Цитата: 𝘤𝘢𝘱𝘵𝘢𝘪𝘯 𝘴𝘱𝘪𝘳𝘪𝘵 🦞 от 10.04.2024, 13:18

приглашаю! 

@zakka 

@goldfish 

@autumnasthma 

@potassiumcyanide 

@sanitar 

@cookie2009 

и всех остальных <3

Цитата: ༄ ваше высокопреосвященство от 13.04.2024, 12:32

//мальчик мой потрепал мне нервы, но я надеюсь, что я не накосячила

=> @scaramouse 

Имя, фамилия: Оскар Хрущелевски.

Возраст | дата рождения: 30 лет | 23 июня 1958 года.

Национальность:  поляк.

Внешность:

 

[spoiler title="^^"]

[/spoiler]

Характер: 

Оскар точно загнанный в угол зверек: тихий, робкий, пугливый, полный растерянности и страхов. Робеющий перед малейшими опасностями, и все же способный обнажить желтые, тупые зубы. Угрозы его смешны, несерьезны, пусть порой и болезненны — любви к насилию он не питает, но на что только не толкает животный ужас! — Оскар жалок, но отчаянно цепляется за мысль о том, что это не так.

Оскар нежен, и милосерден, и услужлив, но также Оскар малодушен и труслив, слаб характером и хрупок нравом, и все, что у него осталось — вера, горячая и твердая, точно раскаленное железо. Вера жестче камня, доведенная до абсурда больным разумом, возмутительно опошленная. Оскар держится за нее, как утопающий в открытом море за обломки досок, боясь до дрожи, что отпустив — потонет в грехе.

Грех — слово, вызывающее у него трепет, волну холодных мурашек по коже и дрожь в теле. Оскар страшится греха, и в то же время чувствует, как грехом пропитан. Как грех течет по его жилам и как грех разрывает его грудь изнутри. Каждый день для него борьба — борьба с тенями (надуманными или реальными?). Он мечтает об очищении, мечтает о спасении, но, увы, как бы ни старался, никогда не бывает уверен, что делает все правильно.

Оскар жесток, ужасно жесток к самому себе, как морально, так и физически. Ненависть к своему существу пронизывает его с головы до ног, отвращение, что он испытывает каждый раз, глядя в зеркало, и тошнота, приливающая к горлу всякий раз, когда он думает о себе — он страстно мечтает вырваться из жесткой оболочки грязного тела, промыть душу и вознестись бесплотным духом. Он борется не с искушением, он борется с самим собой, ведь как бы ни отрицал, себя он ненавидит куда больше.

Доведенные до гротеска воспаленным разумом чувства терзают его изнутри, вырываются наружу ссадинами и царапинами. Оглушающий стыд, вульгарное влечение или горящая внутри ненависть — Оскар их заглушает беспощадно. Стремясь к духовности, он не замечает, как теряет человечность.

Биография: 

•

Оскар не знал наверняка, кем и когда он был рожден. Мама говорила: Бог подкинул, но на самом деле она сама его забрала. В приютах на младенцев спрос огромный — их брать легче, чем запуганных сиротских детей. Воспитываешь как родных. А родных детей у Малгожаты Хрущелевски, увы, не было.

Мама с детства была для Оскара эталоном внутренней силы. Женщиной она была упрямой, чрезвычайно преданной, исключительно праведной и невероятно набожной. Разве что, как порой казалось Оскару, немного строгой.

Вместо сказок на ночь она читала Откровения Иоанна Богослова, вместо стихов Мицкевича и Красинского заставляла Оскара наизусть заучивать избранные части катехизиса. Еще до того, как Оскар пошел в школу, мама занималась с  ним правописанием: выбирала часть из Библии, заставляла переписать без ошибок под ее диктовку — обычно притчи — описать значение. За ошибку — долгая лекция о том, как больно жалят укусы чертей в аду.

Она вообще часто говорила, что Оскара ждут адские муки. Рассказывала об этом подробно, во всех красках, кровавых и жестоких, рассказывала до тех пор, пока глазенки ее сына не начинали слезиться, а ручки трястись от страха. Оскар, Господь не любит плохих мальчиков! Если не запомнил с первого раза — напиши с сотню в аккуратную тетрадь.

Его комната в детстве чем-то напоминала монашескую келью: на пустых стенах потрескались дешевые обои, уродливо лакированная мебель с потертыми краями, на маленькой полке не стоят книги или игрушки, и тесная комнатушка настолько же тусклая и мрачная, насколько уютная. В этих давящих стенах Оскар чувствовал себя в безопасности. Склонял колени пред домашним алтарем и думал, что заперт вдали от всех бед.

Ему нравилось молиться, но он чувствовал себя виноватым. Если недостаточно хорош он для матери, то и для Бога определенно нет. Господь (как и мама) внушал ему восхищение, умиротворение… и страх.

Оскар любил маму, но его ужасно расстраивало, что она так не считает. Неужели не понимает, что не люби он ее, то не стал бы из кожи вон лезть, чтобы угодить? Неужели не видит, с какой нежной преданностью смотрит на нее?

Он не знал наверняка, почему вечно происходит так, что он подводит маму. Сначала ему казалось, что дело было в том, что методы маминого воспитания были чересчур жестки. Потом он думал, что Господь не очень милосерден к нему. Но пришел к тому, что винить мог только себя.

Права злиться на других он не имел, потому злился на себя. Ненавидеть себя было проще, чем ненавидеть других — никакой жалости к себе он не испытывал, напротив, он стал самому себе самым строгим учителем. Презирал за нерешительность и плаксивость, наказывал нещадно. А какие могут быть поблажки? Вероятно, это он заслужил.

•

Дома его главным страхом были мамины причитания и тихие угрозы. Муки адские даже на словах страшны. Но в школе стало еще хуже.

Пока мама дома шептала о том, как дьявол будет по кусочкам раздирать Оскара и швырять обрывки в медный котел, в школе он чувствовал, что его и впрямь раздирают на мелкие лоскутки. Что-то пошло не так с самого начала: кажется, одному из мальчиков не понравилась его фамилия? Возможно, повод сетовать у него и был (Малгожата Хрущелевски была одной из тех, кто свято ратовал за «Tylko pod krzyżem, tylko pod tym znakiem…»*) , вот только Оскар виноватым в этом себя не считал.

Просто так получилось, что друзей он не нашел, но нашел неприятелей. Ребенком он был неуклюжим, неловким, застенчивым и ужасно религиозным, и поводов для насмешки за ним волочилась целая вереница. Порой ему казалось — он создан посмешищем, ведь ничего примечательного он не делал, и все равно над ним смеялись.

Поначалу он говорил то же, что говорила мать (что-то об аде и что-то о наказании), но замечал, что лишь подливает масла в огонь. Потом принялся за лесть, но не помогло и это — над ним все еще смеялись. И он пробовал смеяться вместе с ними, пробовал смеяться им в лицо, в ответ, злобно и отчаянно, но ничего не менялось.

Он чувствовал себя обнаженным всякий раз, стоило ему появиться в школе. А потом и всякий раз, стоило ему появиться где угодно — боязнь насмешки следовала за ним, точно мрачная тень. Колола в бок в самые неподходящие моменты, давила в шею и горло, пускала жар по спине, душила, разрывала… смеялась.

И чем старше Оскар становился, тем сложнее было ему принимать то, что едва ли когда-нибудь он проснется в чужом теле. Что едва ли избавиться от мерзости своей натуры, от стыда, копошащегося в его сердце, что никогда не станет лучше, красивее, умнее, никогда не посмотрит на себя со стороны, никогда над собою не посмеется.

Ему нравилось думать, что эти тривиальные ритуалы жестоких избиений себя самого были направлены к Богу, но это было не так. Грехи на его душе, разумеется, были, но искупление волновало его куда меньше, чем случайные вспышки горечи и презрения к себе.

Как он ненавидел их смех! Как он ненавидел их жестокий, звонкий смех.

Поиск помощи он считал бесполезным. Как бы ни жался он к матери в слезах, показывая разорванные страницы тетрадей или изрезанные днища рюкзака, она лишь улыбалась, кивала и говорила спокойно, размеренно: «Им, Оскар, нужно показать их невежество, обнажить их грех…». А на вопросы, как же это сделать, не отвечала ничего.

Возможно, идея о том, что суждено ему стать священником, пришла к нему в голову именно тогда. Люди — стадо, но стадо наивное, незлое. И нужен ему достойный пастырь. Достойный пастырь, направляющий к благодати, ко спасению.

Маме идея понравилась. Правда, должность эту подходящей Оскару не считала. Может, говорила так специально: «Не сможешь ты, слишком уж робок», чтобы раззадорить сидящие глубоко внутри Оскара угольки упрямства. До чего же мудрой женщиной была! Так он стал стараться намного больше.

Друзей у него не было, а значит, что ничего не отвлекало его от мыслей о Боге. От католической литературы и изучения христианской науки. Как ни удивительно, он даже перестал чувствовать одиночество так остро. Теперь у него было дело жизни, и Оскар решил, что посвятит ему себя целиком.

В его сердце чернела зависть, когда он видел, как говорят друг с другом его сверстники, без стыда и страха быть осмеянным, но он старался от этого отвлечься. Благо теперь у него была цель.

Таким образом, к концу учебы Оскар пришел к тому, что хочет посвятить себя распространению слова Божьего.

Захоти он служить Богу, он ушел бы в монастырь (впрочем, в то время была это не слишком популярная идея). А его желанием в первую очередь, несмотря на сомнения и смущение, было разнесение воли Господа.

Впрочем, желание это было недостаточно пылким, чтобы Оскара не сотрясали рыдания перед поступлением в семинарию.  А что если все кончится тем же, чем кончилось в школе? А сможет ли он думать о Боге, пока он посмешище для всех? И способен ли он выдержать испытание, посланное ему? Мысли эти терзали его вплоть до того, как прошла первая неделя его обучения.

Место это не было тем, чего он ожидал, а ожидания у него были самые плохие. На самом деле, он был очень рад тому, насколько окружающим было на него все равно. Здесь каждый занимался лишь собой, несмотря на бесконечные проповеди о духе единства и братства, и Оскара это радовало.

Он даже хотел полагать, что у него появился друг: его сосед по комнате, с которым он любил болтать о Божественной природе. Болтал долго, запыхаясь и запинаясь, и чувствовал приливающий к щекам колючий стыд, когда сосед начинал хихикать. К его великой радости, смех этот был скорее приятный. Заразительный и привлекательный.

Оскар всем нутром своим отдавался делу, назначенной ему Богом. Старания его удостаивались каких-никаких результатов, пусть и не самых блестящих. Обучение он закончил прекрасно (хоть и потерпел провал на одном из экзаменов: руки его тряслись, ответы вылетали из головы, точно быстрые птицы, а мысли носились в голове так резво, что он не успевал их поймать).

Мама могла бы гордиться им, но она не гордилась. Она умерла — порок сердца. После ее похорон Оскар не выдержал и разрыдался так сильно, что слег с горячкой на пару дней. И вовсе не из-за того, что она умерла. Скорее уж из-за того, что он сам ничего по этому поводу не чувствовал.

[spoiler title="*"]

Tylko pod krzyżem, tylko pod tym znakiem — радикально-католический (немного нацистский) лозунг. Полная фраза в оригинале (куплет из стихотворения) звучит так:

Bo tylko pod tym przenajświętszym znakiem

Polska jest Polską i Polak Polakiem

(Ибо только под этим святейшим знаком 

Польша это Польша, а поляк — поляк)

[/spoiler]

•

Оскар получил маленький приход в небольшом городе.

Время тогда было непростое, для Католической церкви тоже. Впрочем, Оскар полагал, что ему удалось получить симпатию от жителей. Первое время он ужасно запинался, путался, вел себя неловко и смущенно, но не чувствовал себя униженным. Он очень гордился тем, что ему понравится своим первым прихожанам.

Прихожанам он действительно нравился, во всяком случае, его уж точно жалели. Молодой, растерянный, нервный священник — как не жалеть? Он старался, и очень радовался тому факту, что это было заметно. Со временем его связь с паствой усилилась еще больше, и он впервые за долгое время подумал, что наконец-то обрел настоящее счастье.

Радость его рухнула так же быстро, как и появилась. После потерянности наступила уверенность, а после уверенности — жгучий страх. Достоин ли он службы, доставшейся ему? И достоин ли он того милосердия, которого ему оказали? А может ему только кажется?

Его терзали сомнения. Он все чаще думал о том, имеют ли смысл его ежедневные обращения к Богу (лихорадочно отучивая себя от мысли о том, что не имеют), а потому чувствовал себя обманщиком. Неужели это не лицемерно — монотонно читать длинные речи о важности принятия в сердце Бога, если сам Его не принимаешь?

Наверное, ему следовало быть довольным своим положением дел. Наверное, ему следовало бы быть благодарным за то, что он имел. Но чем больше он думал, чем больше он размышлял, тем чаще его тошнило от самого же себя.

«Наказания» стали чаще и жестче. И во время этих кровавых обрядов Оскар слышал голос Бога (матери).

