же 56, жаль только что сейчас сильно болит голова, но постараюсь написать анкету. Спасибо за ответ!

@magicals 

я сама очень люблю делать старичков так что........ не шутка 👐👐

Цитата: ≽ от 18.06.2024, 13:03

Пой последнюю песню свою,
Свет мерцает в вечернем огне.
Словно в бездне теряется мглу,
Пусть мелодия льется во сне.

─── ∙ Имя, фамилия ∙ ───

Мадлен Мишель Колден

─── ∙ Возраст, дата рождения ∙ ───

56 лет | 25. 03. 1940

─── ∙ Национальность ∙ ───

Американка с франко-канадскими корнями.

─── ∙ Внешность ∙ ───

 

─── ∙ Характер ∙ ───

Дагмар Агнета Фёнс — женщина с несгибаемым характером, никогда в своей жизни не терпела никаких ошибок, хоть и мельчайших, и всегда следовала своему внутреннему закону, в отличие от своего супруга, который не ставил для детей границы и не запрещал им свободно выражаться. «Труд порождает труд», как всегда, повторяла Дагмар, каждый раз, когда дети ленились трудиться. Женщина никогда не надеялась, потому что она была уверенной, смышлёной и властной, поэтому воспитывала детей по своим правилам. Со своих детских годов, как помнит Мадлен, её мать, Дагмар, была очень строгой, отличалась от других матерей, которые не очень сильно уделяли внимание воспитанию своих детей. Она знала, что в послевоенное время наступит бедность и страдания, поэтому всегда была готова к любым препятствиям.

Мадлен была младшей в семье, поэтому, когда остальные выходили замуж, юная девочка оставалась с матерью, ведь Дагмар, хоть и была строгой, но боялась одного — одиночества, самого ужасного, по её мнению, в жизни. Под её же влиянием юная Мадлен принимала людей, хоть и несправедливых, лжецов, но всё равно, с юных лет Мадлен видела, как родители работают, особенно отец, который, в отличие от Дагмар, давал детям свободу выбора. Жизнь такая светлая, беззаботное детство, вокруг лишь игры, бег и, конечно же, самые любимые животные. Как помнит со своих детских лет Мадлен, кроме стального характера матери, женщина была внимательна к окружающей среде. В свои 50 лет она выглядела гораздо старше, но была заботливой, имела небольшой сад, где выращивала разные растения: тюльпаны, розы и прочее.

Мадлен, конечно, удивлялась: мать не любила детей и ухаживать за ними, но родила восемь детей и создавала для них правила. Это было непонятно, но с другой стороны, женщина лишь хотела видеть своих детей счастливыми и беззаботными. Мадлен выросла тихой, замкнутой в себе и не решалась идти на контакт с другими, будь то соседи или даже родственники, девочка предпочитала сидеть в комнате и заниматься чтением книг или музыкальными инструментами. 1952 год начался для семьи, как казалось, обычно, 12-летняя Мадлен была подростком, интересовалась жизнью, как и другие, а ведь четыре года назад она была замкнутой, и в отличие от прошлого, теперь общительная, трудолюбивая. Школу она терпеть просто не могла: скучные уроки, долгие и утомительные, доставляли ей головные боли, от чего она каждый раз получала от учителей предупреждения... Как бы было глупо, если бы Мадлен так рано покинула школу. Подруг у Мадлен было лишь трое, с которыми позже она перестала общаться из-за их зависти и желчи. Несмотря на свои молодые годы, девочки обливали всех грязью, и это было больно для Мадлен, хрупкой и нежной. Но всё резко менялось: 1957 год принёс лишь страдания. 17-летняя Мадлен была не слишком красивой, выглядела гораздо взрослее своих лет, от чего каждый раз получала отказ от своих возлюбленных.

Ей было горько это принимать, от чего Мадлен перестала во что-либо верить. Её отец умер в конце мая, в 59 лет, оставив восемь детей и любимую Дагмар. Мадлен была гораздо ближе к отцу, который каждый раз тайно давал ей советы, она всегда будет помнить его как своего друга, отца. Проходят дни, года, Мадлен уже взрослая, самостоятельная женщина, и с годами она становится похожей на свою мать, но только внешностью, а характером в своего отца, такого трудолюбивого и внимательного. Когда вы посмотрите на Мадлен, увидите строгие глаза, гордый вид, словно она почти всегда недовольна жизнью, но на самом деле Мадлен любит говорить правильно, без загадок. Прямота для неё — самое лучшее, как бы больно для других не было. В жизни лишь страдания, кругом боль и слёзы, как думают некоторые в её окружении. Частично Мадлен соглашается, но и частично нет — всё зависит от человека, человек создает для себя проблемы, счастье и радость или же просто страдания. Её любимое увлечение детства — чтение книг, особенно предпочитает «Лавкрафтовские ужасы», а также древнегреческую мифологию. Ей никогда не было больно осознавать то, что она не способна иметь детей, поэтому к чужим детям, или к детям своих сестёр и братьев она относилась с большой любовью и вниманием. Конечно, Мадлен не завидовала, просто ей было больнее всего понимать это.

В 1965 году Мадлен получила работу библиотекаря в маленьком городке. Работа среди книг приносила ей радость и удовлетворение. Она проводила дни, погружаясь в мир литературы, помогая посетителям находить нужные книги и организовывая литературные вечера. Благодаря своей любви к книгам и умению вдохновлять других, она стала уважаемым членом общества. Её строгий, но справедливый характер нашёл отражение в работе, и многие посетители благодарили её за помощь и поддержку. Мадлен наконец-то почувствовала, что нашла своё место в жизни. Несмотря на свои прежние страхи и сомнения, Мадлен открылась для новых чувств и позволила себе быть счастливой. Виктор поддерживал её во всех начинаниях, вдохновлял на новые достижения. Их отношения стали для Мадлен источником радости и утешения. Она поняла, что даже после стольких лет одиночества и трудностей можно найти своё счастье и радость. Теперь она знала, как важно быть гибкой и понимать потребности других людей. С годами Мадлен стала мудрой женщиной, к которой приходили за советом и поддержкой. Она научилась принимать людей такими, какие они есть, и верила, что каждый человек заслуживает счастья и уважения.

В жизни лишь страдания, кругом боль и слёзы, как думают некоторые в её окружении. Частично Мадлен соглашается с этим, но частично нет — всё зависит от человека. Она верит, что каждый человек создаёт для себя проблемы, счастье и радость или же просто страдания. Её убеждения сформировались на основе её собственного жизненного опыта, наблюдений и размышлений. Она видела, как её мать строго воспитывала детей, как её отец давал им свободу выбора, и поняла, что подходы к жизни могут быть различными, но каждый из них имеет свои последствия.

─── ∙ Биография ∙ ───

Дагмар Агнета Фёнс и Майкл Колден встретились в 1925 году, когда Майкл работал на местной фабрике. Дагмар не была особенно привлекательной — высокая блондинка с голубыми глазами, с широкими плечами, и орлиным носом, но что-то в её взгляде и трудолюбии притягивало Майкла. Однако, Дагмар не сразу обратила на него внимание. Она была обычной девушкой, единственной в своей семье, кто держал всё на своих плечах и работала от утра до ночи, чтобы обеспечить семейство Фёнс.

Каждый новый день начинался для неё с бессмысленных, как ей казалось, шуток Майкла. Он рассказывал истории из своей жизни: как по ошибке они с семьёй попали в Техас, как проживали в маленькой квартире... Постепенно эти рассказы начали её привлекать. Она начала понимать его лучше, видя в его глазах искру печали и боли. Майкл потерял родителей в 18 лет и пережил обстрел в 1918 году, чудом оставшись в живых. Привязанность между ними становилась всё сильнее с каждым днём, и вскоре они сыграли небольшую, скромную свадьбу.

Первенец родился в 1929 году. Дагмар с трудом перенесла беременность, оставившую шрамы на всю жизнь. За ним последовали ещё семь детей. Последний ребёнок, младший в семье, появился на свет 25 апреля 1940 года. Мадлен Мишель Колден, светловолосая и миловидная, была светлым пятном в непростой семье. Они жили скромно, в небольшом доме на окраине города. Дагмар воспитывала детей, хотя ей было тяжело кормить и мыть их. Как мать, она была готова на всё ради своих детей. Отец же работал грузчиком, а после увольнения начал подрабатывать столяром.

Мадлен с детства боялась криков матери, которой было трудно справляться с воспитанием восьмерых детей. Мадлен была трудным ребёнком: её часто не понимали и не принимали. Когда у них гостили родственники, она предпочитала оставаться в своей комнате с книгами и игрушками. Дагмар воспитывала детей в духе трудолюбия и уважения к любой работе. Она понимала, как трудно ей будет, когда все дети выйдут замуж и найдут свои семьи. Дагмар боялась одиночества, как своего врага.

Увы, Майкл умер от сердечной недостаточности, оставив восемь детей и жену, которая взяла на себя все заботы и трудилась ежедневно. Мадлен с каждым годом становилась взрослее, но ей никогда не везло в любви. Каждый раз, когда она влюблялась, ей отказывали. Бездетную девушку редко кто решался взять в жёны, и это причиняло ей боль. Однако она приняла свою судьбу. Найдя работу в библиотеке, она обрела настоящее счастье: там её любили и уважали.

Мадлен всегда находила утешение в книгах. С самого детства она погружалась в мир фантазий, где всё было возможно и где она могла быть кем угодно. Библиотека стала для неё вторым домом, местом, где она могла укрыться от суровой реальности и найти понимание. Коллеги и посетители ценили её за знания и доброту, и Мадлен нашла среди них свою новую семью.

Со временем она стала уважаемым членом общества. Она организовывала литературные вечера, встречалась с местными писателями и активно участвовала в жизни города. Её усилия не прошли незамеченными, и она стала примером для многих молодых людей, показывая, как можно найти своё место в жизни, несмотря на все трудности.