На нем это сказывалось, как бы он ни пытался от этого сбежать. Прихожане напряглись, в лицах их Оскар читал подозрение. Слабый пастырь не может удержать стада.

Он расстраивался, потому что видел разочарование, страшился того, что увидит разочарование в будущем, и вел себя ужасно тщедушно. Чувствовал себя загнанным в угол крысенком, окруженным злобными кошками. Чувствовал себя жалким, чувствовал себя недостойным воротничка.

•

Пару раз, когда Оскар с разорванной в клочья спиной слабым голосом вещал с кафедры и милости Господней, он думал, что хуже быть уже не может, что больше презрения в глазах людей он уже не увидит. Он понял, что ошибался, когда приехали они.

В своих развязных домах на колесах, вещающие о сказочных русалках и неведомых богатствах, что они способны подарить, если их найти. Отчужденные, точно неземные, так беззаботно говорящие о непозволительных вещах.

Язычники, еретики, безбожники.

Думали ли они, что способны обратить ханжеских жителей городка в свою богоотступническую веру?  Входило это в их планы, или нет, у них получилось. Самые страшные опасения Оскара сбылись: к их словам прислушались. К его нет.

Оскар наивно полагал, что абсурдным речам, откровенному святотатству, его прихожане восторгаться не станут. Затем, уже тревожно, боязливо, надеялся, что шумиха уляжется, как только варварские балаганы уедут. Он ошибся и здесь.

Сам того не желая, Оскар объявил культу войну.

С их главарем, «Отцом», «Ангелом», «Сыном Божьим» (как абсурдно!), и что бы ни писали в газетах, Оскар виделся немного. Но не мог отрицать, что Отец (мерзкий лжец грешник богохульник отвергший Христа грязный грязный человек)  произвел на него впечатление.

Пожалуй, сильнее всего запомнились глаза: светлые-светлые, точно ледяные воды, холодные и сверкающие, как драгоценные камни. Оскар тогда понял, что будь у него такие глаза, к его проповедям прислушивались бы чаще.

Чувства его смешались в странный, запутанный клубок: восхищение, отвращение и ненависть — к нему и к себе. Потом ему удалось убедить себя, что отвращение все-таки сильнее. Но продолжать заниматься тем же, чем он занимался раньше, он уже не мог. 

Оскар понимал — этот человек угроза. Змей-искуситель для невинных людей, быть может, сам дьявол во плоти, желающий развратить несчастные души. Но он ведь не должен этого допустить, верно? Иначе в чем еще суть его призвания?

Он молился, молился долго и яростно, терзаемый мучительной горечью. Достаточно ли у него сил, чтобы остановить это? Как врач устраняет распространение гниения, сможет ли он избавиться от язвы?

И Господь заговорил, заговорил твердо и решительно: «Им, Оскар, нужно показать их невежество, обнажить их грех».

Его речи стали резче, проповеди жестче, и темы из мягких — милосердия и Божьей любви — стали все суровее, все кровавее. О том, что ждет отрекшихся там, после смерти, он рассказывал во всех красках. Преисполненный безумной жажды доказать истину, он пускался в самые подробные описания жестокости. Запугивал, предостерегал… отвращал.

Пожалуй, он перестарался в желании показать правильный путь. А культу, казалось, не было дела ни до его страстных речей, ни до его прихожан. Это высокомерное безразличие — насмешка, а как еще это назвать! Оскар вновь чувствовал себя униженным. Вновь чувствовал, что над ним смеялись.

Корректность его взглядов, однако, в тот период неоднократно подвергалась сомнению. И безусловно, его идею, напоминающую своего рода крестовый поход, поддержали бы охотнее, не будь его авторитет и без того шаток. Он зашел далеко, чересчур далеко. И он понял это слишком поздно.

Он не виноват. Определенно не виноват. Никто не пострадал, он (мерзкий порочный гад) отделался лишь легким испугом. Руки сами сомкнулись на чужой шее. У него не хватило сил, не хватило воли. Он не виноват. Им двигал Господь.

Он, выражаясь мягко, «вышел из-под контроля» (именно этим он пытался оправдаться, чуть ли не рыдая, отчитываясь перед начальством). Он вовсе этого не хотел, не так ли? Он не думал, что дойдет до насилия, что вы!.. он порядочный человек.

Он человек Божий.

В глубине души Оскару казалось, что он сделал все правильно. Тем более, тяжких увечий он не принес, так в чем его вина? Как ни странно, вину он чувствовал. Перед приходом, перед Богом, перед самим собой (перед всеми, но только не той грязной тварью, выбравшей путь греха, нет нет!).

Нападение на человека, даже на мелкого сектанта — дело серьезное. Особенно когда за этим мелким сектантом стоит кто-то влиятельный, кто-то могущественный, как Отец или его приспешники. Оскар, грубо выражаясь, «вляпался в дерьмо». И как ни странно, за этот жуткий порыв решимости он чувствовал гордость.

Он человек Божий. Цели его благие. Удивительно, но даже благие цели бывают недопоняты!

Епископ сказал: «Тебе повезло, что ты не в лечебнице!». Так Оскар понял, что дело замяли, замяли из-за него, и ему стало так стыдно, что сдержать слез он не смог. Он знал наверняка — его считают сумасшедшим. И хоть начальство весьма постаралось, чтобы скрыть произошедшее от посторонних глаз (пришлось, пожалуй, заплатить), слухи поползли все равно. Культ вскоре уехал, прихватив с собой пару-тройку жителей городка (Оскар с обидой отметил, что один из них был его прихожанином), но подозрения остались. Перешептывались, злились. Он чувствовал, будто против него обратился весь город. А ему обратиться было не к кому.

Помимо этого (весьма скандального) случая, вспыли и другие факты, более личные, более сокровенные. Так обнажилась правда о странных методах покаяния, о самобичевании и ежедневных ритуалах очищения (весьма насильственными способами). Если человек так жесток к себе, то каков он может быть к другим? Оскар, к своему отвращению, чувствовал за это стыд. Будь он хоть на йоту более преданным Богу, он бы чувствовал удовлетворение… не так ли?

И в конце концов, Оскар получил то наказание, о котором все его детство говорила мама.

Отстранение от священнических обязанностей — даже не увольнение, но для него звучало подобно смертному приговору. Епископ милостиво посоветовал ему «восстановить здоровье», пока он не может исполнять свой долг. И вновь насмешки! А не заодно ли они?

Оскар нечасто думал об этом с тех пор, как (пускай и временно) лишился работы. Он боялся, что воспоминания заставят его устыдиться. Но он чувствовал: что-то не так.

С его головой все в порядке, но в порядке ли головы других? И достойны ли люди, сидящие в епископских креслах, своих одежд?

И он выяснит, он найдет. Терять ему уже нечего.

Цель: разоблачение (своего рода месть).

Семья:

○ Малгожата Хрущелевски — приемная мать (на момент основных событий уже мертва). Биологических родителей Оскар не знает (да и вряд ли знать хочет).

Дополнительная информация:

○ У Оскара была (ну вообще есть до сих пор, просто в последнее время ухаживать за ней сложнее) кошка по имени Жанна (в честь одной из святых (не уточняется какой)).

[spoiler title="представляю ее так примерно"]

Здесь котеночек, но очень похоже!! Хотя по идее Жанна уже взрослая кошка

Почему-то мне кажется, что она именно черная, хотя резонно предполагать, что Оскар имел бы против черных кошек определенные предубеждения (вообще он нашел ее еще маленькой и подкармливал в церкви, а потом забрал себе, скорее всего, он очень к ней привязался, хотя нельзя сказать, что он очень любит животных)

[/spoiler]

○ Его любимый цвет — зеленый. Вызывает у него ассоциации с дикой природой, перед которой Оскар чувствует восхищение и своего рода страх. Раньше ему нравилось периодически выбираться за город, чтобы расслабиться. Еще одна мелочь с этим связанная: он предпочитает зеленое постельное белье (чувствует, будто спит в травке). А вот яркие, кислотные, неоновые цвета вызывают у него отторжение.

○ Оскар ведет личный дневник, правда со временем он превратился скорее в ежедневник.

○ Оскар страдает от множества (довольно глупеньких увы) страхов, которые сильно мешают нормально функционировать (вроде боязни насекомых, темноты, воды, полетов и т.п.; по отдельности звучит не слишком плохо, но учитывая то, как их у него много, это раздражает).

○ В плане своей цели, Оскаром движет скорее ненависть к культу как к идее, а не к Фрэнки или его последователям лично (но он уверен, что Фрэнк — плохой человек, которому следовало бы покаяться и признаться во лжи).

○ С Оскаром у меня много живописных, скажем так, ассоциаций: цикл «Божий год» Стахевича (особенно «апрель» и «сентябрь»), «кричащие» работы Фрэнсиса Бэкона, произведения Эдварда Хоппера и наброски художников Ренессанса (вообще без понятия, откуда такие ассоциации, просто ну есть что-то).

○ [spoiler title="прочие ассоциации"]

Это было актуально год назад😔😔 хотя не, все еще его пикча

Еще ему качают песни Митски и Этель Кейн ☝☝

https://youtu.be/8Efh7tKNliU?si=Yt_EFoDirZgwYF0-

Совята.

[/spoiler]

Цитата: 𝘤𝘢𝘱𝘵𝘢𝘪𝘯 𝘴𝘱𝘪𝘳𝘪𝘵 🦞 от 13.04.2024, 12:38

Цитата: ༄ ваше высокопреосвященство от 13.04.2024, 12:32

//мальчик мой потрепал мне нервы, но я надеюсь, что я не накосячила

=> @scaramouse 

Имя, фамилия: Оскар Хрущелевски.

Возраст | дата рождения: 30 лет | 23 июня 1958 года.

Национальность:  поляк.

Внешность:

 

[spoiler title="^^"]

[/spoiler]

Характер: 

Оскар точно загнанный в угол зверек: тихий, робкий, пугливый, полный растерянности и страхов. Робеющий перед малейшими опасностями, и все же способный обнажить желтые, тупые зубы. Угрозы его смешны, несерьезны, пусть порой и болезненны — любви к насилию он не питает, но на что только не толкает животный ужас! — Оскар жалок, но отчаянно цепляется за мысль о том, что это не так.

Оскар нежен, и милосерден, и услужлив, но также Оскар малодушен и труслив, слаб характером и хрупок нравом, и все, что у него осталось — вера, горячая и твердая, точно раскаленное железо. Вера жестче камня, доведенная до абсурда больным разумом, возмутительно опошленная. Оскар держится за нее, как утопающий в открытом море за обломки досок, боясь до дрожи, что отпустив — потонет в грехе.

Грех — слово, вызывающее у него трепет, волну холодных мурашек по коже и дрожь в теле. Оскар страшится греха, и в то же время чувствует, как грехом пропитан. Как грех течет по его жилам и как грех разрывает его грудь изнутри. Каждый день для него борьба — борьба с тенями (надуманными или реальными?). Он мечтает об очищении, мечтает о спасении, но, увы, как бы ни старался, никогда не бывает уверен, что делает все правильно.

Оскар жесток, ужасно жесток к самому себе, как морально, так и физически. Ненависть к своему существу пронизывает его с головы до ног, отвращение, что он испытывает каждый раз, глядя в зеркало, и тошнота, приливающая к горлу всякий раз, когда он думает о себе — он страстно мечтает вырваться из жесткой оболочки грязного тела, промыть душу и вознестись бесплотным духом. Он борется не с искушением, он борется с самим собой, ведь как бы ни отрицал, себя он ненавидит куда больше.

Доведенные до гротеска воспаленным разумом чувства терзают его изнутри, вырываются наружу ссадинами и царапинами. Оглушающий стыд, вульгарное влечение или горящая внутри ненависть — Оскар их заглушает беспощадно. Стремясь к духовности, он не замечает, как теряет человечность.

Биография: 

•

Оскар не знал наверняка, кем и когда он был рожден. Мама говорила: Бог подкинул, но на самом деле она сама его забрала. В приютах на младенцев спрос огромный — их брать легче, чем запуганных сиротских детей. Воспитываешь как родных. А родных детей у Малгожаты Хрущелевски, увы, не было.

Мама с детства была для Оскара эталоном внутренней силы. Женщиной она была упрямой, чрезвычайно преданной, исключительно праведной и невероятно набожной. Разве что, как порой казалось Оскару, немного строгой.

Вместо сказок на ночь она читала Откровения Иоанна Богослова, вместо стихов Мицкевича и Красинского заставляла Оскара наизусть заучивать избранные части катехизиса. Еще до того, как Оскар пошел в школу, мама занималась с  ним правописанием: выбирала часть из Библии, заставляла переписать без ошибок под ее диктовку — обычно притчи — описать значение. За ошибку — долгая лекция о том, как больно жалят укусы чертей в аду.

Она вообще часто говорила, что Оскара ждут адские муки. Рассказывала об этом подробно, во всех красках, кровавых и жестоких, рассказывала до тех пор, пока глазенки ее сына не начинали слезиться, а ручки трястись от страха. Оскар, Господь не любит плохих мальчиков! Если не запомнил с первого раза — напиши с сотню в аккуратную тетрадь.