Благодаря своему труду, в 1972 году Мадлен смогла купить квартиру в одном из благополучных районов Нью-Йорка. Она не знала, что так и останется одна, без детей и без кого-либо рядом. Но Мадлен никогда не теряла веру и принимала свою судьбу.
В 1993 году её мать умерла в возрасте 94 лет, покинув мир вслед за своим любимым мужем. Мадлен с трудом перенесла смерть матери, которой она одновременно боялась и уважала. Мать была важной частью её жизни, и её потеря стала для Мадлен большим ударом.
Теперь перед Мадлен возникло новое препятствие, похожее на апокалипсис, разрушившее её привычный мир. Жизнь снова испытывала её на прочность, и она должна была справляться с новыми трудностями, как и всегда, неужели она сможет победить ещё одно такое препятсвие?

─── ∙ Профессия ∙ ───

Бывший библиотекарь.

─── ∙ Семья ∙ ───

◐ Отец — Майкл Колден, умер.

◐ Мать — Дагмар Фёнс, умерла.

─── ∙ Группа крови ∙ ───

Нет. 

─── ∙ Дополнительные детали ∙ ───

◊ не знаю

 

 

Цитата: ✶ frankie ! от 21.06.2024, 17:17

Цитата: ↜ от 18.06.2024, 13:03

Пой последнюю песню свою,
Свет мерцает в вечернем огне.
Словно в бездне теряется мглу,
Пусть мелодия льется во сне.

─── ∙ Имя, фамилия ∙ ───

Мадлен Мишель Колден

─── ∙ Возраст, дата рождения ∙ ───

56 лет | 25. 03. 1940

─── ∙ Национальность ∙ ───

Американка.

─── ∙ Внешность ∙ ───

 

─── ∙ Характер ∙ ───

Дагмар Агнета Фёнс — женщина с несгибаемым характером, никогда в своей жизни не терпела никаких ошибок, хоть и мельчайших, и всегда следовала своему внутреннему закону, в отличие от своего супруга, который не ставил для детей границы и не запрещал им свободно выражаться. «Труд порождает труд», как всегда, повторяла Дагмар, каждый раз, когда дети ленились трудиться. Женщина никогда не надеялась, потому что она была уверенной, смышлёной и властной, поэтому воспитывала детей по своим правилам. Со своих детских годов, как помнит Мадлен, её мать, Дагмар, была очень строгой, отличалась от других матерей, которые не очень сильно уделяли внимание воспитанию своих детей. Она знала, что в послевоенное время наступит бедность и страдания, поэтому всегда была готова к любым препятствиям.

Мадлен была младшей в семье, поэтому, когда остальные выходили замуж, юная девочка оставалась с матерью, ведь Дагмар, хоть и была строгой, но боялась одного — одиночества, самого ужасного, по её мнению, в жизни. Под её же влиянием юная Мадлен принимала людей, хоть и несправедливых, лжецов, но всё равно, с юных лет Мадлен видела, как родители работают, особенно отец, который, в отличие от Дагмар, давал детям свободу выбора. Жизнь такая светлая, беззаботное детство, вокруг лишь игры, бег и, конечно же, самые любимые животные. Как помнит со своих детских лет Мадлен, кроме стального характера матери, женщина была внимательна к окружающей среде. В свои 50 лет она выглядела гораздо старше, но была заботливой, имела небольшой сад, где выращивала разные растения: тюльпаны, розы и прочее.

Мадлен, конечно, удивлялась: мать не любила детей и ухаживать за ними, но родила восемь детей и создавала для них правила. Это было непонятно, но с другой стороны, женщина лишь хотела видеть своих детей счастливыми и беззаботными. Мадлен выросла тихой, замкнутой в себе и не решалась идти на контакт с другими, будь то соседи или даже родственники, девочка предпочитала сидеть в комнате и заниматься чтением книг или музыкальными инструментами. 1952 год начался для семьи, как казалось, обычно, 12-летняя Мадлен была подростком, интересовалась жизнью, как и другие, а ведь четыре года назад она была замкнутой, и в отличие от прошлого, теперь общительная, трудолюбивая. Школу она терпеть просто не могла: скучные уроки, долгие и утомительные, доставляли ей головные боли, от чего она каждый раз получала от учителей предупреждения... Как бы было глупо, если бы Мадлен так рано покинула школу. Подруг у Мадлен было лишь трое, с которыми позже она перестала общаться из-за их зависти и желчи. Несмотря на свои молодые годы, девочки обливали всех грязью, и это было больно для Мадлен, хрупкой и нежной. Но всё резко менялось: 1957 год принёс лишь страдания. 17-летняя Мадлен была не слишком красивой, выглядела гораздо взрослее своих лет, от чего каждый раз получала отказ от своих возлюбленных.

Ей было горько это принимать, от чего Мадлен перестала во что-либо верить. Её отец умер в конце мая, в 59 лет, оставив восемь детей и любимую Дагмар. Мадлен была гораздо ближе к отцу, который каждый раз тайно давал ей советы, она всегда будет помнить его как своего друга, отца. Проходят дни, года, Мадлен уже взрослая, самостоятельная женщина, и с годами она становится похожей на свою мать, но только внешностью, а характером в своего отца, такого трудолюбивого и внимательного. Когда вы посмотрите на Мадлен, увидите строгие глаза, гордый вид, словно она почти всегда недовольна жизнью, но на самом деле Мадлен любит говорить правильно, без загадок. Прямота для неё — самое лучшее, как бы больно для других не было. В жизни лишь страдания, кругом боль и слёзы, как думают некоторые в её окружении. Частично Мадлен соглашается, но и частично нет — всё зависит от человека, человек создает для себя проблемы, счастье и радость или же просто страдания. Её любимое увлечение детства — чтение книг, особенно предпочитает «Лавкрафтовские ужасы», а также древнегреческую мифологию. Ей никогда не было больно осознавать то, что она не способна иметь детей, поэтому к чужим детям, или к детям своих сестёр и братьев она относилась с большой любовью и вниманием. Конечно, Мадлен не завидовала, просто ей было больнее всего понимать это.

В 1965 году Мадлен получила работу библиотекаря в маленьком городке. Работа среди книг приносила ей радость и удовлетворение. Она проводила дни, погружаясь в мир литературы, помогая посетителям находить нужные книги и организовывая литературные вечера. Благодаря своей любви к книгам и умению вдохновлять других, она стала уважаемым членом общества. Её строгий, но справедливый характер нашёл отражение в работе, и многие посетители благодарили её за помощь и поддержку. Мадлен наконец-то почувствовала, что нашла своё место в жизни. Несмотря на свои прежние страхи и сомнения, Мадлен открылась для новых чувств и позволила себе быть счастливой. Виктор поддерживал её во всех начинаниях, вдохновлял на новые достижения. Их отношения стали для Мадлен источником радости и утешения. Она поняла, что даже после стольких лет одиночества и трудностей можно найти своё счастье и радость. Теперь она знала, как важно быть гибкой и понимать потребности других людей. С годами Мадлен стала мудрой женщиной, к которой приходили за советом и поддержкой. Она научилась принимать людей такими, какие они есть, и верила, что каждый человек заслуживает счастья и уважения.

В жизни лишь страдания, кругом боль и слёзы, как думают некоторые в её окружении. Частично Мадлен соглашается с этим, но частично нет — всё зависит от человека. Она верит, что каждый человек создаёт для себя проблемы, счастье и радость или же просто страдания. Её убеждения сформировались на основе её собственного жизненного опыта, наблюдений и размышлений. Она видела, как её мать строго воспитывала детей, как её отец давал им свободу выбора, и поняла, что подходы к жизни могут быть различными, но каждый из них имеет свои последствия.

─── ∙ Биография ∙ ───

Дагмар Агнета Фёнс и Майкл Колден встретились в 1925 году, когда Майкл работал на местной фабрике. Дагмар не была особенно привлекательной — высокая блондинка с голубыми глазами, с широкими плечами, и орлиным носом, но что-то в её взгляде и трудолюбии притягивало Майкла. Однако, Дагмар не сразу обратила на него внимание. Она была обычной девушкой, единственной в своей семье, кто держал всё на своих плечах и работала от утра до ночи, чтобы обеспечить семейство Фёнс.

Каждый новый день начинался для неё с бессмысленных, как ей казалось, шуток Майкла. Он рассказывал истории из своей жизни: как по ошибке они с семьёй попали в Техас, как проживали в маленькой квартире... Постепенно эти рассказы начали её привлекать. Она начала понимать его лучше, видя в его глазах искру печали и боли. Майкл потерял родителей в 18 лет и пережил обстрел в 1918 году, чудом оставшись в живых. Привязанность между ними становилась всё сильнее с каждым днём, и вскоре они сыграли небольшую, скромную свадьбу.

Первенец родился в 1929 году. Дагмар с трудом перенесла беременность, оставившую шрамы на всю жизнь. За ним последовали ещё семь детей. Последний ребёнок, младший в семье, появился на свет 25 апреля 1940 года. Мадлен Мишель Колден, светловолосая и миловидная, была светлым пятном в непростой семье. Они жили скромно, в небольшом доме на окраине города. Дагмар воспитывала детей, хотя ей было тяжело кормить и мыть их. Как мать, она была готова на всё ради своих детей. Отец же работал грузчиком, а после увольнения начал подрабатывать столяром.

Мадлен с детства боялась криков матери, которой было трудно справляться с воспитанием восьмерых детей. Мадлен была трудным ребёнком: её часто не понимали и не принимали. Когда у них гостили родственники, она предпочитала оставаться в своей комнате с книгами и игрушками. Дагмар воспитывала детей в духе трудолюбия и уважения к любой работе. Она понимала, как трудно ей будет, когда все дети выйдут замуж и найдут свои семьи. Дагмар боялась одиночества, как своего врага.

Увы, Майкл умер от сердечной недостаточности, оставив восемь детей и жену, которая взяла на себя все заботы и трудилась ежедневно. Мадлен с каждым годом становилась взрослее, но ей никогда не везло в любви. Каждый раз, когда она влюблялась, ей отказывали. Бездетную девушку редко кто решался взять в жёны, и это причиняло ей боль. Однако она приняла свою судьбу. Найдя работу в библиотеке, она обрела настоящее счастье: там её любили и уважали.