Его комната в детстве чем-то напоминала монашескую келью: на пустых стенах потрескались дешевые обои, уродливо лакированная мебель с потертыми краями, на маленькой полке не стоят книги или игрушки, и тесная комнатушка настолько же тусклая и мрачная, насколько уютная. В этих давящих стенах Оскар чувствовал себя в безопасности. Склонял колени пред домашним алтарем и думал, что заперт вдали от всех бед.

Ему нравилось молиться, но он чувствовал себя виноватым. Если недостаточно хорош он для матери, то и для Бога определенно нет. Господь (как и мама) внушал ему восхищение, умиротворение… и страх.

Оскар любил маму, но его ужасно расстраивало, что она так не считает. Неужели не понимает, что не люби он ее, то не стал бы из кожи вон лезть, чтобы угодить? Неужели не видит, с какой нежной преданностью смотрит на нее?

Он не знал наверняка, почему вечно происходит так, что он подводит маму. Сначала ему казалось, что дело было в том, что методы маминого воспитания были чересчур жестки. Потом он думал, что Господь не очень милосерден к нему. Но пришел к тому, что винить мог только себя.

Права злиться на других он не имел, потому злился на себя. Ненавидеть себя было проще, чем ненавидеть других — никакой жалости к себе он не испытывал, напротив, он стал самому себе самым строгим учителем. Презирал за нерешительность и плаксивость, наказывал нещадно. А какие могут быть поблажки? Вероятно, это он заслужил.

•

Дома его главным страхом были мамины причитания и тихие угрозы. Муки адские даже на словах страшны. Но в школе стало еще хуже.

Пока мама дома шептала о том, как дьявол будет по кусочкам раздирать Оскара и швырять обрывки в медный котел, в школе он чувствовал, что его и впрямь раздирают на мелкие лоскутки. Что-то пошло не так с самого начала: кажется, одному из мальчиков не понравилась его фамилия? Возможно, повод сетовать у него и был (Малгожата Хрущелевски была одной из тех, кто свято ратовал за «Tylko pod krzyżem, tylko pod tym znakiem…»*) , вот только Оскар виноватым в этом себя не считал.

Просто так получилось, что друзей он не нашел, но нашел неприятелей. Ребенком он был неуклюжим, неловким, застенчивым и ужасно религиозным, и поводов для насмешки за ним волочилась целая вереница. Порой ему казалось — он создан посмешищем, ведь ничего примечательного он не делал, и все равно над ним смеялись.

Поначалу он говорил то же, что говорила мать (что-то об аде и что-то о наказании), но замечал, что лишь подливает масла в огонь. Потом принялся за лесть, но не помогло и это — над ним все еще смеялись. И он пробовал смеяться вместе с ними, пробовал смеяться им в лицо, в ответ, злобно и отчаянно, но ничего не менялось.

Он чувствовал себя обнаженным всякий раз, стоило ему появиться в школе. А потом и всякий раз, стоило ему появиться где угодно — боязнь насмешки следовала за ним, точно мрачная тень. Колола в бок в самые неподходящие моменты, давила в шею и горло, пускала жар по спине, душила, разрывала… смеялась.

И чем старше Оскар становился, тем сложнее было ему принимать то, что едва ли когда-нибудь он проснется в чужом теле. Что едва ли избавиться от мерзости своей натуры, от стыда, копошащегося в его сердце, что никогда не станет лучше, красивее, умнее, никогда не посмотрит на себя со стороны, никогда над собою не посмеется.

Ему нравилось думать, что эти тривиальные ритуалы жестоких избиений себя самого были направлены к Богу, но это было не так. Грехи на его душе, разумеется, были, но искупление волновало его куда меньше, чем случайные вспышки горечи и презрения к себе.

Как он ненавидел их смех! Как он ненавидел их жестокий, звонкий смех.

Поиск помощи он считал бесполезным. Как бы ни жался он к матери в слезах, показывая разорванные страницы тетрадей или изрезанные днища рюкзака, она лишь улыбалась, кивала и говорила спокойно, размеренно: «Им, Оскар, нужно показать их невежество, обнажить их грех…». А на вопросы, как же это сделать, не отвечала ничего.

Возможно, идея о том, что суждено ему стать священником, пришла к нему в голову именно тогда. Люди — стадо, но стадо наивное, незлое. И нужен ему достойный пастырь. Достойный пастырь, направляющий к благодати, ко спасению.

Маме идея понравилась. Правда, должность эту подходящей Оскару не считала. Может, говорила так специально: «Не сможешь ты, слишком уж робок», чтобы раззадорить сидящие глубоко внутри Оскара угольки упрямства. До чего же мудрой женщиной была! Так он стал стараться намного больше.

Друзей у него не было, а значит, что ничего не отвлекало его от мыслей о Боге. От католической литературы и изучения христианской науки. Как ни удивительно, он даже перестал чувствовать одиночество так остро. Теперь у него было дело жизни, и Оскар решил, что посвятит ему себя целиком.

В его сердце чернела зависть, когда он видел, как говорят друг с другом его сверстники, без стыда и страха быть осмеянным, но он старался от этого отвлечься. Благо теперь у него была цель.

Таким образом, к концу учебы Оскар пришел к тому, что хочет посвятить себя распространению слова Божьего.

Захоти он служить Богу, он ушел бы в монастырь (впрочем, в то время была это не слишком популярная идея). А его желанием в первую очередь, несмотря на сомнения и смущение, было разнесение воли Господа.

Впрочем, желание это было недостаточно пылким, чтобы Оскара не сотрясали рыдания перед поступлением в семинарию.  А что если все кончится тем же, чем кончилось в школе? А сможет ли он думать о Боге, пока он посмешище для всех? И способен ли он выдержать испытание, посланное ему? Мысли эти терзали его вплоть до того, как прошла первая неделя его обучения.

Место это не было тем, чего он ожидал, а ожидания у него были самые плохие. На самом деле, он был очень рад тому, насколько окружающим было на него все равно. Здесь каждый занимался лишь собой, несмотря на бесконечные проповеди о духе единства и братства, и Оскара это радовало.

Он даже хотел полагать, что у него появился друг: его сосед по комнате, с которым он любил болтать о Божественной природе. Болтал долго, запыхаясь и запинаясь, и чувствовал приливающий к щекам колючий стыд, когда сосед начинал хихикать. К его великой радости, смех этот был скорее приятный. Заразительный и привлекательный.

Оскар всем нутром своим отдавался делу, назначенной ему Богом. Старания его удостаивались каких-никаких результатов, пусть и не самых блестящих. Обучение он закончил прекрасно (хоть и потерпел провал на одном из экзаменов: руки его тряслись, ответы вылетали из головы, точно быстрые птицы, а мысли носились в голове так резво, что он не успевал их поймать).

Мама могла бы гордиться им, но она не гордилась. Она умерла — порок сердца. После ее похорон Оскар не выдержал и разрыдался так сильно, что слег с горячкой на пару дней. И вовсе не из-за того, что она умерла. Скорее уж из-за того, что он сам ничего по этому поводу не чувствовал.

[spoiler title="*"]

Tylko pod krzyżem, tylko pod tym znakiem — радикально-католический (немного нацистский) лозунг. Полная фраза в оригинале (куплет из стихотворения) звучит так:

Bo tylko pod tym przenajświętszym znakiem

Polska jest Polską i Polak Polakiem

(Ибо только под этим святейшим знаком 

Польша это Польша, а поляк — поляк)

[/spoiler]

•

Оскар получил маленький приход в небольшом городе.

Время тогда было непростое, для Католической церкви тоже. Впрочем, Оскар полагал, что ему удалось получить симпатию от жителей. Первое время он ужасно запинался, путался, вел себя неловко и смущенно, но не чувствовал себя униженным. Он очень гордился тем, что ему понравится своим первым прихожанам.

Прихожанам он действительно нравился, во всяком случае, его уж точно жалели. Молодой, растерянный, нервный священник — как не жалеть? Он старался, и очень радовался тому факту, что это было заметно. Со временем его связь с паствой усилилась еще больше, и он впервые за долгое время подумал, что наконец-то обрел настоящее счастье.

Радость его рухнула так же быстро, как и появилась. После потерянности наступила уверенность, а после уверенности — жгучий страх. Достоин ли он службы, доставшейся ему? И достоин ли он того милосердия, которого ему оказали? А может ему только кажется?

Его терзали сомнения. Он все чаще думал о том, имеют ли смысл его ежедневные обращения к Богу (лихорадочно отучивая себя от мысли о том, что не имеют), а потому чувствовал себя обманщиком. Неужели это не лицемерно — монотонно читать длинные речи о важности принятия в сердце Бога, если сам Его не принимаешь?

Наверное, ему следовало быть довольным своим положением дел. Наверное, ему следовало бы быть благодарным за то, что он имел. Но чем больше он думал, чем больше он размышлял, тем чаще его тошнило от самого же себя.

«Наказания» стали чаще и жестче. И во время этих кровавых обрядов Оскар слышал голос Бога (матери).

На нем это сказывалось, как бы он ни пытался от этого сбежать. Прихожане напряглись, в лицах их Оскар читал подозрение. Слабый пастырь не может удержать стада.

Он расстраивался, потому что видел разочарование, страшился того, что увидит разочарование в будущем, и вел себя ужасно тщедушно. Чувствовал себя загнанным в угол крысенком, окруженным злобными кошками. Чувствовал себя жалким, чувствовал себя недостойным воротничка.

•

Пару раз, когда Оскар с разорванной в клочья спиной слабым голосом вещал с кафедры и милости Господней, он думал, что хуже быть уже не может, что больше презрения в глазах людей он уже не увидит. Он понял, что ошибался, когда приехали они.

В своих развязных домах на колесах, вещающие о сказочных русалках и неведомых богатствах, что они способны подарить, если их найти. Отчужденные, точно неземные, так беззаботно говорящие о непозволительных вещах.

Язычники, еретики, безбожники.

Думали ли они, что способны обратить ханжеских жителей городка в свою богоотступническую веру?  Входило это в их планы, или нет, у них получилось. Самые страшные опасения Оскара сбылись: к их словам прислушались. К его нет.

Оскар наивно полагал, что абсурдным речам, откровенному святотатству, его прихожане восторгаться не станут. Затем, уже тревожно, боязливо, надеялся, что шумиха уляжется, как только варварские балаганы уедут. Он ошибся и здесь.

Сам того не желая, Оскар объявил культу войну.

С их главарем, «Отцом», «Ангелом», «Сыном Божьим» (как абсурдно!), и что бы ни писали в газетах, Оскар виделся немного. Но не мог отрицать, что Отец (мерзкий лжец грешник богохульник отвергший Христа грязный грязный человек)  произвел на него впечатление.

Пожалуй, сильнее всего запомнились глаза: светлые-светлые, точно ледяные воды, холодные и сверкающие, как драгоценные камни. Оскар тогда понял, что будь у него такие глаза, к его проповедям прислушивались бы чаще.

Чувства его смешались в странный, запутанный клубок: восхищение, отвращение и ненависть — к нему и к себе. Потом ему удалось убедить себя, что отвращение все-таки сильнее. Но продолжать заниматься тем же, чем он занимался раньше, он уже не мог. 

Оскар понимал — этот человек угроза. Змей-искуситель для невинных людей, быть может, сам дьявол во плоти, желающий развратить несчастные души. Но он ведь не должен этого допустить, верно? Иначе в чем еще суть его призвания?

Он молился, молился долго и яростно, терзаемый мучительной горечью. Достаточно ли у него сил, чтобы остановить это? Как врач устраняет распространение гниения, сможет ли он избавиться от язвы?

И Господь заговорил, заговорил твердо и решительно: «Им, Оскар, нужно показать их невежество, обнажить их грех».

Его речи стали резче, проповеди жестче, и темы из мягких — милосердия и Божьей любви — стали все суровее, все кровавее. О том, что ждет отрекшихся там, после смерти, он рассказывал во всех красках. Преисполненный безумной жажды доказать истину, он пускался в самые подробные описания жестокости. Запугивал, предостерегал… отвращал.

Пожалуй, он перестарался в желании показать правильный путь. А культу, казалось, не было дела ни до его страстных речей, ни до его прихожан. Это высокомерное безразличие — насмешка, а как еще это назвать! Оскар вновь чувствовал себя униженным. Вновь чувствовал, что над ним смеялись.

Корректность его взглядов, однако, в тот период неоднократно подвергалась сомнению. И безусловно, его идею, напоминающую своего рода крестовый поход, поддержали бы охотнее, не будь его авторитет и без того шаток. Он зашел далеко, чересчур далеко. И он понял это слишком поздно.

Он не виноват. Определенно не виноват. Никто не пострадал, он (мерзкий порочный гад) отделался лишь легким испугом. Руки сами сомкнулись на чужой шее. У него не хватило сил, не хватило воли. Он не виноват. Им двигал Господь.

Он, выражаясь мягко, «вышел из-под контроля» (именно этим он пытался оправдаться, чуть ли не рыдая, отчитываясь перед начальством). Он вовсе этого не хотел, не так ли? Он не думал, что дойдет до насилия, что вы!.. он порядочный человек.