Мадлен всегда находила утешение в книгах. С самого детства она погружалась в мир фантазий, где всё было возможно и где она могла быть кем угодно. Библиотека стала для неё вторым домом, местом, где она могла укрыться от суровой реальности и найти понимание. Коллеги и посетители ценили её за знания и доброту, и Мадлен нашла среди них свою новую семью.

Со временем она стала уважаемым членом общества. Она организовывала литературные вечера, встречалась с местными писателями и активно участвовала в жизни города. Её усилия не прошли незамеченными, и она стала примером для многих молодых людей, показывая, как можно найти своё место в жизни, несмотря на все трудности.

Благодаря своему труду, в 1972 году Мадлен смогла купить квартиру в одном из благополучных районов Нью-Йорка. Она не знала, что так и останется одна, без детей и без кого-либо рядом. Но Мадлен никогда не теряла веру и принимала свою судьбу.
В 1993 году её мать умерла в возрасте 94 лет, покинув мир вслед за своим любимым мужем. Мадлен с трудом перенесла смерть матери, которой она одновременно боялась и уважала. Мать была важной частью её жизни, и её потеря стала для Мадлен большим ударом.
Теперь перед Мадлен возникло новое препятствие, похожее на апокалипсис, разрушившее её привычный мир. Жизнь снова испытывала её на прочность, и она должна была справляться с новыми трудностями, как и всегда, неужели она сможет победить ещё одно такое препятсвие?

─── ∙ Профессия ∙ ───

Бывший библиотекарь.

─── ∙ Семья ∙ ───

◐ Отец — Майкл Колден, умер.

◐ Мать — Дагмар Фёнс, умерла.

─── ∙ Группа крови ∙ ───

Нет. 

─── ∙ Дополнительные детали ∙ ───

◊ не знаю

 

 

@magicals 

принята ^_^

Цитата: 𝒥𝓊𝓈𝓉𝒾𝓃𝑒 от 23.06.2024, 13:12

//сан хосе

= > @scaramouse 

Имя, фамилия: Хосе Вальверде [ José Valverde ].

Возрастя, дата рождения: двадцать восемь лет | пятое марта тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года.

Национальность: мексиканец по матери, отца не знает (американец, вероятно).

Внешность:

Характер:

Хосе вообще из тех, кто слышит, но не говорит. Видит, но молчит. Чувствует, но не открывает рта. Хмурится, напрягается, сжимает челюсти от досады, сглатывает отвращение, но терпит боль и стоит, не шелохнувшись, перед самыми кошмарными моментами в жизни. Не от силы и не от смелости. От боязни, от страха, от слабости. Хосе — немой свидетель, парализованный ужасом, запуганный до смерти. Он все знает и ничего не выдает — мужества не хватает.

Хосе часто делает вид, будто бы он храбрее, чем он есть. Как маленькие, хрупкие зверьки встают на задние лапки, подражая хищникам вокруг себя, прикидываясь больше, опаснее, пытаются взять мрачным, непоколебимым видом, но в итоге падают, глупо и смешно сопротивляясь, как неваляшки.

Хосе холодный, неприветливый, недоступный будто бы, но нутро у него мягче, чем ему хотелось бы. Как морские ежи, колючие и неприступные, прячут под острым панцирем нежное мясо. И вскрыть их проще простого, если наловчиться. А защиты у них и нет никакой, и все, что у них есть — угрожающий (но лживый, увы) вид, скорлупа, под которую легко пролезть, а после распахнуть, обнажить слабость. Вот уж кем, а сильным человеком Хосе не назвать. Слишком уж легко он ведется на прелести мимолетных слабостей. Он наивный в каком-то смысле, доверчивый — там, где не нужно. А там, где нужно, наоборот, скрытный донельзя, и раскрыться ему сложно. Глупый он, вот, что главное, а сам он не осознает этого.

Да и как тут не быть глупым, когда вместо возможности развития на жизненном пути стоит неизбежное падение, провал, деградация? И как тут идти вперед, когда старые привычки недают выбраться наружу, тянут в свою гнилую, вонючую пропасть, как привязанный к шее камень тянет утопающего на дно? Хосе — заложник прошлого, и в настоящем он живет, оглядываясь назад.

Хосе меняться не может, не хочет, отказывается, со временем превращаясь в карикатуру на себя самого же. В нем вообще есть что-то неестественное, гротескное, движения слишком обдуманные будто, неловкие, взгляд помутневший, растерянный, как у ребенка, а улыбка напротив, жестокая, кривая, смех заливистый, истеричный, точно у шакала. Шакалиный смех, шакалиные повадки, шакалиные поступки — поступки падальщика, что долго наблюдает, как кровожадные хищники рвут кого послабее, а потом бросается сам. Не нравится ему эта своя черта, конечно же, но с ней, увы, только смириться. Хосе вообще много что не нравится, и в других, и в себе, но менять он ничего не хочет.

Есть много вещей, которые он желал бы в себе изменить: небрежность чрезмерную, неряшливость, показное благочестие (точнее необходимость в нем) и слабость, жуткую, мучающую слабость, из которой и растут все его беды, присосавшуюся изнутри, точно скверная опухоль, которую стоило бы вырвать с корнем, убрать навсегда, да сил нет на это. И вроде от себя уже тошно, но страшно до безумия что-то менять.

И не стерлась у Хосе разница между «хорошим» и «плохим», просто все вокруг почему-то нехорошее. Хосе нехороший, люди нехорошие, Бог нехороший, и если и есть что-то хорошее, то это от него очень-очень далеко.

Биография:

Как это случилось, Эленор не помнила. Обычный вроде вечер был, она работала, правда, плохо помнила, кто именно к ней приходил. Мужчина средних лет с проплешинами на бугристой голове? Молодой парень, отправляющийся в армию, желающий получить удовольствие в последний раз за ближайшие пару лет? Эленор все равно на лицо не смотрела. Посмотришь в глаза — сразу страшно станет, и стыдно.

И делала она все, как всегда, но, видимо, оплошала. На следующий день живот болел адски просто, в глотке застряла тошнота, и в голове гудело так, точно туда залетела стая злобных шершней. Дальше легче ей не становилось, и Эленор боялась, что заболела. Ходить к врачу не решилась — дорого. А у нее итак денег почти нет с тех самых пор, как она в Америку сбежала. Нелегально границу пересекла, проживала тут в постоянном страхе депортации. Через техасские земли многие мексиканцы покидают свою страну. Зачем? Одному Богу известно.

Сначала она думает, что умирает. Глупая была — ей не было и двадцати, откуда ж тут уму взяться? Потом поняла, что все куда хуже. Если бы она просто умерла, никто бы не пострадал, ни она, ни кто-либо еще… а на деле ж оказалось, что страдать будет не только она, и но то, что заставило ее живот вздуться.

Ей этого не хотелось, Эленор этого боялась. Сама идея, сама мысль об этом внушала ей ужас, панику. Каждый день ей было страшно за свою жизнь. А теперь бояться стоило за две жизни.

Но ребенка своего она полюбила почти что сразу, когда немного к нему привыкла. Может и не полюбила, но пожалела точно. Виноват-то он быть не может, верно? Натура ее не позволяла винить кого-то, кроме себя.

Родился мальчик. Оставлять его у себя Эленор не могла, вот и скидывала на всех, кто готов был проследить за младенцем хоть немного. Не нянчить, просто не допустить того, чтобы он умер. Покормить, пеленки сменить… как это делается, сама Эленор не знала. Что уж и говорить, она и сама была еще ребенком.

Имя пришло на ум не сразу, приплелось уже по ходу дела, как приевшееся прозвище. Эленор всерьез над этим не думала, назвала его в честь пастора в церкви, куда ходила в детстве, потому что ничего другого не нашла, а назвать надо было как-то.

И все равно стыдно было.

«Бедный ребенок» — думала Эленор, оставляя Хосе в покрытых жирными, сладкими пятнами покрывалах, в душной, пыльной комнатушке, освещаемой тусклой лампочкой, у полузнакомой женщины на попечении. — «Но мне пора бежать».

Но Хосе рос, и оставлять его становилось все труднее и труднее. Получалось не всегда, и Эленор приходилось, скрепя сердце, брать его с собой. Хосе плохо понимал, что происходит, маленький был, но что-то подсказывало ему, что это неправильно, жестоко и ужасно.

Он много раз спрашивал Эленор, та с улыбкой, пусть и устало, отвечала: «Это развлечение, сынок». Хосе задавался другим вопросом: «Почему же ты плачешь, почему ты кричишь, разве тебе не больно? Что же это развлечение?». Это Эленор пропускала мимо ушей, шепча себе под нос, что «ты пока не дорос».

Хосе дорос, пожалуй, несколько преждевременно. Когда обстоятельства заставляют, растешь быстро.

Беспомощной была его мать, особенно будучи окруженная всеми этими, как ягненок в пасти разъяренных, жадных до крови волков. А как ей помочь Хосе не знал. И осознание собственного бессилия мучило его каждый раз, когда он думал об этом.

«Все, что ты можешь сделать, Хосе — помолиться» — говорила ему Эленор многие годы. Хосе не был уверен, что это поможет, но слушался ее охотно. В местах, где они жили (переезжали они в целом часто, селились и в совсем плохих районах, так и в относительно неплохих квартирках) на полках всегда стояли фигурки святых. На обшарпанных стенах висели кресты, яркие и пестрые картинки с цитатами из Библии, портреты Иисуса, Девы Марии и Святого Иосифа (Сан Хосе). Много всего дешевого и потрепанного.

Эленор до жути набожная была, и Хосе она приучала к этому же. Для Эленор вера была утешением, объяснением. Призрачной надеждой на светлый конец, на далекое, но возможное счастье. А Хосе верил неохотно, по принуждению. И Бог для него был скорее злым, чем добрым. А кто добрый допустит такое? Вопросов у него было больше, чем могла бы дать ему Эленор, ссылаясь на религию.

Уважение к всему христианскому, как к чему-то светлому и приятному, было у него всегда. Но искренней верой назвать это можно с трудом.

Учиться Хосе не любил, у него это не получалось. С другими детьми ладить было тяжело, они его избегали, в школе было скучно, а учителя не слишком его любили. Здесь, конечно, было лучше, чем дома (особенно когда Эленор работала). К тому же «он должен быть благодарен, что ему вообще выпала удача учиться». Но в школе ему все равно не нравилось, и большого смысла в этом он не видел.

Хосе ожидал, что в будущем станет кем-то вроде Ральфа или Франко. Они работали вместе с Эленор, только с «клиентами особого сорта». Хосе иногда удавалось видеть их, этих «клиентов особого сорта». Пару раз с кем-то из них у него случались короткие встречи, после которых он чувствовал себя ужасно.

 Франко тоже был мексиканец, как и Эленор, и они часто болтали о своем на испанском. Правда, Франко выглядел куда старше. Глаза у него тусклые были, а уголки губ обвисшие, дряблые. Вряд ли его дела шли хорошо, и Хосе полагал с отвращением, что и ему предстоит стать таким.

Но если бы у Хосе был выбор, и он сам способен был бы решить, кем он станет, когда будет взрослый, он бы остановился на путешественнике. Книжка у него была, «Амазонская идиллия» — ее написал какой-то вояка-американец двадцать лет тому назад, исследуя джунгли далекой Бразилии. Хосе заучил ее наизусть. Он знал, как накормить тапира, обезвредить укусы некоторых змей, отличать ядовитых насекомых от раздражающих, но безвредных и, конечно, как общаться с местными племенами, которые пусть и не знали, что такое электричество, телефонная связь, Библия и «клиенты особого сорта», жили, как казалось Хосе, счастливее его самого.

Правда, конечно, стань он путешественником, первым делом он бы полетел на родину своей матери, в город Мехико, в его воображении такой далекий и сказочный.

Но выбора у него не было, а Эленор настаивала на том, чтобы в будущем Хосе стал священником. То есть тем, кто ходит в шитых золотом одеждах и нудным голосом читает прихожанам в церкви то, что они итак знать должны. Хосе не хотел ослушиваться мать, он любил ее, очень любил. И даже вину чувствовал за то, что не может ей ничем отплатить, ни помощью, ни лишней заботой. Так что готов был стерпеть и это.

В дальнейшем, когда он станет священником, он даст обет безбрачия, и вынужден будет отдать всю свою жизнь Богу.

«Значит, священники не могут ходить в ‘Алое перо’?» — «Алое перо» — так называлось местечко, в котором Эленор тогда работала.

Эленор лишь засмеялась.

«Поэтому я и хочу, чтобы ты стал священником. Чтобы ты держался подальше от мест вроде этого».

Эленор об этом каждый день молилась. О том, чтобы ее сын вырос достойным человеком, хорошим человеком, чистым человеком. Примерным христианином, сильной личностью. Чтобы он выкарабкался из той грязи, куда она его завела. Чтобы его жизнь была лучше, чем была ее.

Они переехали на север Штатов, и здесь остались уже надолго. В крупном городе работы для Эленор много было, правда мексиканки здесь ценились куда меньше, чем на юге. Радовало ее то, что теперь она могла посещать католический собор. Стало быть, дела пойдут хорошо.

Теперь она «танцевала».

Теперь Хосе церковь посещал ежедневно, молился усерднее и даже устроился алтарным служакой. Теперь все свободное время он там и проводил — других вариантов не было. Церкви ему нравились, там было безопасно. Мягкий свет, лучащийся из витражей, лучился на его коже, свечки таяли и отдавались ароматом пряного воска, и Хосе чувствовал покой.

Эленор любила болтать о том, что когда еще в Мексике жила, ходила в церковь каждый раз, когда выдавалась возможность. Не ни одной мессы по воскресеньям не пропускала. Правда там церкви были вовсе не такие красивые, как здесь, в Штатах: на большой статуе Иисуса, прибитой к огромному кресту, мотался грубый парик, глаза его вытекали темными струйками — от жары, вероятно, краска очень портилась, — а стигматы вырисованы были ровными точками, красными кругами, будто отмеченными родимыми пятнами.

Чем больше Эленор о своем прошлом рассказывала, тем больше плакала. И клялась, что вернется в родную страну, как только увидит возможность. Хосе в это слабо верил. Но жить они стали лучше.

Хосе не верил, что достаточно умен, чтобы сдать экзамены. Хосе не верил, что достаточно хорошо ладит со священником в церкви, куда он ходил, чтобы тот дал ему хорошие рекомендации. Хосе не верил и в то, что выдержит тесты, заготовленные ему на первых стадиях поступления (в том, что он выдержит психологические задания, показывающие, готов ли он к служению Богу или нет, он не был уверен, а опозориться ему не хотелось). На несколько дней он поверил в Чудо Божье, вернее говоря, убедил себя, что поверил, потому что не думал о том, что будучи человеком происхождения столь грязного, сможет стать священником.

Чудо случилось, и он поступил. И вскоре вновь утратил всякую веру.

Теперь церковь в его жизни везде была. И то, что в детстве внушало ему успокоение и надежду, теперь одаривало отвращением и ненавистью. Он чувствовал себя лицемером: нельзя служить Богу, если в Бога не веришь. Он пытался внушить себе, что верит и верит еще как, но почему-то не получалось.

В детстве с этим проще было, он целиком и полностью полагался в суждениях своих на Эленор. Но теперь Эленор рядом не было, он остался наедине со сложными, ужасными занятиями, и чувствовал себя загнанным в угол.

Учится он достаточно хорошо, чтобы получать терпимые баллы, но недостаточно усердно, чтобы добиться больших успехов. Полное отсутствие амбиций его расстраивало, пусть он и понимал, что они ему ни к чему. Желания его сугубо эгоистичными были: получить работу, удовлетворить Эленор и спрятаться в маленьком приходе где-нибудь на  Среднем Западе, может даже отказаться от всего мирского, сбросить прежнюю жизнь, как надоевшую кожу. Богу тут место не было. Ни Богу, ни его последователям.

«Не могу» — думал он. — «Нет, могу, просто не хочу».

Он всех подводил, всех тех, кто возлагал на него хоть какие-то толики надежды. И себя он тоже подводил, возможно, даже больше остальных. Ему не нравилось это, но с отступлением он опоздал. В глубине души он надеялся, что преподаватели питают к нему что-то вроде жалости, а лучше не жалости, а понимания.

А потом рукоположение.

И будто бы стало легче.

Хосе смирился весьма быстро. Привыкал к новому месту долго, а вот смирился быстро. Убогий приходишко был, конечно, но большего о большем он и не думал. Поначалу в основном тамошнему пастору с церковными делам помогал. Проповеди у него, на удивление, неплохо шли — для человека со словарным запасом узким и незначительным, — и он в кои-то веки с облегчением вздохнул.

Он добился того, чего желал почти всю жизнь — скучной, монотонной жизни.

Все шло хорошо, ну, не совсем хорошо, но спокойно, без лишних проблем. По утрам он помогал в мессах, читал наставления, изредка присутствовал на занятиях в школе при церкви; затем готовился к завтрашнему дню, разучивая религиозные речи заранее наизусть, репетируя их перед воображаемой публикой. Он даже хобби нашел: начал собирать мозаику. Кропотливое занятие, непростое. Но перебирать мелкие кусочки и делать из них красочные, яркие картинки ему нравилось. Скупал такие по пару десятков центов за штуку и коротал за этим вечера.

Идиллия, настоящая идиллия среди одинаковых домиков одноэтажной Америки.

Священником он стал быстро, хоть и должность дьякона устраивала его вполне. И дело было не в жажде работы вовсе, а скорее в том, как другие его на этот шаг подталкивали. Хосе вообще обрел какую-никакую популярность среди жителей городка, куда его направили. Человек он молодой, иностранного происхождения… естественно, вызывало это и интерес, и желание отстраниться.

С Эленор после окончания семинарии общение он поддерживал недолго. Несколько месяцев прошло с того момента, как он получил сан, и она скончалась.

То ли сердце отказало, то ли с <> не рассчитала, Бог знает. Причина Хосе интересовала мало. Он не отличался склонностью к излишнему любопытству. Для него все понятно было с самого начала: образ жизни Эленор до добра бы не довел, и он вовсе не удивлен тому, что она сыграла в ящик.

Удивлен он не был, но чувству сокрушения это не помешало. Даже напротив, усилило его, выделило еще больше. Он не задавался ненужными вопросами, Хосе считал, что ответ на вопрос «Почему она умерла?» очевиден был, а потому меньше в рассуждения пускался, меньше думал и размышлял о корне трагедии, сосредоточившись на том, что из нее последовало.

И в нем точно что-то щелкнуло, проснулась старая привычка. То, к чему он пришел, к этой мирной, славной жизни, все это стало тошнотворным, противным. Хосе дрожал в ожидании чего-то ужасного. Ясное небо внушало тревогу, ласковое пение птиц тоску. Небо заволокут грозовые тучи, а птиц подстрелит какой-то идиот, и случится что-то, что-то мерзкое, что он не может предсказать.

Хосе вновь опустился до того, с чего начинал.

Он вернулся в город, где жил до окончания семинарии. Там же и получил сан священника. Зачем толком не знал, тащить на себе ответственность за честь паствы он не желал. Постоянного прихода за ним не закрепилось, и назначили его тюремным капелланом.

Новая должность заставила вспомнить детство. С различного рода преступниками Хосе был знаком с малых лет — они часто появлялись в местах, где Эленор работала, — так что к тому, как с ними ладить, был вполне приучен. Работа не сахар, но заставляет расчувствоваться. Истории про кровавые нападения, различное насилие (чаще се<>ное), ограбления, от мелких до крупных и рискованных, продажу всего незаконного, все в мельчайших, отвратительных подробностях, трогало до мурашек по спине.

Лучше всего сложилось у него с одним из самых молодых заключенных. Парень лет двадцати, подтянутый, даже худощавый, с наивным лицом и темными глазами. По-испански тараторил много, английский понимал не так хорошо. Венесуэлец, не мексиканец, как Эленор или старый знакомый Хосе Франко, со странным говором, делающим его речь малопонятной. Полагался на жесты в основном, обильно руками размахивал, мешая другим сильно. Хосе он сразу понравился — не казался человеком, способным на тяжкое злодеяние.