Он человек Божий.

В глубине души Оскару казалось, что он сделал все правильно. Тем более, тяжких увечий он не принес, так в чем его вина? Как ни странно, вину он чувствовал. Перед приходом, перед Богом, перед самим собой (перед всеми, но только не той грязной тварью, выбравшей путь греха, нет нет!).

Нападение на человека, даже на мелкого сектанта — дело серьезное. Особенно когда за этим мелким сектантом стоит кто-то влиятельный, кто-то могущественный, как Отец или его приспешники. Оскар, грубо выражаясь, «вляпался в дерьмо». И как ни странно, за этот жуткий порыв решимости он чувствовал гордость.

Он человек Божий. Цели его благие. Удивительно, но даже благие цели бывают недопоняты!

Епископ сказал: «Тебе повезло, что ты не в лечебнице!». Так Оскар понял, что дело замяли, замяли из-за него, и ему стало так стыдно, что сдержать слез он не смог. Он знал наверняка — его считают сумасшедшим. И хоть начальство весьма постаралось, чтобы скрыть произошедшее от посторонних глаз (пришлось, пожалуй, заплатить), слухи поползли все равно. Культ вскоре уехал, прихватив с собой пару-тройку жителей городка (Оскар с обидой отметил, что один из них был его прихожанином), но подозрения остались. Перешептывались, злились. Он чувствовал, будто против него обратился весь город. А обратиться было не к кому.

Помимо этого (весьма скандального) случая, вспыли и другие факты, более личные, более сокровенные. Так обнажилась правда о странных методах покаяния, о самобичевании и ежедневных ритуалах очищения (весьма насильственными способами). Если человек так жесток к себе, то каков он может быть к другим? Оскар, к своему отвращению, чувствовал за это стыд. Будь он хоть на йоту более преданным Богу, он бы чувствовал удовлетворение… не так ли?

И в конце концов, Оскар получил то наказание, о котором все его детство говорила мама.

Отстранение от священнических обязанностей — даже не увольнение, но для него звучало подобно смертному приговору. Епископ милостиво посоветовал ему «восстановить здоровье», пока он не может исполнять свой долг. И вновь насмешки! А не заодно ли они?

Оскар нечасто думал об этом с тех пор, как (пускай и временно) лишился работы. Он боялся, что воспоминания заставят его устыдиться. Но он чувствовал: что-то не так.

С его головой все в порядке, но в порядке ли головы других? И достойны ли люди, сидящие в епископских креслах, своих одежд?

И он выяснит, он найдет. Терять ему уже нечего.

Цель: разоблачение (своего рода месть).

Семья:

○ Малгожата Хрущелевски — приемная мать (на момент основных событий уже мертва). Биологических родителей Оскар не знает (да и вряд ли знать хочет).

Дополнительная информация:

○ У Оскара была (ну вообще есть до сих пор, просто в последнее время ухаживать за ней сложнее) кошка по имени Жанна (в честь одной из святых (не уточняется какой)).

[spoiler title="представляю ее так примерно"]

Здесь котеночек, но очень похоже!! Хотя по идее Жанна уже взрослая кошка

Почему-то мне кажется, что она именно черная, хотя резонно предполагать, что Оскар имел бы против черных кошек определенные предубеждения (вообще он нашел ее еще маленькой и подкармливал в церкви, а потом забрал себе, скорее всего, он очень к ней привязался, хотя нельзя сказать, что он очень любит животных)

[/spoiler]

○ Его любимый цвет — зеленый. Вызывает у него ассоциации с дикой природой, перед которой Оскар чувствует восхищение и своего рода страх. Раньше ему нравилось периодически выбираться за город, чтобы расслабиться. Еще одна мелочь с этим связанная: он предпочитает зеленое постельное белье (чувствует, будто спит в травке). А вот яркие, кислотные, неоновые цвета вызывают у него отторжение.

○ Оскар ведет личный дневник, правда со временем он превратился скорее в ежедневник.

○ Оскар страдает от множества (довольно глупеньких увы) страхов, которые сильно мешают нормально функционировать (вроде боязни насекомых, темноты, воды, полетов и т.п.; по отдельности звучит не слишком плохо, но учитывая то, как их у него много, это раздражает).

○ В плане своей цели, Оскаром движет скорее ненависть к культу как к идее, а не к Фрэнки или его последователям лично (но он уверен, что Фрэнк — плохой человек, которому следовало бы покаяться и признаться во лжи).

○ С Оскаром у меня много живописных, скажем так, ассоциаций: цикл «Божий год» Стахевича (особенно «апрель» и «сентябрь»), «кричащие» работы Фрэнсиса Бэкона, произведения Эдварда Хоппера и наброски художников Ренессанса (вообще без понятия, откуда такие ассоциации, просто ну есть что-то).

○ [spoiler title="прочие ассоциации"]

Это было актуально год назад😔😔 хотя не, все еще его пикча

Еще ему качают песни Митски и Этель Кейн ☝☝

https://youtu.be/8Efh7tKNliU?si=Yt_EFoDirZgwYF0-

Совята.

[/spoiler]

@potassiumcyanide 

МОЙ НЯШК!!!! ПРИНЯТ 

Цитата: 𝘤𝘢𝘱𝘵𝘢𝘪𝘯 𝘴𝘱𝘪𝘳𝘪𝘵 🦞 от 13.04.2024, 13:20

// мой сын :(

→ Имя, фамилия: 

Фрэнк «Фрэнки» Генри Реджинальд Ли Макинтош, «Отец» | англ. Frank «Frankie» Henry Reginald Lee Macintosh, «Father».

→ Возраст | дата рождения: 

40 лет | 23. 01. 1948.

→ Национальность: 

Шотландец. 

→ Внешность: 

[spoiler title=★][/spoiler]

→ Характер: 

ʏᴏᴜ ɢᴏᴛ ʏᴏᴜʀ ᴘᴀꜱꜱɪᴏɴ, ʏᴏᴜ ɢᴏᴛ ʏᴏᴜʀ ᴘʀɪᴅᴇ
ʙᴜᴛ ᴅᴏɴ'ᴛ ʏᴏᴜ ᴋɴᴏᴡ ᴛʜᴀᴛ ᴏɴʟʏ ꜰᴏᴏʟꜱ ᴀʀᴇ ꜱᴀᴛɪꜱꜰɪᴇᴅ?
ᴅʀᴇᴀᴍ ᴏɴ, ʙᴜᴛ ᴅᴏɴ'ᴛ ɪᴍᴀɢɪɴᴇ ᴛʜᴇʏ'ʟʟ ᴀʟʟ ᴄᴏᴍᴇ ᴛʀᴜᴇ
ᴡʜᴇɴ ᴡɪʟʟ ʏᴏᴜ ʀᴇᴀʟɪᴢᴇ, ᴠɪᴇɴɴᴀ ᴡᴀɪᴛꜱ ꜰᴏʀ ʏᴏᴜ?

Она обвивает руками его крепкую шею: надавливает, совсем немного, и с упоением слушает как он нервно, почти испуганно вздыхает. Его губы — сухие, бледные, когда-то любовно ею целованные — растягиваются в кривой, злобной усмешке, а взгляд — холодный, мёртвый — устремляется в стенку бездушной, застывшей тварью. 

Флоренс колеблется. Дёргает пальцами, давит сильнее — чувствует как вздымается его острый кадык, как мечется ниже загнанное сердце. Успокаивает себя — плохо, правда, ужасно плохо — но в итоге пугается своих же действий и опускает дрожащие руки. Скулит еле слышно, и ждёт, пока Фрэнк опомниться. Оттает. 

Она его больше не узнаёт — боится его теперь сильнее, чем когда-либо боялась кого-то ещё. Не за этого человека она выходила замуж, не ради этого человека бросила семью, оставив позади прошлое. Совсем не этому чудовищу, что заменил где-то под кожаной оболочкой душу тогдашнего Фрэнки, она обещала что никогда не раскроет чужой страшный секрет. 

Ведь.

У нового, незнакомого Фрэнка — ледяная бездна вместо когда-то тёплых, искренних глаз. У этого Фрэнка — чёрные, первобытные желания и извечные мечты заполучить больше. Этот Фрэнк — чужой, больше не её — любовник обманутой толпы, родственная душа дьявола. Фрэнк — тьма. Флоренс её ненавидит — тянется к свету, тонет во мгле. 

Он чужой: Флоренс боится, что сорвётся, и вцепиться ему в горло, пытаясь выжать из него всю грязь. Боится, но знает: не сможет — она любит его слишком сильно, слишком ярко, чтобы довести дело до конца. Он убивает её своим присутствием — выпивает её любовь до дна, вгрызается в душу до кр*ви. Человечность покидает его вместе с прошлым — Фрэнк тьма. Флоренс тонет. 

А ведь раньше. А ведь раньше он был столь прекрасен в своих чистых желаниях, столь мягок с ней, с собой, со всеми. Сейчас же вся его доброта — очередная ложь, искусно вышитая на тканях подсознания. Сейчас он, как выпущенный наконец на волю монстр, питается чужими страданиями — ему мы вынуть гнилое сердце и вставить чистое, новое. 

Чистое, новое сердце.

Фрэнк кашляет. Она отступает. Всматривается в его сильную спину, вглядывается в выпирающие косточки под майкой — выдыхает бесшумно. Ждёт. Он медлит: то-ли понять не может, как поступить с ней, то-ли намеренно пугает её своей медлительностью. Она вздрагивает — делает ещё шаг назад, сталкивается с постелью. 

Фрэнк поворачивается. 

→ Биография: 

ɪ ɢᴏᴛ ᴍʏ ʜᴇᴀᴅ ᴅᴏɴᴇ

ᴡʜᴇɴ ɪ ᴡᴀꜱ ʏᴏᴜɴɢ

ɪᴛ'ꜱ ɴᴏᴛ ᴍʏ ᴘʀᴏʙʟᴇᴍ

ɪᴛ'ꜱ ɴᴏᴛ ᴍʏ ᴘʀᴏʙʟᴇᴍ

«Флоренс говорит, что так мне станет легче. Флоренс вообще много говорит, слишком много, так много, что хочется заклеить ей рот или прижаться пальцами к её губам  — чтоб только мычания слышны были, больше ничего. Правда она девица хорошенькая, нежная, да и я, вроде как, любить её должен, всю, полностью, даже её недостатки. Поэтому я её даже пальцем не трону, терпеть её буду, правда, обещаю — честное скаутское, или что-то в этом духе, я уже не помню. Я вообще много чего уже не помню — мне, видимо, только болтовня Флоренс на всю жизнь запомниться, и всё. Остальное всё исчезнет, вместе с годами. Я в этом уверен. 

Хотя суть не в этом. 

Суть в том, что Флоренс говорит, что записывая свои мысли мне будет лучше. Я почему-то так не думаю, но жена у меня умная — поумнее меня точно — поэтому советам я её следую, честно-честно. Я вообще много чего делаю, следуя её советам. Много чего — посуду, вон, научился мыть по-человечески. Раньше я её вообще не трогал, а сейчас — только я её и мою. Поэтому я её послушаю. Флоренс у меня очень хорошая. Жаль, конечно, что я у неё не очень.» 

1975 г. 

«Мне иногда кажется, словно я — это не я вовсе. Словно я — простой наблюдатель, а моё тело — существо совсем иное и далёкое, никак от меня не зависимое. Иногда мне кажется, что ещё секунда, и меня выкинет за пределы пространства — я улечу, а тело так и останется, потому я — это не я, и тело это — не моё.» 

1975 г.

«Она так. Так. Похожа на неё. Так ужасно похожа. Я смотрю на неё — в постели, в ванной, сидя на диване, и вижу не её совсем, не свою жену, а свою мёртвую мать. Свою мёртвую, холодную мать. 

Это ведь я её нашёл тогда, когда она задохнулась собственной отвратительной сущностью и решила, что оставить меня одного будет лучше. Это ведь я разбудил тогда старых соседей, я смотрел, как её увозят. Это всё был я — никак иначе — и всё это было ради неё, ибо даже ненавидя её я не мог позволить мухам покрыть свои чёрными телами её бледное лицо, не мог позволить крысам искусать её тело до неузнаваемости. Не мог. А вот она бы смогла, я уверен — колеблясь лишь секундно, она бы закопала меня где-то под деревом и забыла бы моё лико навечно. И даже во снах к ней приходил бы лишь отблеск меня-живого — она бы сумела забыть, что я мёртв. 

Я уверен.

Но я-то не могу забыть. Забыть что её нет. Потому что она приходит ко мне в образе моей любимой жены и терзает мою душу — вновь, вновь — своим присутствием. Раз за разом — день за днём. 

Умоляю, прости меня, Флоренс.» 

1975 г.

«Она мечтала о девочке, потому что мальчики всегда напоминали ей о моём отце — я напоминал ей отца, из-за чего она ненавидела меня ещё сильнее. Поэтому будь то её воля, она бы, наверное, приклеила мне новое лицо: она всегда отказывалась смотреть мне в глаза, боясь чего-то совсем-совсем далёкого, уже давно мёртвого. Она всегда боялась. Она вс [нечитабельно]»

1975 г.