Оказалось, что торгаш. Точнее не торгаш, а курьер.

Парень назвался Мигелем, но по секрету потом нашептал, что на самом деле зовут его Хесус. Хосе тогда впервые за долгое время искренне посмеялся: Мигель был далеко не самым праведным человеком, пусть и немного богобоязненным. Эленор похожая была, и Хосе это про себя отметил.

А работал он на картель. Точнее не совсем картель, что-то похожее, но не точь-в-точь, картель по-американски, с налетом северного колорита.

«Ставят помещение — че-то малонужное, скажем, магазин матрасов, или че-то типа, — формально там все обставляют, чтоб непонятно было, что это преступная зона, потом начинают захаживать всякие там дядьки-толстосумы, которые знают, куда идти, и берут че надо. Кто девчонку, кто пацана, кто просто че по<>ть, тут уж на месте разберутся. Зависит от заведения» — пояснил ему как-то Мигель.

Так Хосе узнал о «Железном круге».

«Кругом» это называлось не просто так: если на карту глянуть, то можно было проследить, что точки их деятельности образовывали круг по всему центру Штатов. А вот почему «железный» Хосе так и не узнал. Нижайшие члены группы носили на руках браслеты из металла, кто повыше статусом носили кольца. Те же, кто всем этим сборищем руководил, не носили ничего отличительного. Хосе предполагал, что они слишком влиятельны были, чтобы публично заявлять о членстве.

Мигель был из тех, кто носил браслеты. У него на руке даже был белесый след от него, на загорелой коже неплохо выделялся. Пожизненно состоять — так он это назвал. Смеясь, конечно,  но к деятельности вернуться он был бы не прочь.

Ноги сами понесли Хосе туда. Не работать, естественно. Завлекло его вовсе не это.

Эту штуку Мигель называл «Входом в рай». И вправду, действие ее нагоняло такой экстаз, что казалось, будто ты и впрямь попал в самое блаженное место на свете. Сначала небольшая судорога, мурашки, потом резкое расслабление — мышцы словно форму теряют, — счастье подскакивает без всяких усилий, и забываешь о всех невзгодах, о страхах и сомнениях. Все это попросту смысл теряет, потому что в Царстве Небесном, и волнует тебя лишь то, как ты за доступ туда платить будешь.

А платить дорого приходилось. Хосе жил небогато, и расходы его намного превышали возможности тюремного капеллана. Он выкручивался по-всякому, от краткосрочных кредитов до настоящего воровства, лишь бы была возможность поглядеть на рай еще разок.

В дымке эйфории он часто различал хрупкий силуэт Эленор. Тот, который Хосе помнил из детства. И всякий раз, когда она появлялась, он прощался с ней, прощался много, много раз.

«Входить в рай» дома Хосе не представлялось возможным, поэтому захаживал он обычно в одну из точек «Железному кругу» не принадлежавшую, но с ним связанную — маленькую забегаловку в «Китайском городке». Вообще среди членов банды китайцев (да и азиатов в принципе) маловато было, открыто они не состояли, во всяком случае. Ни браслетов, ни колец не носили, но позволяли заключать сделки со своими подобиями «Железного круга». Хосе был удивлен, что «Железный круг» такой дружелюбный — для преступной-то группы! — и сотрудничает со всеми, кто сотрудничество предлагает. Но Мигель сказал ему позже, что союзы такие хлипкие и недолговечные.

«Когда два босса жмут друг другу руки, нужно следить, кто из них первый обрубит ее другому» — выразился он с жестокой иронией.

Когда Хосе спросил, кто же у «Железного круга» главный, Мигель замялся. Сказал, что не знает наверняка. Иерархия в «Железном круге» напоминала Хосе феодальную средневековую систему: крестьяне — рабочие вроде Мигеля, чуть выше некрупные землевладельцы — главари преступных шаек. Над ними рыба побольше, точной терминологии Хосе не знал — для Мигеля их крепкая власть — пустой звук, а вот для тех, кто стоит над ним — сдерживающий фактор. А в качестве короля во главе системы восседает кто-то, кого никто из простых деталек преступного механизма не знает, но трясется в страхе, только заслышав о нем.

Хосе пришлось через с десяток признаний в исповедальне пройти, прежде чем он узнал имя. Звали его Хоук (очень подходящая фамилия, думалось Хосе), состояние свое он сколотил не только на содержании «Железного круга» в порядке (как Хосе сказали, Хоук очень гордился тем, как слаженно все это работает, но не приписывает все заслуги себе, мягко отмечая каждого, кто ему в этом помогает), но и на нескольких успешных предпринимательских схемах, сути которых Хосе не понял. А вот встретиться с Хоуком лично Хосе удалось только спустя время, в той же азиатской забегаловке, куда он захаживал «войти в рай».

То, что раньше влекло за собой невероятного рода блаженство, теперь приносило боль и тяжесть. И страх, конечно же. Хосе подозревал, что начальник тюрьмы, где он работал, прекрасно знал о порочной его привычке, просто виду не подавал. Хосе даже благодарен ему был за это. Но быть уверенным наверняка он не мог, вот и трясся в ужасе, думая о разоблачении, позоре и стыде.

Здоровье его значительно подорвалось. Приятные чувства, приходившие раньше, стали недоступными, далекими. Он вновь чувствовал, как его в угол загнали, и что-то подсказывало ему, что сделал он это сам.

Вот тогда-то, когда остатки силы его духа иссякли окончательно, когда будущее казалось ему таким смутным и мрачным, и он думал, что конец может наступить в любой момент, тогда-то Хоук и появился.

Человек средних лет, весьма прилично выглядящий, даже красивый скорее, чем отталкивающий. По нему видно было, что о внешности своей он печется очень, и Хосе подумал, что, возможно, в молодости этот человек мог бы считаться даже привлекательным. Одет он был неброско, но заметно дорого, и в отличие от Хосе, «входом в рай» он пользовался так умело, что поддерживал себя в форме чрезвычайно бодрой.

Хоука заинтересовал главным образом факт того, что священник может пропадать в подобных грязных местечках. Хосе сухо отметил, что: «Конкретно так влип». Хоук засмеялся.

«Вы мне нравитесь» — сказал он с притворной симпатией. — «Вы интересный человек. Ну, таковым кажетесь. Мне даже вас немного жаль».

Хосе с исповедями на него не бросался, и о жизни своей не рассказывал ничего, но все равно ему казалось, что этот человек знает о нем все, что только можно узнать. Видит насквозь что ли, читает, как открытую книгу. Хосе это напугало.

Хоук еще упомянул, что многие из тех девчонок, которых Хосе мог бы видеть на точках «Железного круга», живут у него дома и каждый день доставляют ему невероятное удовольствие. Хосе не хотел об этом думать, мысль об этом сама в голову лезла. Более мерзкого и более жестокого человека он еще ни разу не встречал.

Хоук, казалось, имел на него особое влияние, хотя они редко встречались. Хосе часто думал о нем, думал о его пронзительных глазах и жесткой улыбке и дрожал. И ведь Хоук, в отличие от его же рабочих, стоящих на ступенях ниже, ему не угрожал, не избивал на его глазах невинных людей, не занимался тем, чем занимаются настоящие бандиты словом, но внушал ему ужас, пронизывающий до костей и леденящий кожу ужас, какой не внушал еще никто.

Тогда Хосе и решил — пора завязывать. Пора завязывать с этой мерзостью. Отрезать гнилую часть своей жизни. Оборвать все связи с прошлым, уехать далеко, может даже в другую страну, направиться в приход, закончить жизнь спокойно, как он и хотел. Как он и закончил бы, не умри Эленор, и не устройся он капелланом в тюрьму. Но сказать-то легко, а сделать не очень.

Трижды он пытался со всем этим покончить, дважды срывался, а один раз к нему вновь пристал Мигель с какой-то глупой просьбой. Хосе рассорился с ним окончательно, разрыдавшись на его глазах. Странное его поведение отталкивало и раньше, а теперь Мигель убедился в том, что Бог ему не так уж и нужен, чтобы проводить беседы со священником в исповедальне окончательно. Хосе только рад был, больно надоело. Только вот остался он, как получилось, совсем один.

Мигель подозревал, наверное, что у Хосе с непривычки в голове шарики за ролики заехали, ну, здоровым он его точно не считал. Он стал слабым каким-то, слезливым до ужаса и отчего-то очень молчаливым. Хосе и раньше не отличался разговорчивостью, но ощущалось это по-другому совсем, серьезно так, мрачно, а позже как закрытость от боязни, не от холодности. Сложно описать. Просто Хосе изменился. 

А Хосе в свою очередь метался между двумя страшными решениями: оставить все как есть и рассказать о том, что его мучило, молить о помощи, выговориться, наконец. Следствие первого виделось ему мрачным, а второе позорным. А третьего варианта не было.

Он даже к Богу обратился, впервые за всю свою жизнь. Видно, от хорошей к жизни к религии не прибегают. Он перестал удивляться тому, как бережно Эленор хранила в своем сердце веру. Просто страшно было, страшно и плохо, и он совершенно не знал, что дальше делать.

Профессия: священник | капеллан в тюрьме.

Семья:

Эленор Вальверде — мать. На момент основных событий уже мертва.

Биологического отца, увы, не знает. 

Является ли группа крови аллергеном: нет.

Дополнительные детали:

† Имя «Хосе» имеет уменьшительно-ласкательную форму Пепе (по инициалам святого Иосифа). Вряд ли Хосе нравится, когда его так называют.

† Бегло знает испанский, но пишет на нем с трудом. Ему нравится использовать испанские ругательства в речи — на севере США мало кто их понимает.

† У Хосе очень неряшливый, неаккуратный почерк, буквы h и n он пишет практически одинаково, как и e и l. По этой причине прописью он редко пишет, обычно печатными буквами, чтобы все разобрать.

† Очень любит сладкое, особенно кремовые пирожные (они жирные такие, очень калорийные).