«Я помню плеть. И стулья — жёсткие. И крест, и свечи. Я помню фото — мамино, совсем не старое, потому что мама никогда не стала старой — и помню зеркала: грязные, разбитые. Я помню руки — её руки — всегда холодные, сухие, грязные. И боль я тоже помню. Правда понять никак не получается — свою ли боль я помню, или мамину.» 

1975 г.

«Я знаю, что отец тоже мёртв. Знаю, потому что сам в этом убедился — сам видел его имя на могиле, сам видел собственное отражение на чёрно-белом фото. И Флоренс тоже видела — нужно будет, она мне скажет, подтвердит — твой отец мёртв, Фрэнки, твой отец уже как десять лет питается сырой землёй и червяками, ну же, Фрэнки, ну же, Фрэнки, ну же— 

Я рад что он мёртв. Это ужасно — безусловно. Но я правда, правда очень рад что он мёртв. Мать бы тоже была рада.» 

1975 г.

«Если бы у меня выбор — никогда бы не связался с Макнотенами. Никогда. Чёртовы снобы — из всех них только Флоренс хорошенькая. Честно. Только Флоренс хорошенькая — остальным вообще плевать на всё. На всё, кроме денег и себя, разумеется. Вот и у меня они пытаются выпытать деньги за прошлое, мол, Фрэнки, мы же тебя вырастили, мы же тебя кормили, одевали. А я их, вообще-то, об этом не просил, я вам честно говорю. Они же меня сами из приюта забрали, сами выбрали тратить на меня деньги, время. Мне же вообще плевать было на то, кто меня заберёт. Я, честно сказать, вообще никуда не хотел. 

Их же предупреждали, мол, у Фрэнка ничего не осталось, с Фрэнком сложно, Фрэнку больно делали. А им вообще без разницы было, потому что я им для работы нужен был, а не для счастливой семьи. Им вообще без разницы было, поэтому всё ко дну и пошло — они ж не знали, как на меня что влияет. Я ж мать свою из раза в раз вспоминал, когда они на меня не смотрели, когда они молились. Каждый чёртов раз. 

Поэтому я на все сто уверен — из всех них только Флоренс чего-то достойна. За это я её люблю. Наверное. Не знаю.» 

1976 г.

«Я заперт в чужом теле. Хотя нет, ещё хуже — я заперт в чужом мире. Я воспринимаю мир так медленно, как будто его и нет вовсе, будто бы я сам его придумываю. О Господи.» 

1976 г.

«Я сделал ей больно. Я сделал ей ужасно больно. Прости меня, умоляю, Флоренс, прости меня, прости, прости, прости—» 

1976 г.

«Флоренс вечно говорит, что любит меня. Вечно. Ей абсолютно без разницы, где мы, как мы, почему мы — ей приспичило сказать мне что-то о своей любви, она говорит. 

Мне её так чертовски жаль, потому что я совсем не знаю, что такое любовь. Я не знаю, как назвать то, что я извечно чувствую, находясь рядом с женой. Но почему-то я уверен — чувствую я не любовь. 

Она заслуживает большего.» 

1976 г.

«Отец погубил мою мать. Я боюсь также погубить Флоренс.» 

1976 г.

«Мне нравится думать, что я хороший человек, хотя знаю что это совсем не так. Мне нравится думать, что лучше мамы, лучше отца, лучше Макнотенов. Что я лучше тех детей в приюте. Мне нравится так думать, потому что кем мне ещё остаётся быть, если не хорошим человеком? Кем я буду, если приму тот факт, что почти ничем не отличаюсь от всех вышеперечисленных людей, что так загубили мою жизнь? Кем я буду? Я боюсь узнать ответ.» 

1976 г.

«Флоренс была у меня первой. Во всём. Наверное поэтому я к ней так привязался. 

Наверное.

Мне нравится Флоренс. Правда нравится, честное слово. Она невероятная — красивая, умная, мягкая. Она на цветочек похожа, или на котёнка. На облако — нежное, воздушное, чистое. Она правда хорошая, но я почему-то совсем не люблю её. Совсем нет — настолько не люблю, что иногда мечтаю закрыть её где-нибудь, спрятать её в шкаф, и забыть её там. Навсегда. 

Она душит меня своей любовью, своей заботой — чёрт, неужели она совсем не видит, что так мне становится только хуже? Старина Фрэнки не привык к такому обращению. Его нужно крепко держать за поводок, так, чтобы возможности не было стать тем, кто прячется под кожей. Господи.» 

1976 г.

«Мне кажется, я скоро умру. Как мама. Также.» 

1977 г.

«Флоренс отказывается верить, что шоу нам принесёт прибыль. Она вообще отказывается верить, что у нас всё плохо с деньгами. Поэтому Бонни мне нравится больше — Бонни слушает молча, понимает, что ещё немного, и я (снова) окажусь на помойке. Бонни вообще много чего понимает — мы с ней чем-то похожи. 

Мне уже не важно, что думает Флоренс. Шоу будет — прошлое не повторится.» 

1985 г.

→ Семья: 

★ Тоня Макинтош (в девичестве МакКей) — мать. † 

★ Генри Макинтош — отец. † 

★ Флоренс Макинтош (в девичестве Макнотен) — жена.

★ Неизвестный сын. 

→ Дополнительная информация:

★ Вышеупомянутая Бонни — одна из первых любовниц Фрэнка. 

★ У Фрэнка DPDR (de

personalization-derealization disorder). 

★ Фрэнк носит исключительно костюмы. 

★ Персонажи-ассоциации — Джек Меридью, Холден Колфилд и Том Хейген. 

[spoiler title=Florence][/spoiler]

[spoiler title=Frank][/spoiler]

★★★

Цитата: 𝘤𝘢𝘱𝘵𝘢𝘪𝘯 𝘴𝘱𝘪𝘳𝘪𝘵 🦞 от 13.04.2024, 15:19

@potassiumcyanide 

// прости пожалуйста за кринж дальше будет лучше я обещаю 

Флоренс уходит от него, расстроенно поджимая посиневшие от холода губы. Фрэнк не смотрит ей вслед — знает, что она примет это за просьбу вернутся. Он лишь сверлит взглядом тёмные силуэты деревьев на противоположном берегу и крутит в пальцах — по привычке — серебряный мундштук. Руки дрожат: то-ли от ледяного ветра, то-ли от яркого желания вцепиться себе в волосы. Фрэнк дышит с затруднением: всё ещё ощущает её вспотевшие ладони у себя на шее: шипит что-то невнятное сквозь зубы. 

Он знал, что так произойдёт. Знал, что вечно терпеть его она не сможет — слишком уж правильной она была, слишком добропорядочной, слишком честной. Будь он на её месте, он бы тоже так поступил: только вот он, наверное, не сжалился бы над собой, надавливая пальцами ещё сильнее. 

А она сжалилась — и поплатилась. 

Фрэнк не хотел делать ей больно, но злость, горячая, тёмная, затмила огненным полотном светлые мысли — когда рука коснулась её бледных, мокрых от слёз щек, когда он выплеснул на неё всё, о чём так долго думал, тёплый гнев замурчал довольным котёнком где-то в животе, под сердцем. 

И выходя, потом, после всего на улицу, он явно ощутил как комок гнили рассосался, утащив за собой те остатки боли, что лежали на дне подсознания неприятным, давящим грузом. 

Перед глазами всё плывёт — лишь очертания отчётливо виднеются сквозь пятна. Озеро перед ним теперь нечто иное, чем просто водоём: Фрэнку кажется, что ещё совсем чуть-чуть, и что-то выскочит из бездны, вцепиться ему в ноги острыми когтями и унесёт его с собой куда-то вниз, за пределы знакомого мира. 

Он вскидывает голову, вглядываясь в небо: такое состояние уже привычно — чувствовать, осознавать то, как собственный разум больше не узнаёт привычную реальность уже давно не страшно. Непонятно правда, до сих пор, почему так происходит, но страха нет, и Фрэнку думается, что это главное. 

Цитата: знаешь как убить врага? от 13.04.2024, 16:05

Имя, фамилия: 

Веспер Влахос

Возраст | дата рождения: 

22 года | 7 мая 1966 года

Национальность: 

англичанин, прямой потомок греков

Внешность: 

[spoiler title="✩₊˚.⋆☾⋆⁺₊✧"]

[/spoiler]

Характер: 

Веспер молод, а молодые люди обычно бывают очень эмоциональными, у них горячие сердца, еще не оскверненные жестокостью внешнего мира, их сердца все еще способны трепетно любить и испытывать ту самую нежность, нежность, которая уже утеряна у старших поколений. даже тяжелое детство не смогла сломить его юношескую душу, он сохранил в себе все качества свойственные молодым, но все же, детство оставило на нем свой отпечаток. в его глазах больше нет того заводного огня, а от жизни он не ждет ничего в общей сущности. но даже несмотря на это он все также способен на нежность. хоть огонь в глазах и угас но в сердце все еще горит горячее пламя, держащее его на плаву, не давая упасть в бездну отчаяния и горести

у Влахоса горячая голова, он эмоционален, иногда даже слишком, люди называют его импульсивным, и они не ошибаются ни на дюйм, он себе друг и сам себе враг, его эмоции главный враг для него самого же. Веспер полностью поддается во власть своих эмоций, они захватывают его с ног до головы и забирают в свой плен, не давая и шанса вырваться на свободу, хотя, он уже даже не пытается, он полностью смерился со своей натурой и покорно отдает власть над своим разумом. в порыве эмоций он бывает страшно агрессивно, иногда даже жестоким, а иногда под гнетом эмоций он становится беспомощным как маленький щенок, которого выбросили на улицу, он также жалок и слаб, и только и ждет как бы кто нибудь его приютил и одарил теплом и добротой

может показаться, что у этого человека жестокое сердце, но это не так. по своей натуре он добрый и бескорыстный человек, готовый всегда помочь нуждающимся, иногда даже во вред самому себе. он не может не помочь, ведь тогда он будет считать себя убийцей, ведь его равнодушие может повлечь смерть и виноват будет именно он, ведь именно прошел мимо, не помог, не удовлетворился о состоянии человека. так чем же он отличается от убийц и жестоких отбросов.

но даже несмотря на доброе сердце он очень недоверчив, от каждого человека он ждет лишь плохое, он уверен, что каждый встречный человек может причинить ему вред и боль, как моральный, так и физический. возможно это последствия с детства еще, а может он уже родился недоверчивым и подозревающим всех вокруг. но эти качества не мешает ему быть привязанным к близким людям, пускай их и немного но они есть, в этих кругах он чувствует себя спокойно, без тревоги и страха, без ожиданий чего то плохого. ради своих друзей он готов пойти в огонь и воду, отправиться с ними в самое пекло и спасти их если это будет надо. он любит искренне и не ожидает ничего взамен.

веспер может постоять за себя, он не слабак и не мягкотелый паренек. он знает себе цену и не станет терпеть неподобающее поведение в свой адрес, но если что то не нравится то и молчать об этом не будет. влахос предпочитает все говорить в лицо, без тени стыда и смущения, он прямолинейный и возможно немного грубоват, но не потому что он желает задеть собеседника, а потому что он привык так разговаривать, но объяснить, что некоторым обидно когда с ними так разговаривают было некому. он никогда не оскорбит первым, но и быть оскорбленным не позволит

Биография: 

spare me

from this feeling

which we call

anxiety

anxiety

 

тяжелое детство, тяжелый подростковый возраст. если его спросить когда он чувствовал себя счастливым, то веспер ответит с улыбкой на лице «никогда» и ведь он не соврет. что такое счастье для него неизвестно, в течение всей его жизни за ним следовало полоса боли и страданий.

он родился у женщины не старой, но и не молодой и такого же мужчины. надо быть слепым, чтобы назвать эту семью хорошей и благополучной. мать регулярно входила во власть крепких напитков и вырваться уже была не в силах, но она была слаба, как морально, так и физически, она терпела тиранию и постоянные побои от своего мужа. отец нередко тоже прибегал к силе тех же напитков, но он был слаб исключительно морально, физически в нем силы хватало достаточно. когда отец возвращался с работы он пил, а потом бил и так каждый божий день. несмотря на то что он работал, семья едва сводила концы с концами, все деньги уходили на выпивку. можно задаться вопросом как веспер вырос в человеке вполне приличного и даже образованного, тут надо отдельно сказать спасибо бабушке, матери его мамы, которая до восьми лет растила его у себя. жила она в небольшой деревушке недалеко от города, работала врачом, не всю деревню она была единственным человеком, который разбирался в медицине, поэтому работа была всегда, часто на вызовы она ходила вместе с маленьким веспером когда ему было уже пять лет, который был ей ассистентом и учеником, несмотря на свой юный возраст он очень интересовался медициной и поэтому схватывал все налету и мог подавать приборы или делать другую маленькую работу и внимательно смотреть за действиями бабушки. хоть работы и было много, но вот зарабатывали они не очень много, но на комфортную жизнь более чем хватало, они не могли позволить себе роскошь, но первые необходимые вещи могли, а иногда побаловать себя могли. так пришли три года, мальчишка стал гораздо лучше разбираться в медицине, в деревне была библиотека, там было много книг разных возрастов, которые сдавались за ненадобностью, влахос был частым гостем там, он очень любил брать книги по анатомии и другие медицинские учебники. казалось бы хорошее детство, но оно быстро закончилось. ночью был срочный вызов, у жителя одно из дальних домиков началась лихорадка и несколько дней не проходила, самочувствие с каждым часом все ухудшалось. пока ребенок спал бабушку срочно собралась и пришла к больному, оказалось, что у мученика была болезнь, которую можно вылечить лишь на ранних стадиях, но из-за схожих симптомов в обычной простудой тревогу забили слишком рано и было уже поздно. бабушка всю ночь сидела с больным и старалась облегчить его страдания, на утро он умер. а на следующий день заболела и бабушка, его повезли в городскую больницу, а ребенок остался с близкими друзьями пожилой женщины. из за преклонного возраста вскоре она умерла. каким ударом это было для ребенка описать сложно, для него это был шок, человек, который

заботился о нем, учил его лежит мертвый в гробу, его бездыханное и бледное лицо тихо и мирно покоится, будто спит, спит вечным сном.