† Хосе ассоциируется у меня с фильмами Люцифера Валентайна (они примечательны тем, что очень-очень зациклены на насилии и жестокости, к тому же нередко обращаются к теми пр<>ции, на<>ков и так далее по списку). Его мать вдохновлена одной из героинь его фильмов (Анжела Абердин из "Бойни бл<>щих куколок", к просмотру не рекомендую).

† Him:

[spoiler title="    "]

[/spoiler]

[spoiler title="   "]

какие-то случайные картинки-ассоциации

[/spoiler]

Цитата: ✶ frankie ! от 23.06.2024, 13:38

Цитата: 𝒥𝓊𝓈𝓉𝒾𝓃𝑒 от 23.06.2024, 13:12

//сан хосе

= > @scaramouse 

Имя, фамилия: Хосе Вальверде [ José Valverde ].

Возрастя, дата рождения: двадцать восемь лет | пятое марта тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года.

Национальность: мексиканец по матери, отца не знает (американец, вероятно).

Внешность:

Характер:

Хосе вообще из тех, кто слышит, но не говорит. Видит, но молчит. Чувствует, но не открывает рта. Хмурится, напрягается, сжимает челюсти от досады, сглатывает отвращение, но терпит боль и стоит, не шелохнувшись, перед самыми кошмарными моментами в жизни. Не от силы и не от смелости. От боязни, от страха, от слабости. Хосе — немой свидетель, парализованный ужасом, запуганный до смерти. Он все знает и ничего не выдает — мужества не хватает.

Хосе часто делает вид, будто бы он храбрее, чем он есть. Как маленькие, хрупкие зверьки встают на задние лапки, подражая хищникам вокруг себя, прикидываясь больше, опаснее, пытаются взять мрачным, непоколебимым видом, но в итоге падают, глупо и смешно сопротивляясь, как неваляшки.

Хосе холодный, неприветливый, недоступный будто бы, но нутро у него мягче, чем ему хотелось бы. Как морские ежи, колючие и неприступные, прячут под острым панцирем нежное мясо. И вскрыть их проще простого, если наловчиться. А защиты у них и нет никакой, и все, что у них есть — угрожающий (но лживый, увы) вид, скорлупа, под которую легко пролезть, а после распахнуть, обнажить слабость. Вот уж кем, а сильным человеком Хосе не назвать. Слишком уж легко он ведется на прелести мимолетных слабостей. Он наивный в каком-то смысле, доверчивый — там, где не нужно. А там, где нужно, наоборот, скрытный донельзя, и раскрыться ему сложно. Глупый он, вот, что главное, а сам он не осознает этого.

Да и как тут не быть глупым, когда вместо возможности развития на жизненном пути стоит неизбежное падение, провал, деградация? И как тут идти вперед, когда старые привычки недают выбраться наружу, тянут в свою гнилую, вонючую пропасть, как привязанный к шее камень тянет утопающего на дно? Хосе — заложник прошлого, и в настоящем он живет, оглядываясь назад.

Хосе меняться не может, не хочет, отказывается, со временем превращаясь в карикатуру на себя самого же. В нем вообще есть что-то неестественное, гротескное, движения слишком обдуманные будто, неловкие, взгляд помутневший, растерянный, как у ребенка, а улыбка напротив, жестокая, кривая, смех заливистый, истеричный, точно у шакала. Шакалиный смех, шакалиные повадки, шакалиные поступки — поступки падальщика, что долго наблюдает, как кровожадные хищники рвут кого послабее, а потом бросается сам. Не нравится ему эта своя черта, конечно же, но с ней, увы, только смириться. Хосе вообще много что не нравится, и в других, и в себе, но менять он ничего не хочет.

Есть много вещей, которые он желал бы в себе изменить: небрежность чрезмерную, неряшливость, показное благочестие (точнее необходимость в нем) и слабость, жуткую, мучающую слабость, из которой и растут все его беды, присосавшуюся изнутри, точно скверная опухоль, которую стоило бы вырвать с корнем, убрать навсегда, да сил нет на это. И вроде от себя уже тошно, но страшно до безумия что-то менять.

И не стерлась у Хосе разница между «хорошим» и «плохим», просто все вокруг почему-то нехорошее. Хосе нехороший, люди нехорошие, Бог нехороший, и если и есть что-то хорошее, то это от него очень-очень далеко.

Биография:

Как это случилось, Эленор не помнила. Обычный вроде вечер был, она работала, правда, плохо помнила, кто именно к ней приходил. Мужчина средних лет с проплешинами на бугристой голове? Молодой парень, отправляющийся в армию, желающий получить удовольствие в последний раз за ближайшие пару лет? Эленор все равно на лицо не смотрела. Посмотришь в глаза — сразу страшно станет, и стыдно.

И делала она все, как всегда, но, видимо, оплошала. На следующий день живот болел адски просто, в глотке застряла тошнота, и в голове гудело так, точно туда залетела стая злобных шершней. Дальше легче ей не становилось, и Эленор боялась, что заболела. Ходить к врачу не решилась — дорого. А у нее итак денег почти нет с тех самых пор, как она в Америку сбежала. Нелегально границу пересекла, проживала тут в постоянном страхе депортации. Через техасские земли многие мексиканцы покидают свою страну. Зачем? Одному Богу известно.

Сначала она думает, что умирает. Глупая была — ей не было и двадцати, откуда ж тут уму взяться? Потом поняла, что все куда хуже. Если бы она просто умерла, никто бы не пострадал, ни она, ни кто-либо еще… а на деле ж оказалось, что страдать будет не только она, и но то, что заставило ее живот вздуться.

Ей этого не хотелось, Эленор этого боялась. Сама идея, сама мысль об этом внушала ей ужас, панику. Каждый день ей было страшно за свою жизнь. А теперь бояться стоило за две жизни.

Но ребенка своего она полюбила почти что сразу, когда немного к нему привыкла. Может и не полюбила, но пожалела точно. Виноват-то он быть не может, верно? Натура ее не позволяла винить кого-то, кроме себя.

Родился мальчик. Оставлять его у себя Эленор не могла, вот и скидывала на всех, кто готов был проследить за младенцем хоть немного. Не нянчить, просто не допустить того, чтобы он умер. Покормить, пеленки сменить… как это делается, сама Эленор не знала. Что уж и говорить, она и сама была еще ребенком.

Имя пришло на ум не сразу, приплелось уже по ходу дела, как приевшееся прозвище. Эленор всерьез над этим не думала, назвала его в честь пастора в церкви, куда ходила в детстве, потому что ничего другого не нашла, а назвать надо было как-то.

И все равно стыдно было.

«Бедный ребенок» — думала Эленор, оставляя Хосе в покрытых жирными, сладкими пятнами покрывалах, в душной, пыльной комнатушке, освещаемой тусклой лампочкой, у полузнакомой женщины на попечении. — «Но мне пора бежать».

Но Хосе рос, и оставлять его становилось все труднее и труднее. Получалось не всегда, и Эленор приходилось, скрепя сердце, брать его с собой. Хосе плохо понимал, что происходит, маленький был, но что-то подсказывало ему, что это неправильно, жестоко и ужасно.

Он много раз спрашивал Эленор, та с улыбкой, пусть и устало, отвечала: «Это развлечение, сынок». Хосе задавался другим вопросом: «Почему же ты плачешь, почему ты кричишь, разве тебе не больно? Что же это развлечение?». Это Эленор пропускала мимо ушей, шепча себе под нос, что «ты пока не дорос».

Хосе дорос, пожалуй, несколько преждевременно. Когда обстоятельства заставляют, растешь быстро.

Беспомощной была его мать, особенно будучи окруженная всеми этими, как ягненок в пасти разъяренных, жадных до крови волков. А как ей помочь Хосе не знал. И осознание собственного бессилия мучило его каждый раз, когда он думал об этом.

«Все, что ты можешь сделать, Хосе — помолиться» — говорила ему Эленор многие годы. Хосе не был уверен, что это поможет, но слушался ее охотно. В местах, где они жили (переезжали они в целом часто, селились и в совсем плохих районах, так и в относительно неплохих квартирках) на полках всегда стояли фигурки святых. На обшарпанных стенах висели кресты, яркие и пестрые картинки с цитатами из Библии, портреты Иисуса, Девы Марии и Святого Иосифа (Сан Хосе). Много всего дешевого и потрепанного.

Эленор до жути набожная была, и Хосе она приучала к этому же. Для Эленор вера была утешением, объяснением. Призрачной надеждой на светлый конец, на далекое, но возможное счастье. А Хосе верил неохотно, по принуждению. И Бог для него был скорее злым, чем добрым. А кто добрый допустит такое? Вопросов у него было больше, чем могла бы дать ему Эленор, ссылаясь на религию.

Уважение к всему христианскому, как к чему-то светлому и приятному, было у него всегда. Но искренней верой назвать это можно с трудом.

Учиться Хосе не любил, у него это не получалось. С другими детьми ладить было тяжело, они его избегали, в школе было скучно, а учителя не слишком его любили. Здесь, конечно, было лучше, чем дома (особенно когда Эленор работала). К тому же «он должен быть благодарен, что ему вообще выпала удача учиться». Но в школе ему все равно не нравилось, и большого смысла в этом он не видел.

Хосе ожидал, что в будущем станет кем-то вроде Ральфа или Франко. Они работали вместе с Эленор, только с «клиентами особого сорта». Хосе иногда удавалось видеть их, этих «клиентов особого сорта». Пару раз с кем-то из них у него случались короткие встречи, после которых он чувствовал себя ужасно.

 Франко тоже был мексиканец, как и Эленор, и они часто болтали о своем на испанском. Правда, Франко выглядел куда старше. Глаза у него тусклые были, а уголки губ обвисшие, дряблые. Вряд ли его дела шли хорошо, и Хосе полагал с отвращением, что и ему предстоит стать таким.

Но если бы у Хосе был выбор, и он сам способен был бы решить, кем он станет, когда будет взрослый, он бы остановился на путешественнике. Книжка у него была, «Амазонская идиллия» — ее написал какой-то вояка-американец двадцать лет тому назад, исследуя джунгли далекой Бразилии. Хосе заучил ее наизусть. Он знал, как накормить тапира, обезвредить укусы некоторых змей, отличать ядовитых насекомых от раздражающих, но безвредных и, конечно, как общаться с местными племенами, которые пусть и не знали, что такое электричество, телефонная связь, Библия и «клиенты особого сорта», жили, как казалось Хосе, счастливее его самого.

Правда, конечно, стань он путешественником, первым делом он бы полетел на родину своей матери, в город Мехико, в его воображении такой далекий и сказочный.

Но выбора у него не было, а Эленор настаивала на том, чтобы в будущем Хосе стал священником. То есть тем, кто ходит в шитых золотом одеждах и нудным голосом читает прихожанам в церкви то, что они итак знать должны. Хосе не хотел ослушиваться мать, он любил ее, очень любил. И даже вину чувствовал за то, что не может ей ничем отплатить, ни помощью, ни лишней заботой. Так что готов был стерпеть и это.

В дальнейшем, когда он станет священником, он даст обет безбрачия, и вынужден будет отдать всю свою жизнь Богу.

«Значит, священники не могут ходить в ‘Алое перо’?» — «Алое перо» — так называлось местечко, в котором Эленор тогда работала.

Эленор лишь засмеялась.

«Поэтому я и хочу, чтобы ты стал священником. Чтобы ты держался подальше от мест вроде этого».

Эленор об этом каждый день молилась. О том, чтобы ее сын вырос достойным человеком, хорошим человеком, чистым человеком. Примерным христианином, сильной личностью. Чтобы он выкарабкался из той грязи, куда она его завела. Чтобы его жизнь была лучше, чем была ее.

Они переехали на север Штатов, и здесь остались уже надолго. В крупном городе работы для Эленор много было, правда мексиканки здесь ценились куда меньше, чем на юге. Радовало ее то, что теперь она могла посещать католический собор. Стало быть, дела пойдут хорошо.

Теперь она «танцевала».

Теперь Хосе церковь посещал ежедневно, молился усерднее и даже устроился алтарным служакой. Теперь все свободное время он там и проводил — других вариантов не было. Церкви ему нравились, там было безопасно. Мягкий свет, лучащийся из витражей, лучился на его коже, свечки таяли и отдавались ароматом пряного воска, и Хосе чувствовал покой.

Эленор любила болтать о том, что когда еще в Мексике жила, ходила в церковь каждый раз, когда выдавалась возможность. Не ни одной мессы по воскресеньям не пропускала. Правда там церкви были вовсе не такие красивые, как здесь, в Штатах: на большой статуе Иисуса, прибитой к огромному кресту, мотался грубый парик, глаза его вытекали темными струйками — от жары, вероятно, краска очень портилась, — а стигматы вырисованы были ровными точками, красными кругами, будто отмеченными родимыми пятнами.

Чем больше Эленор о своем прошлом рассказывала, тем больше плакала. И клялась, что вернется в родную страну, как только увидит возможность. Хосе в это слабо верил. Но жить они стали лучше.

Хосе не верил, что достаточно умен, чтобы сдать экзамены. Хосе не верил, что достаточно хорошо ладит со священником в церкви, куда он ходил, чтобы тот дал ему хорошие рекомендации. Хосе не верил и в то, что выдержит тесты, заготовленные ему на первых стадиях поступления (в том, что он выдержит психологические задания, показывающие, готов ли он к служению Богу или нет, он не был уверен, а опозориться ему не хотелось). На несколько дней он поверил в Чудо Божье, вернее говоря, убедил себя, что поверил, потому что не думал о том, что будучи человеком происхождения столь грязного, сможет стать священником.

Чудо случилось, и он поступил. И вскоре вновь утратил всякую веру.

Теперь церковь в его жизни везде была. И то, что в детстве внушало ему успокоение и надежду, теперь одаривало отвращением и ненавистью. Он чувствовал себя лицемером: нельзя служить Богу, если в Бога не веришь. Он пытался внушить себе, что верит и верит еще как, но почему-то не получалось.

В детстве с этим проще было, он целиком и полностью полагался в суждениях своих на Эленор. Но теперь Эленор рядом не было, он остался наедине со сложными, ужасными занятиями, и чувствовал себя загнанным в угол.

Учится он достаточно хорошо, чтобы получать терпимые баллы, но недостаточно усердно, чтобы добиться больших успехов. Полное отсутствие амбиций его расстраивало, пусть он и понимал, что они ему ни к чему. Желания его сугубо эгоистичными были: получить работу, удовлетворить Эленор и спрятаться в маленьком приходе где-нибудь на  Среднем Западе, может даже отказаться от всего мирского, сбросить прежнюю жизнь, как надоевшую кожу. Богу тут место не было. Ни Богу, ни его последователям.

«Не могу» — думал он. — «Нет, могу, просто не хочу».

Он всех подводил, всех тех, кто возлагал на него хоть какие-то толики надежды. И себя он тоже подводил, возможно, даже больше остальных. Ему не нравилось это, но с отступлением он опоздал. В глубине души он надеялся, что преподаватели питают к нему что-то вроде жалости, а лучше не жалости, а понимания.

А потом рукоположение.

И будто бы стало легче.

Хосе смирился весьма быстро. Привыкал к новому месту долго, а вот смирился быстро. Убогий приходишко был, конечно, но большего о большем он и не думал. Поначалу в основном тамошнему пастору с церковными делам помогал. Проповеди у него, на удивление, неплохо шли — для человека со словарным запасом узким и незначительным, — и он в кои-то веки с облегчением вздохнул.

Он добился того, чего желал почти всю жизнь — скучной, монотонной жизни.

Все шло хорошо, ну, не совсем хорошо, но спокойно, без лишних проблем. По утрам он помогал в мессах, читал наставления, изредка присутствовал на занятиях в школе при церкви; затем готовился к завтрашнему дню, разучивая религиозные речи заранее наизусть, репетируя их перед воображаемой публикой. Он даже хобби нашел: начал собирать мозаику. Кропотливое занятие, непростое. Но перебирать мелкие кусочки и делать из них красочные, яркие картинки ему нравилось. Скупал такие по пару десятков центов за штуку и коротал за этим вечера.

Идиллия, настоящая идиллия среди одинаковых домиков одноэтажной Америки.

Священником он стал быстро, хоть и должность дьякона устраивала его вполне. И дело было не в жажде работы вовсе, а скорее в том, как другие его на этот шаг подталкивали. Хосе вообще обрел какую-никакую популярность среди жителей городка, куда его направили. Человек он молодой, иностранного происхождения… естественно, вызывало это и интерес, и желание отстраниться.

С Эленор после окончания семинарии общение он поддерживал недолго. Несколько месяцев прошло с того момента, как он получил сан, и она скончалась.

То ли сердце отказало, то ли с <> не рассчитала, Бог знает. Причина Хосе интересовала мало. Он не отличался склонностью к излишнему любопытству. Для него все понятно было с самого начала: образ жизни Эленор до добра бы не довел, и он вовсе не удивлен тому, что она сыграла в ящик.

Удивлен он не был, но чувству сокрушения это не помешало. Даже напротив, усилило его, выделило еще больше. Он не задавался ненужными вопросами, Хосе считал, что ответ на вопрос «Почему она умерла?» очевиден был, а потому меньше в рассуждения пускался, меньше думал и размышлял о корне трагедии, сосредоточившись на том, что из нее последовало.

И в нем точно что-то щелкнуло, проснулась старая привычка. То, к чему он пришел, к этой мирной, славной жизни, все это стало тошнотворным, противным. Хосе дрожал в ожидании чего-то ужасного. Ясное небо внушало тревогу, ласковое пение птиц тоску. Небо заволокут грозовые тучи, а птиц подстрелит какой-то идиот, и случится что-то, что-то мерзкое, что он не может предсказать.

Хосе вновь опустился до того, с чего начинал.

Он вернулся в город, где жил до окончания семинарии. Там же и получил сан священника. Зачем толком не знал, тащить на себе ответственность за честь паствы он не желал. Постоянного прихода за ним не закрепилось, и назначили его тюремным капелланом.

Новая должность заставила вспомнить детство. С различного рода преступниками Хосе был знаком с малых лет — они часто появлялись в местах, где Эленор работала, — так что к тому, как с ними ладить, был вполне приучен. Работа не сахар, но заставляет расчувствоваться. Истории про кровавые нападения, различное насилие (чаще се<>ное), ограбления, от мелких до крупных и рискованных, продажу всего незаконного, все в мельчайших, отвратительных подробностях, трогало до мурашек по спине.

Лучше всего сложилось у него с одним из самых молодых заключенных. Парень лет двадцати, подтянутый, даже худощавый, с наивным лицом и темными глазами. По-испански тараторил много, английский понимал не так хорошо. Венесуэлец, не мексиканец, как Эленор или старый знакомый Хосе Франко, со странным говором, делающим его речь малопонятной. Полагался на жесты в основном, обильно руками размахивал, мешая другим сильно. Хосе он сразу понравился — не казался человеком, способным на тяжкое злодеяние.

Оказалось, что торгаш. Точнее не торгаш, а курьер.

Парень назвался Мигелем, но по секрету потом нашептал, что на самом деле зовут его Хесус. Хосе тогда впервые за долгое время искренне посмеялся: Мигель был далеко не самым праведным человеком, пусть и немного богобоязненным. Эленор похожая была, и Хосе это про себя отметил.

А работал он на картель. Точнее не совсем картель, что-то похожее, но не точь-в-точь, картель по-американски, с налетом северного колорита.

«Ставят помещение — че-то малонужное, скажем, магазин матрасов, или че-то типа, — формально там все обставляют, чтоб непонятно было, что это преступная зона, потом начинают захаживать всякие там дядьки-толстосумы, которые знают, куда идти, и берут че надо. Кто девчонку, кто пацана, кто просто че по<>ть, тут уж на месте разберутся. Зависит от заведения» — пояснил ему как-то Мигель.

Так Хосе узнал о «Железном круге».