после трагедии прошло полгода, скоро день рождение, скоро весперу девять, он живет в той же деревне, но уже в другом доме, в тот самом, в доме друзей. они не одаривали его такой заботой и лаской, но были очень добры к нему, глаза семейства, пожилой мужчина, работающий на заводе в городе часто привозил оттуда разные книжки про медицину. мальчик успел привязаться к пожилой паре, он полюбил их и доверял им, помогал, часто разговаривал обо всем, это были люди образованные, умные, поэтому он узнал много новых вещей, иногда даже наукой занимался с ними, его знания были выше детей его возраста, он знал больше и умел кругозор больше. огонь в глазах начал тухнуть, да, он еще горел, но слабее, он блеклым и слабым, горечь от смерти бабушки оставила огромный след на его детской душе заставив быстро повзрослеть.

прошло полтора года, сегодня весперу десять лет, он стал оправлять от потери, стал открытие чем был год назад, в глазах снова играла живость и веселье. но в один миг вся эта радость снова распалась на части оставив зиять огромную дыру в сердце ребенка, глава семейства не вернулся домой, а на следующий день пришло письмо в котором говорилось, что он умер во время несчастного случая на заводе. жена убитая горем заболела, преклонный возраст и горе от потери дали о себе знать, и она умерла через пару месяцев после смерти мужа. для мальчишки это был удар, ужасный и невероятный, но вместо сострадания он получил в свой адрес проклятия, его стали называть проклятьем, которое приносит всем вокруг смерть, опасаясь за свои жизнь жители деревни стали издеваться над мальчик и выгонять его из деревни.

вскоре он снова оказался в доме своих родителей, там все осталось также как и было. но разница теперь в одном, ребенок знает как оказывать помощь и всегда помогает маме и себе после побоев отца.

так прошло пять лет, весперу уже пятнадцать лет, он поступил учиться на врача, параллельно устраиваясь на несколько подработок, чтобы прокормить семью и себя самого. там он познакомился с приятным парнем, в нем он чувствовал родственную душу, они быстро сблизились и стали друзьями, у веспера впервые появился человек, которого он может назвать другом. но через некоторое время его близкий человек вступает в секту, после чего он постоянно разъезжает по всей европе, они почти перестали видеться, а когда виделись то влахос слышал лишь про секту и какой их «отец» хороший человек. молодому человеку это было все мерзко, ему было досадно от того, что его лучший друг изменился и пропасть между ними становится все больше. у веспера стала мало времени, он стал врачом, который уже подавал большие амбиции и надежды, так прошло полтора года в разлуке. когда они снова встретились старого друга было не узнать, он похудел, стал выглядеть неухоженно, в нем сложно было узнать того самого веселаго парнишку, который невероятно сильно заботился о своем внешнем виде, но это и вправду был он. тогда он сказал весперу, что хочет выйти из секты, что он разочаровался и что это простые фанатики, а лидер никто иной как лжец. после этого друг пропал, никто не знал где он, куда делся и что делает. сначала молодой врач сам искал, но потом он понял, что в этом задействована секта. узнав о ней больше он решается вступить в нее в качестве врача и узнать что стало с его другом и что заставила его так измениться.

но чем дольше он находился в секте тем больше забывал о своей цели и иногда ловил себя на мысли, что верит лидеру, но такие мысли веспер всячески старался отогнать и напоминал зачем он тут

Ранг/должность ('базовый' + работа): 

базовый, является врачом

Почему присоединился к охоте: 

чтобы добраться до истины и узнать, что стало с его другом. возможно еще ради мести

Насколько сильно доверяет Фрэнку: 

не доверяет, настроен враждебно, но скрывает это под маской уважения и веры во все его слова

Семья: 

андреас влахос - отец

вивьен влахос (в девичестве Барнс) - мать

Амела барнс - бабушка

семья элфрэдов - близкие друзья бабушки, некоторое время заботились о веспере

Дополнительная информация:

любимый цвет веспера - белый. он у него ассоциируется с чистотой души и добротой

нелюбимый цвет черный, для него он символизирует жестокость и злость, ассоциируетсч с родителями и сложным детством

часто красит розовые стрелки на глазах, так он делает глаза выразительнее

отец был сыном греков но сам родился в англии и там же познакомился со своей будущей женой

учился на хирурга, некоторое время им работал, но потом ушел на поиски друга

 

@scaramouse 

Цитата: 𝘤𝘢𝘱𝘵𝘢𝘪𝘯 𝘴𝘱𝘪𝘳𝘪𝘵 🦞 от 13.04.2024, 16:21

Цитата: знаешь как убить врага? от 13.04.2024, 16:05

Имя, фамилия: 

Веспер Влахос

Возраст | дата рождения: 

22 года | 7 мая 1966 года

Национальность: 

англичанин, прямой потомок греков

Внешность: 

[spoiler title="✩₊˚.⋆☾⋆⁺₊✧"]

[/spoiler]

Характер: 

Веспер молод, а молодые люди обычно бывают очень эмоциональными, у них горячие сердца, еще не оскверненные жестокостью внешнего мира, их сердце все еще способны трепетно любить и испытывать ту самую нежность, нежность, которая уже утеряна у старших поколений. даже тяжелое детство не смогла сломить его юношескую душу, он сохранил в себе все качества свойственные молодым, но все же, детство оставило на нем свой отпечаток. в его глазах больше нет того заводного огня, а от жизни он не ждет ничего в общей сущности. но даже несмотря на это он все также способен на нежность. хоть огонь в глазах и угас но в сердце все еще горит горячее пламя, держащее его на плаву, не давая упасть в бездну отчаяния и горести

у Влахоса горячая голова, он эмоционален, иногда даже слишком, люди называют его импульсивным, и они не ошибаются ни на дюйм, он себе друг и сам себе враг, его эмоции главный враг для него самого же. Веспер полностью поддается во власть своих эмоций, они захватывают его с ног до головы и забирают в свой плен, не давая и шанса вырваться на свободу, хотя, он уже даже не пытается, он полностью смерился со своей натурой и покорно отдает власть над своим разумом. в порыве эмоций он бывает страшно агрессивно, иногда даже жестоким, а иногда под гнетом эмоций он становится беспомощным как маленький щенок, которого выбросили на улицу, он также жалок и слаб, и только и ждет как бы кто нибудь его приютил и одарил теплом и добротой

может показаться, что у этого человека жестокое сердце, но это не так. по своей натуре он добрый и бескорыстный человек, готовый всегда помочь нуждающимся, иногда даже во вред самому себе. он не может не помочь, ведь тогда он будет считать себя убийцей, ведь его равнодушие может повлечь смерть и виноват будет именно он, ведь именно прошел мимо, не помог, не удовлетворился о состоянии человека. так чем же он отличается от убийц и жестоких отбросов.

но даже несмотря на доброе сердце он очень недоверчив, от каждого человека он ждет лишь плохое, он уверен, что каждый встречный человек может причинить ему вред и боль, как моральный, так и физический. возможно это последствия с детства еще, а может он уже родился недоверчивым и подозревающим всех вокруг. но эти качества не мешает ему быть привязанным к близким людям, пускай их и немного но они есть, в этих кругах он чувствует себя спокойно, без тревоги и страха, без ожиданий чего то плохого. ради своих друзей он готов пойти в огонь и воду, отправиться с ними в самое пекло и спасти их если это будет надо. он любит искренне и не ожидает ничего взамен.

веспер может постоять за себя, он не слабак и не мягкотелый паренек. он знает себе цену и не станет терпеть неподобающее поведение в свой адрес, но если что то не нравится то и молчать об этом не будет. влахос предпочитает все говорить в лицо, без тени стыда и смущения, он прямолинейный и возможно немного грубоват, но не потому что он желает задеть собеседника, а потому что он привык так разговаривать, но объяснить, что некоторым обидно когда с ними так разговаривают было некому. он никогда не оскорбит первым, но и быть оскорбленным не позволит

Биография: 

spare me

from this feeling

which we call

anxiety

anxiety

 

тяжелое детство, тяжелый подростковый возраст. если его спросить когда он чувствовал себя счастливым, то веспер ответит с улыбкой на лице «никогда» и ведь он не соврет. что такое счастье для него неизвестно, в течение всей его жизни за ним следовало полоса боли и страданий.

он родился у женщины не старой, но и не молодой и такого же мужчины. надо быть слепым, чтобы назвать эту семью хорошей и благополучной. мать регулярно входила во власть крепких напитков и вырваться уже была не в силах, но она была слаба, как морально, так и физически, она терпела тиранию и постоянные побои от своего мужа. отец нередко тоже прибегал к силе тех же напитков, но он был слаб исключительно морально, физически в нем силы хватало достаточно. когда отец возвращался с работы он пил, а потом бил и так каждый божий день. несмотря на то что он работал, семья едва сводила концы с концами, все деньги уходили на выпивку. можно задаться вопросом как веспер вырос в человеке вполне приличного и даже образованного, тут надо отдельно сказать спасибо бабушке, матери его мамы, которая до восьми лет растила его у себя. жила она в небольшой деревушке недалеко от города, работала врачом, не всю деревню она была единственным человеком, который разбирался в медицине, поэтому работа была всегда, часто на вызовы она ходила вместе с маленьким веспером когда ему было уже пять лет, который был ей ассистентом и учеником, несмотря на свой юный возраст он очень интересовался медициной и поэтому схватывал все налету и мог подавать приборы или делать другую маленькую работу и внимательно смотреть за действиями бабушки. хоть работы и было много, но вот зарабатывали они не очень много, но на комфортную жизнь более чем хватало, они не могли позволить себе роскошь, но первые необходимые вещи могли, а иногда побаловать себя могли. так пришли три года, мальчишка стал гораздо лучше разбираться в медицине, в деревне была библиотека, там было много книг разных возрастов, которые сдавались за ненадобностью, влахос был частым гостем там, он очень любил брать книги по анатомии и другие медицинские учебники. казалось бы хорошее детство, но оно быстро закончилось. ночью был срочный вызов, у жителя одно из дальних домиков началась лихорадка и несколько дней не проходила, самочувствие с каждым часом все ухудшалось. пока ребенок спал бабушку срочно собралась и пришла к больному, оказалось, что у мученика была болезнь, которую можно вылечить лишь на ранних стадиях, но из-за схожих симптомов в обычной простудой тревогу забили слишком рано и было уже поздно. бабушка всю ночь сидела с больным и старалась облегчить его страдания, на утро он умер. а на следующий день заболела и бабушка, его повезли в городскую больницу, а ребенок остался с близкими друзьями пожилой женщины. из за преклонного возраста вскоре она умерла. каким ударом это было для ребенка описать сложно, для него это был шок, человек, который

заботился о нем, учил его лежит мертвый в гробу, его бездыханное и бледное лицо тихо и мирно покоится, будто спит, спит вечным сном.

после трагедии прошло полгода, скоро день рождение, скоро весперу девять, он живет в той же деревне, но уже в другом доме, в тот самом, в доме друзей. они не одаривали его такой заботой и лаской, но были очень добры к нему, глаза семейства, пожилой мужчина, работающий на заводе в городе часто привозил оттуда разные книжки про медицину. мальчик успел привязаться к пожилой паре, он полюбил их и доверял им, помогал, часто разговаривал обо всем, это были люди образованные, умные, поэтому он узнал много новых вещей, иногда даже наукой занимался с ними, его знания были выше детей его возраста, он знал больше и умел кругозор больше. огонь в глазах начал тухнуть, да, он еще горел, но слабее, он блеклым и слабым, горечь от смерти бабушки оставила огромный след на его детской душе заставив быстро повзрослеть.

прошло полтора года, сегодня весперу десять лет, он стал оправлять от потери, стал открытие чем был год назад, в глазах снова играла живость и веселье. но в один миг вся эта радость снова распалась на части оставив зиять огромную дыру в сердце ребенка, глава семейства не вернулся домой, а на следующий день пришло письмо в котором говорилось, что он умер во время несчастного случая на заводе. жена убитая горем заболела, преклонный возраст и горе от потери дали о себе знать, и она умерла через пару месяцев после смерти мужа. для мальчишки это был удар, ужасный и невероятный, но вместо сострадания он получил в свой адрес проклятия, его стали называть проклятьем, которое приносит всем вокруг смерть, опасаясь за свои жизнь жители деревни стали издеваться над мальчик и выгонять его из деревни.

вскоре он снова оказался в доме своих родителей, там все осталось также как и было. но разница теперь в одном, ребенок знает как оказывать помощь и всегда помогает маме и себе после побоев отца.

так прошло пять лет, весперу уже пятнадцать лет, он поступил учиться на врача, параллельно устраиваясь на несколько подработок, чтобы прокормить семью и себя самого. там он познакомился с приятным парнем, в нем он чувствовал родственную душу, они быстро сблизились и стали друзьями, у веспера впервые появился человек, которого он может назвать другом. но через некоторое время его близкий человек вступает в секту, после чего он постоянно разъезжает по всей европе, они почти перестали видеться, а когда виделись то влахос слышал лишь про секту и какой их «отец» хороший человек. молодому человеку это было все мерзко, ему было досадно от того, что его лучший друг изменился и пропасть между ними становится все больше. у веспера стала мало времени, он стал врачом, который уже подавал большие амбиции и надежды, так прошло полтора года в разлуке. когда они снова встретились старого друга было не узнать, он похудел, стал выглядеть неухоженно, в нем сложно было узнать того самого веселаго парнишку, который невероятно сильно заботился о своем внешнем виде, но это и вправду был он. тогда он сказал весперу, что хочет выйти из секты, что он разочаровался и что это простые фанатики, а лидер никто иной как лжец. после этого друг пропал, никто не знал где он, куда делся и что делает. сначала молодой врач сам искал, но потом он понял, что в этом задействована секта. узнав о ней больше он решается вступить в нее в качестве врача и узнать что стало с его другом и что заставила его так измениться.

но чем дольше он находился в секте тем больше забывал о своей цели и иногда ловил себя на мысли, что верит лидеру, но такие мысли веспер всячески старался отогнать и напоминал зачем он тут

Ранг/должность ('базовый' + работа): 

базовый, является врачом

Почему присоединился к охоте: 

чтобы добраться до истины и узнать, что стало с его другом. возможно еще ради мести

Насколько сильно доверяет Фрэнку: 

не доверяет, настроен враждебно, но скрывает это под маской уважения и веры во все его слова

Семья: 

андреас влахос - отец

вивьен влахос (в девичестве Барнс) - мать

Амела барнс - бабушка

семья элфрэдов - близкие друзья бабушки, некоторое время заботились о веспере

Дополнительная информация:

любимый цвет веспера - белый. он у него ассоциируется с чистотой души и добротой

нелюбимый цвет черный, для него он символизирует жестокость и злость, ассоциируетсч с родителями и сложным детством

часто красит розовые стрелки на глазах, так он делает глаза выразительнее

отец был сыном греков но сам родился в англии и там же познакомился со своей будущей женой

учился на хирурга, некоторое время им работал, но потом ушел на поиски друга

 

@scaramouse 

@sanitar 

Принят! 🪼

Цитата: ༄ ваше высокопреосвященство от 14.04.2024, 00:10

//Господи умоляю верни мне навыки письма 

@scaramouse

Человек, стоящий от Оскара на расстоянии лишь пары шагов, кажется, его совершенно не замечает (благо он стоит достаточно далеко, чтобы не видеть его даже с этого ракурса): он погружен в свои мысли. Взгляд его, резкий и холодный, теперь выглядит рассеянным. Мечется вокруг, точно испуганный зверек. Увидеть то, что стало причиной этой странной растерянности, Оскару не удалось.

Он чувствует, будто он прирос к месту, где стоит.

Оскар смотрит на него и чувствует, как его глаза накрывает темная пелена. Как теряется движения становятся вялыми, а ноги ватными. Колени прогибаются, ладонь судорожно хватается за ветку дерева, опасаясь падения.

Оскар судорожно крестится. Одними губами шепчет под нос молитвы. Что-то не так, что-то определенно не так, а если сейчас и в порядке, то в последствие все точно пойдет не так, но он не знает что. Он понятия не имеет, почему боится, но он боится и боится ужасно.  Страх липнет к его спине, проникает в жилы.

Страх, но и злость, отразившаяся в голове неожиданно, точно удар хлыста.

Ветер завывает в его ушах, отражаясь в голове гулким звоном. Оскар морщится, ежится от холода. Чувствует, как натирает его кожу шерстяной свитер, как тонкие ворсинки застревают в грубых шрамах, колются, щекочут.

В мирской одежде он чувствует себя неловко, она его злит. Он чувствует унижение. У него ведь есть шанс за него отыграться, так чего же он медлит?

Оскар хмурится. Уголки его губ трясутся. Он вздыхает, глубоко и шумно, чувствуя, как в горло проникает холодный воздух. Выпрямляется, вскидывает голову наверх. Если Господь будет милосерден, то Он поможет ему выглядеть достойно.

Оскару ужасно хотелось выглядеть достойно в глазах этого человека — глазах светлых и ясных, как льдинки — человека, превратившего в кошмар последние месяцы его жизни.

Святотатец. Почему он попался ему именно здесь?

— Вы дурной человек, — вырывается у него. — И вы совершаете ужаснейший грех.

— «И что бы здесь ни произошло, вы это заслужили» — мелькает мысль, но он проглатывает ее. Хоть и уверен почти наверняка, что что-то произошло, и это что-то было вполне заслуженным. Молчит, боится ли последствий? Оскар надеется, что его слова написаны у него на лице. 

Цитата: 𝘤𝘢𝘱𝘵𝘢𝘪𝘯 𝘴𝘱𝘪𝘳𝘪𝘵 🦞 от 14.04.2024, 14:04

@potassiumcyanide 

// я разучилась нормально писать 😞 

Ему мерещится чей-то недовольный голос. 

Ему мерещится. Голос. 

Ему мерещится. 

Мерещится—

Фрэнк испуганно моргает — пытается понять, откуда взялся незнакомый голос в тумане странной, иной вселенной. Пытается, правда пытается — Господи, Господи, голос — и глупо дёрнув головой натыкается на чужой пронизывающий взгляд. Он застывает — взор проясняется моментально, а ветхий слой минутного смятения рушится, позволяя Фрэнку выдохнуть, наконец разглядеть мир вокруг и принять его за свой. 

Перед ним незнакомый мальчик — парень — но Фрэнк, почему-то, узнаёт мягкую голубизну его выразительных глаз. Она как море во время шторма, как апрельское небо — Фрэнку кажется, что ещё немного, и он сумеет разглядеть как бушует где-то в радужке яростный ураган. Они (глаза) завораживают, и даже осуждение в них совсем не ранит — наоборот, Фрэнку становится приятно. Его заметили: его узнали. 

Только вот он не может вспомнить, где видел чужое лицо раньше. Не может понять — хмурится, перебирая мысленно фантомные папки воспоминаний. Сжимает мундштук в кулаке: вспомнить не получается. Совсем. 

Он открывает рот: прикидывает что сказать. Секунда, две (Фрэнку кажется, что он стоит так целую вечность — с разинутым ртом, неловко выпучив глаза) — и вместо внятного ответа на грубые слова, он спрашивает: 

— Мы знакомы? 

Так глупо. Так чертовски глупо. Фрэнк хмурится ещё сильнее.

Цитата: ༄ ваше высокопреосвященство от 14.04.2024, 22:50

//простите за это:(

@scaramouse 

Оскар злится еще больше, и вялость в ногах пропадает. Напротив, они напрягаются, выпрямляются, как если бы в них стояли железные прутья. Он чувствует странный прилив сил, вызванный гневом, его брови съезжаются к носу, а губы трясутся все сильнее.

Этот человек (кажется, его звали Фрэнк? едва ли Оскар вспомнит фамилию, что-то западно-европейское) говорит, что не помнит его, и звучит весьма искренне, весь растерянный и удивленный. Оскар знает — он (все же он Фрэнк) хороший актер — иначе как объяснить то, с каким невинным видом нес он богоотступническую чушь? Он помнит, наверняка помнит, но гордость не позволяет ему сказать. Оскару отчасти стыдно — он действительно перегнул палку, не так ли? — но злость, кипящая внутри, обжигает слишком сильно.

Или, быт может, Фрэнк не узнал его в мирской одежде, потому что видел его лишь в сутане? Или потому что на его голове засеребрилась седина? Господи, он ведь должен знать! Оскар чувствует, что должен, и досада захлестывает его с новой силой. Он должен, должен! Но не хочет этого признавать.

Оскар подходит ближе, смотрит насупившись. Чувствует легкое смущение — на Фрэнка ему приходится смотреть снизу вверх, как если бы он был ребенком. Это поразило его, когда он увидел Отца впервые. Силуэт его, статный и величественный, точно языческий идол, что ж, он им и был. По крайней мере, в глазах Оскара.

— Разве вы  меня не помните? — спрашивает он коротко, чеканя слова.

Должен помнить, должен помнить… Посмотри на меня, разве не помнишь? Ты сделал мне очень-очень больно, помнишь? Ты сломал мне жизнь, помнишь? Помнишь-помнишь?

Оскар с досадой оглядывает озеро. Не выдерживает взгляда ясных, пронзительных глаз. Сжимает кулаки от злости вперемешку с бессилием, думает о том, каким жалким выглядит со стороны.

— За свои деяния нужно отвечать, — тихо бормочет он, раздирая заусенцы на пальцах. — Признайте грех свой, и Господь, возможно, вас простит.

Цитата: 𝘤𝘢𝘱𝘵𝘢𝘪𝘯 𝘴𝘱𝘪𝘳𝘪𝘵 🦞 от 15.04.2024, 21:36

@potassiumcyanide 

// моя мечта я пишу длинные посты а не вот это всё 🧌

— Признайте грех свой, и Господь, возможно, вас простит. 

Кулак сжимается сильнее — вычурные узоры мундштука впиваются в ладонь, оставляя краснеющие отпечатки. Фрэнк чувствует, как слабая боль зарождается в пальцах, как неприятно прижимается к мокрой коже серебро — чувствует, отчётливо, и давит ещё сильнее. 

Слова — злобные, выжженные на ветхих стенках разума, отдаются эхом в черепной коробке. Пронизывают его существо насквозь — прислушайся, Фрэнки, прислушайся — дёргают за слабые нити самоконтроля. Становится так невыносимо тошно: горло горит от желания вновь повысить голос — Фрэнк прикусывает язык и чувствует вкус собственной кр_ви. 

Так. Ужасно. Тошно. 

Боже.

... и Господь, возможно, вас простит. 

Фрэнк знает — никто его не простит. Никогда, ни за что.  

Слишком много ужасных вещей он совершил — расстроенная Флоренс тому подтверждение. Слишком много жизней разрушил, слишком много хрупких сердец он разбил. Слишком много, слишком много, слишком много — (вытащить сердце, вставить новое) — слишком мно—

Он выдыхает: 

— Послушай, мальчик... 

Становится заметно холоднее.

Цитата: ༄ ваше высокопреосвященство от 15.04.2024, 23:29

// @scaramouse 

Оскар дышит тяжело, чувствует, как подрагивают его плечи. Покалывание в пальцах от навязчивых движений, рвущих кожу, надламывающих ногти. Оскар прикусывает внутреннюю сторону щеки, скребя по ней зубами. Он нервничает, он трясется, ему страшно до безумия, но что-то не дает ему отступить.

В голове голос, голос Божий, такой знакомый, знакомый до ужаса, хоть и давно уже затерявшийся во времени. Голос строгий, голос жесткий, голос такой родной! Голос говорит ему, властно, холодно: «Он — Отец — это заслужил». Оскар шмыгает носом. Не будь голос в его голове слишком громким, он бы давно убежал, неловко извинившись.

— Господи! — восклицает он, тело перебирает судорога. — Господи, Господи! — Он отворачивается.  

Пялится в случайную точку, напрягает глаза, точно стараясь разглядеть что-то важное. Боится, что взгляд собьется, начнет метаться, устанет и навернет на глаза бурную слезливую завесу. Чувствует тяжесть в веках, давящую сухость в глазах.

— Ложь — ужасный проступок, но еще хуже ложь, выстроенная на лжеучении. Видит Бог, это был бы куда меньший грех, если бы вы сами в это верили! Если бы ваша ересь была вам близка, она не была бы такой дурной, ибо вы несли бы ее от чистого сердца. А вы нет… нет! вы просто мошенник.

Последние слова он выплевывает с таким презрением, какого не ожидал и сам; стоит мгновение, смотрит растерянно, а затем продолжает:

— Уж не знаю, что вами двигает. Алчность ли, гордыня иль что-нибудь еще… не имеет ни малейшего значения! Главное то, к чему это приводит, а приводит это к тому, что вы ведете невинное, по-овечьи, свое стадо к верной душевной гибели, к полнейшему личностному краху, к разложению… и пути назад нет.