«Кругом» это называлось не просто так: если на карту глянуть, то можно было проследить, что точки их деятельности образовывали круг по всему центру Штатов. А вот почему «железный» Хосе так и не узнал. Нижайшие члены группы носили на руках браслеты из металла, кто повыше статусом носили кольца. Те же, кто всем этим сборищем руководил, не носили ничего отличительного. Хосе предполагал, что они слишком влиятельны были, чтобы публично заявлять о членстве.

Мигель был из тех, кто носил браслеты. У него на руке даже был белесый след от него, на загорелой коже неплохо выделялся. Пожизненно состоять — так он это назвал. Смеясь, конечно,  но к деятельности вернуться он был бы не прочь.

Ноги сами понесли Хосе туда. Не работать, естественно. Завлекло его вовсе не это.

Эту штуку Мигель называл «Входом в рай». И вправду, действие ее нагоняло такой экстаз, что казалось, будто ты и впрямь попал в самое блаженное место на свете. Сначала небольшая судорога, мурашки, потом резкое расслабление — мышцы словно форму теряют, — счастье подскакивает без всяких усилий, и забываешь о всех невзгодах, о страхах и сомнениях. Все это попросту смысл теряет, потому что в Царстве Небесном, и волнует тебя лишь то, как ты за доступ туда платить будешь.

А платить дорого приходилось. Хосе жил небогато, и расходы его намного превышали возможности тюремного капеллана. Он выкручивался по-всякому, от краткосрочных кредитов до настоящего воровства, лишь бы была возможность поглядеть на рай еще разок.

В дымке эйфории он часто различал хрупкий силуэт Эленор. Тот, который Хосе помнил из детства. И всякий раз, когда она появлялась, он прощался с ней, прощался много, много раз.

«Входить в рай» дома Хосе не представлялось возможным, поэтому захаживал он обычно в одну из точек «Железному кругу» не принадлежавшую, но с ним связанную — маленькую забегаловку в «Китайском городке». Вообще среди членов банды китайцев (да и азиатов в принципе) маловато было, открыто они не состояли, во всяком случае. Ни браслетов, ни колец не носили, но позволяли заключать сделки со своими подобиями «Железного круга». Хосе был удивлен, что «Железный круг» такой дружелюбный — для преступной-то группы! — и сотрудничает со всеми, кто сотрудничество предлагает. Но Мигель сказал ему позже, что союзы такие хлипкие и недолговечные.

«Когда два босса жмут друг другу руки, нужно следить, кто из них первый обрубит ее другому» — выразился он с жестокой иронией.

Когда Хосе спросил, кто же у «Железного круга» главный, Мигель замялся. Сказал, что не знает наверняка. Иерархия в «Железном круге» напоминала Хосе феодальную средневековую систему: крестьяне — рабочие вроде Мигеля, чуть выше некрупные землевладельцы — главари преступных шаек. Над ними рыба побольше, точной терминологии Хосе не знал — для Мигеля их крепкая власть — пустой звук, а вот для тех, кто стоит над ним — сдерживающий фактор. А в качестве короля во главе системы восседает кто-то, кого никто из простых деталек преступного механизма не знает, но трясется в страхе, только заслышав о нем.

Хосе пришлось через с десяток признаний в исповедальне пройти, прежде чем он узнал имя. Звали его Хоук (очень подходящая фамилия, думалось Хосе), состояние свое он сколотил не только на содержании «Железного круга» в порядке (как Хосе сказали, Хоук очень гордился тем, как слаженно все это работает, но не приписывает все заслуги себе, мягко отмечая каждого, кто ему в этом помогает), но и на нескольких успешных предпринимательских схемах, сути которых Хосе не понял. А вот встретиться с Хоуком лично Хосе удалось только спустя время, в той же азиатской забегаловке, куда он захаживал «войти в рай».

То, что раньше влекло за собой невероятного рода блаженство, теперь приносило боль и тяжесть. И страх, конечно же. Хосе подозревал, что начальник тюрьмы, где он работал, прекрасно знал о порочной его привычке, просто виду не подавал. Хосе даже благодарен ему был за это. Но быть уверенным наверняка он не мог, вот и трясся в ужасе, думая о разоблачении, позоре и стыде.

Здоровье его значительно подорвалось. Приятные чувства, приходившие раньше, стали недоступными, далекими. Он вновь чувствовал, как его в угол загнали, и что-то подсказывало ему, что сделал он это сам.

Вот тогда-то, когда остатки силы его духа иссякли окончательно, когда будущее казалось ему таким смутным и мрачным, и он думал, что конец может наступить в любой момент, тогда-то Хоук и появился.

Человек средних лет, весьма прилично выглядящий, даже красивый скорее, чем отталкивающий. По нему видно было, что о внешности своей он печется очень, и Хосе подумал, что, возможно, в молодости этот человек мог бы считаться даже привлекательным. Одет он был неброско, но заметно дорого, и в отличие от Хосе, «входом в рай» он пользовался так умело, что поддерживал себя в форме чрезвычайно бодрой.

Хоука заинтересовал главным образом факт того, что священник может пропадать в подобных грязных местечках. Хосе сухо отметил, что: «Конкретно так влип». Хоук засмеялся.

«Вы мне нравитесь» — сказал он с притворной симпатией. — «Вы интересный человек. Ну, таковым кажетесь. Мне даже вас немного жаль».

Хосе с исповедями на него не бросался, и о жизни своей не рассказывал ничего, но все равно ему казалось, что этот человек знает о нем все, что только можно узнать. Видит насквозь что ли, читает, как открытую книгу. Хосе это напугало.

Хоук еще упомянул, что многие из тех девчонок, которых Хосе мог бы видеть на точках «Железного круга», живут у него дома и каждый день доставляют ему невероятное удовольствие. Хосе не хотел об этом думать, мысль об этом сама в голову лезла. Более мерзкого и более жестокого человека он еще ни разу не встречал.

Хоук, казалось, имел на него особое влияние, хотя они редко встречались. Хосе часто думал о нем, думал о его пронзительных глазах и жесткой улыбке и дрожал. И ведь Хоук, в отличие от его же рабочих, стоящих на ступенях ниже, ему не угрожал, не избивал на его глазах невинных людей, не занимался тем, чем занимаются настоящие бандиты словом, но внушал ему ужас, пронизывающий до костей и леденящий кожу ужас, какой не внушал еще никто.

Тогда Хосе и решил — пора завязывать. Пора завязывать с этой мерзостью. Отрезать гнилую часть своей жизни. Оборвать все связи с прошлым, уехать далеко, может даже в другую страну, направиться в приход, закончить жизнь спокойно, как он и хотел. Как он и закончил бы, не умри Эленор, и не устройся он капелланом в тюрьму. Но сказать-то легко, а сделать не очень.

Трижды он пытался со всем этим покончить, дважды срывался, а один раз к нему вновь пристал Мигель с какой-то глупой просьбой. Хосе рассорился с ним окончательно, разрыдавшись на его глазах. Странное его поведение отталкивало и раньше, а теперь Мигель убедился в том, что Бог ему не так уж и нужен, чтобы проводить беседы со священником в исповедальне окончательно. Хосе только рад был, больно надоело. Только вот остался он, как получилось, совсем один.

Мигель подозревал, наверное, что у Хосе с непривычки в голове шарики за ролики заехали, ну, здоровым он его точно не считал. Он стал слабым каким-то, слезливым до ужаса и отчего-то очень молчаливым. Хосе и раньше не отличался разговорчивостью, но ощущалось это по-другому совсем, серьезно так, мрачно, а позже как закрытость от боязни, не от холодности. Сложно описать. Просто Хосе изменился. 

А Хосе в свою очередь метался между двумя страшными решениями: оставить все как есть и рассказать о том, что его мучило, молить о помощи, выговориться, наконец. Следствие первого виделось ему мрачным, а второе позорным. А третьего варианта не было.

Он даже к Богу обратился, впервые за всю свою жизнь. Видно, от хорошей к жизни к религии не прибегают. Он перестал удивляться тому, как бережно Эленор хранила в своем сердце веру. Просто страшно было, страшно и плохо, и он совершенно не знал, что дальше делать.

Профессия: священник | капеллан в тюрьме.

Семья:

Эленор Вальверде — мать. На момент основных событий уже мертва.

Биологического отца, увы, не знает. 

Является ли группа крови аллергеном: нет.

Дополнительные детали:

† Имя «Хосе» имеет уменьшительно-ласкательную форму Пепе (по инициалам святого Иосифа). Вряд ли Хосе нравится, когда его так называют.

† Бегло знает испанский, но пишет на нем с трудом. Ему нравится использовать испанские ругательства в речи — на севере США мало кто их понимает.

† У Хосе очень неряшливый, неаккуратный почерк, буквы h и n он пишет практически одинаково, как и e и l. По этой причине прописью он редко пишет, обычно печатными буквами, чтобы все разобрать.

† Очень любит сладкое, особенно кремовые пирожные (они жирные такие, очень калорийные).

† Хосе ассоциируется у меня с фильмами Люцифера Валентайна (они примечательны тем, что очень-очень зациклены на насилии и жестокости, к тому же нередко обращаются к теми пр<>ции, на<>ков и так далее по списку). Его мать вдохновлена одной из героинь его фильмов (Анжела Абердин из "Бойни бл<>щих куколок", к просмотру не рекомендую).

† Him:

[spoiler title="    "]

[/spoiler]

[spoiler title="   "]

какие-то случайные картинки-ассоциации

[/spoiler]

@potassiumcyanide 

принят!!!! ^_^

Цитата: ≽ от 23.06.2024, 17:13

[Y всех прекрасные и прописанные персонажи! Желающие поролить, или ролевая ещё не стартовала?]

Цитата: ✶ frankie ! от 23.06.2024, 17:31

Цитата: ≽ от 23.06.2024, 17:13

[Y всех прекрасные и прописанные персонажи! Желающие поролить, или ролевая ещё не стартовала?]

тут можно ролить сразу же, у всех же отдельные ветки ^_^ 

@magicals

Цитата: ≽ от 23.06.2024, 19:19

Я очень хотела бы поролить, но, yвьi не могу отписать длинный пост. Но ладно, я постараюсь.