Как-то странно ойкнув, Оскар разжимает руки, смотрит на них, ртом воздух хватает, точно рыба, выброшенная на сушу. Он смотрит на Фрэнка, и лицо его искажается внезапной досадой. Он вздыхает, глубоко, протяжно, а потом с неожиданным пылом хватает Фрэнка за руку.

— Но я чувствую, что в глубине, в глубине души… вы, может, человек неплохой. — Голос Оскара пугающе серьезный, пусть и пронизанный истеричными нотками. — Вам только нужно во всем покаяться. Сознаться. Рассказать обо всем. Позволить другим разоблачить себя. Что угодно! Лишь бы люди знали правду.

Цитата: 𝘤𝘢𝘱𝘵𝘢𝘪𝘯 𝘴𝘱𝘪𝘳𝘪𝘵 🦞 от 16.04.2024, 00:42

@potassiumcyanide 

// цель на завтра: написать большой пост при этом не умерев от кринжа 

Даже сквозь громкие завывания северного ветра Фрэнк слышит тошнотворный звук сильного шлепка. 

 

— Заткнись, — давясь собственной грязной злостью почти шепчет он, — Заткнись, мальчик, иначе одним ударом ты не отделаешься. 

 

Он хочет его напугать — так, чтобы тот дрожал перед ним, умоляя пощадить. Так, чтобы (такой знакомый) незнакомец замолчал, чтобы тёплым, горьким слезам не было конца. Так, чтобы голубизну чужих красивых глаз затмила туча жалкого разочарования — Фрэнк хочет, хочет, так сильно хочет–

 

Он выпрямляется — опускает руку, ощущает, как тепло разливается по коже, как ясное сознание возвращает всё на свои места. Чувствует, как наконец успокаивается бешеное сердце: дышать становится совсем легко, несмотря на темнеющие отпечатки пальцев на шее. Фрэнк почти улыбается — настолько радостно ему становится, когда тело покрывается толстым слоем напущенного спокойствия. Секундно ему кажется, что странного помутнения не было вовсе: ему так легко, так чертовски легко...

 

Но перед ним всё ещё (знакомый) незнакомый мальчишка — Макинтош щурится, рассматривая красный отпечаток на чужой впалой щеке. Приходит к выводу: на Флоренс он смотрелся лучше. И теперь точно улыбается. 

Цитата: ༄ ваше высокопреосвященство от 17.04.2024, 05:20

// вобоже наконец-то я выдала пост человеческих размером

@scaramouse 

Оскар не сдерживает вскрика, расстроенного, возмущенного. Прижимает ладонь к ушибленному месту, надавливает и тут же убирает пальцы — чувствует глухую боль. Смотрит на Фрэнка, шумно дыша, осторожно поглаживая щеку, размышляет про себя, будет ли синяк.

Он смотрит на ударившего его человека с обидой, но будто без злости. Гнев не ушел, лишь уполз куда-то глубоко в его сознание, точно раненное животное, его сменила досада. Досада и печаль, глубокая и пронизывающая насквозь, ломающая грудь и сворачивающая желудок. Обычно в таких случаях он ударяется в жалкие слезы, но не сейчас, сейчас не время. Его глаза настолько напряжены, что из-за сухости в них он слабо различает силуэты деревьев вокруг.

— Господи, прости его, — бурчит он себе под нос.

Находит в себе силы на то, чтобы распрямиться. Гордо расставляет плечи, кривя нос. Его щека все еще горит от боли, но он проглатывает застрявший в горле всхлип. Он выдержит, выдержит, даже если его ударят снова. Все же он хороший христианин, верно? Он должен уметь подставлять другую щеку.

— Вы меня ударили, потому что понимаете, что я прав, — заявляет он с вызовом. — И чувствуете, что я задел вас за живое.

Желая приостановить хаотичные движения рук, складывает их на груди с деловитым видом.

— Вы сами себя загоняете в ловушку, — говорит Оскар строго. — С каждой новой ложью вы толкаете себя к верной гибели.

Он вздыхает.

— Но раскаяние, раскаяние…

Смотрит на Фрэнка с надеждой, вглядывается в его чистые глаза, светлые как хрусталь, и думает, нет, не может человек с такими глазами быть настолько гнилым! Оскар чувствует, как дрожат его пальцы, как пульсируют от боли места оторванных заусенцев. Корчится от злости и принимается ковырять их снова.

— Я верю, искренне верю, что вы не настолько плохой человек, каким пытаетесь показаться, — внезапно его тон становится мягким, пусть и уверенным. — И я понимаю, как тяжело может быть смотреть правде в глаза. Вам сделали бы поблажку, будь вы безумным фанатиком, искренне верящим в собственную чушь… но вы не фанатик. Вы лжец! Это в сотни раз хуже.

— Лучше верить даже в самого абсурдного и мерзкого Бога… — продолжает он, —  …лучше представить себе даже самый ужасный и вероломный образ, но без веры человек ничто! И нет людей несчастнее, чем люди неверующие. У них и надежды то нет!

 И подносит окровавленный палец к губам.

— Покайтесь, — настаивает он, дрожа. — Покайтесь, покайтесь хотя бы здесь. Я отпущу вам грехи. Возможно, тогда-то вы меня и вспомните…

И случайно, рефлекторно вздрагивает и отступает на шаг назад, выставив руки вперед. Без сомнений, он хороший христианин, но все же лучше пока что сохранить и вторую щеку.

Цитата: 𝘤𝘢𝘱𝘵𝘢𝘪𝘯 𝘴𝘱𝘪𝘳𝘪𝘵 🦞 от 18.04.2024, 21:36

// УМОЛЯЮ ПРОСТИ ЗА ЗАДЕРЖКУ И КРИНЖ МНЕ ТАК ЖАЛЬ 😣😣 

@potassiumcyanide 

Фрэнк дёргается — выдыхает удивлённо, поджимает губы и— 

Поворачивается, чтобы уйти. 

Где-то там его ждёт Флоренс. Расстроенная, но всё такая же хорошенькая Флоренс — Фрэнк хочет забыться в её убийственных объятиях, хочет поцеловать её в тонкие, тёплые губы и навечно потерять в глубинах своего сознания сегодняшний день. 

Чужие слова — глупые, глупые, глупые, Господи, какие же они глупые — шипят в черепной коробке как ядовитые змеи. Фрэнк ступает медленно, пытается думать о другом — игнорирует эхо мальчишеского голоса у себя в голове. Выходит, откровенно говоря, паршиво — нотки чужих нервных, громких возгласов скачут в мыслях ловким попрыгунчиком. 

Чертыхаясь, Фрэнк ускоряет шаг. 

Серебряный мундштук — старинный, с мелким красным рубином в глазнице блестящего дракона — остаётся лежать на мокром песке. Его пальцы слишком слабы, чтобы держать что-то тяжелее волоска — Фрэнк даже не замечает, как вещица выскальзывает из его потной ладони, хотя след, красный, довольно глубокий, остаётся на коже напоминаем о собственной неконтролируемой силе. 

Сейчас важнее всего убраться от чудного мальчишки подальше — непонятные эмоции и бездонная голубизна чужих зорких глаз выбивают Фрэнка из колеи.

Цитата: ༄ ваше высокопреосвященство от 20.04.2024, 18:39

//зря я надеялась конечно что напишу что-то хорошее потому что все еще кринж увы🤕 когда-нибудь я научусь 

@scaramouse 

Оскар растерянно смотрит уходящему вслед.

От правды не сбежать, думает, и у него не получится, иначе правда (как забавно звучит!) побежит за ним вдогонку. И если Оскар не желает потерять остаток уважения к себе (а у него уважения к себе мало, каждую горсточку беречь нужно, как зеницу ока), то он пойдет за Фрэнком. Даже если не хочется, даже если тревожно (а Оскару страшно, как ни крути, он не хочет еще одного удара по лицу), идти нужно — священный, своего рода, долг.

В конце концов, не он ли человек Божий?

Оскар хмурится, потирает краснеющее место на щеке (синяк будет определенно — кожа немного вздулась) и думает: стоит ли ему идти?

— Куда же вы? — отвратительно-жалобным тоном спрашивает он.

В его голове вихрем, беспорядочным и слишком быстрым, чтобы за ним уследить несутся мысли. Его губы дрожат все больше. Лихорадочно перебирает в голове варианты дальнейших действий, обрывая с висков волоски. А Фрэнк уходит все дальше.

Сомневается, мешкает, но все же решается.

Небо постепенно темнеет, мрак над головой сгущается, и каждый шорох ощущается острее, громче, Оскар старается не шелестеть, ступая тихо меж разбросанной листвы и веток, двигаясь медленно, но неуклюже, растерянно.

— Как же вы не понимаете?! — восклицает он. — Нет, понимаете, просто… почему бы не признать это? Да вы и признаете! Просто боитесь сказать об этом вслух. Господь прощает трусость, но лжи… ложь простить тяжелее. Тем более ложь губительную!

Оскар старается не терять Фрэнка из виду, не допустить, чтобы он ушел к своему лагерю (они селятся в домах на колесах, точно путешествующие по Америке мормоны — о мормонах Оскару рассказывала мать, чудовищные люди!), балагану или Бог знает чему. Его взгляд мечется вокруг, веки дрожат, а к горлу прилипает паутинка волнения.

Он быстро идет, тяжело дыша. Его горло точно стягивает плотным узлом. Он чувствует, с каким усилием дается ему каждый вздох. Хочет остановиться, но понимает — не может. Нервничает, волнуется, но все же нагоняет.

— Господь вам не враг! — отчаянно бормочет он, хватая Фрэнка за плечо. — И вы не делайтесь врагом Его. Даже самую испорченную и развращенную душу можно спасти.

Цитата: Мона Лизочка от 20.04.2024, 22:34

Имя, фамилия:

Мария Ландау

Возраст | дата рождения:

26 лет.  16 мая 1962

Национальность:

Еврейка

Внешность:

Характер:

Что я могу сказать о Марии, она энергична, склонна ярко выражать свои эмоции, как позитивные, так и негативные, впрочем девушка чаще пребывает в хорошем положении духа, дружелюбна, но при этом бывает чрезмерно оптимистична и даже наивна. Это даже порой может раздражать.

Мария не глупа, скорее не придает рутинным делам большого значения. Как сказали бы многие учителя - девочка способная, может когда хочет. Проблема в том, что даже если Мария и хочет, то дезорганизованность и несосредоточенность часто мешают процессу. Впрочем, давление со стороны, сильный интерес, горящие дедлайны или же все это вкупе неплохо помогают делу и заставляют девушку как-то, но завершить начатое на хотя бы сносный результат.

Девушка эта легка на подъем: прогулять занятие? почему бы и нет; сходить на литературный вечер на другом конце города? ну раз предлагаешь; покормить на последние деньги уличных котов? ну а что, давай; пойти за компанию в ВУЗ на постепенно затухающую кафедру? звучит очень интересно и заманчиво. Сама бы Ландау на это не пошла, вероятно, она даже не обратила бы на такие мысли внимания, но если приглашают, то можно и поучавствовать, не позовут же ее с собой в место неитересное, вредное или больно сомнительное, правда ведь?

Мария эмпат, по возможности старается понять и поддержать человека. Также девушка готова идти на большие уступки и компромисы, что бы сохранить отношения или угодить другим. Часто во вред себе, без какой-либо особой выгоды, практически что угодно, лишь бы с ней не прекращали общаться. Примерно по той же причине Мария зачастую не в состоянии сказать нет, пусть для нее это будет крайне неудобно.

Ландау весьма общительная и открытая. Прекрасно чувствует себя, находясь в окружении людей, душа компании, но разговаривая с кем-то тет-а-тет или просто оставаясь наедине с каким-либо человеком в одной комнате Мария начинает заметно нервничать - избегать прямых взглядов, грызть ногти или губы, теребить в руках бумаги, край одежды или еще что-нибудь.

Биография:

Я родилась в небогатом районе Мюнхена. Отец работал в типографии, а мать белошвейкой, зарабатывали немного и из-за этого прападали целыми днями, возвращаясь домой лишь ночью. Воспитывала же меня бабушка. Сейчас я понимаю, что на нее сильно повлияло гетто, но, если честно, я до сих пор ее побаиваюсь. Тогда, в детстве, начиная, наверное, лет с пяти-шести я этого до конца не осознавала и предпочитала как можно больше времени проводить вне дома, подальше от ее вечно недовольных взгшлядов и острых высказываний и поближе к другим детям и играм.

Когда мне было около пяти папа хотел приучить меня ходить с ним в синагогу, читал мне танах и учил меня молитвам, но (я до сих пор не знаю почему) бабушка была сильно против религии и еле мирилась с тем, что папа и его семья, в отличии от нее и мамы, верили в бога.

Не могу сказать точно, были ли у них скандалы о вере, но помню, что часто, пока я пыталась заснуть, взрослые спорили с бранью и криками по поводу того, надо ли нам уезжать в Израиль, где уже на тот момент жили все остальные папины родственники. Я все это прекрасно слышала, но спросить поченму бабушка против у меня не хватало смелости (впрочем, сейчас я тоже на это не решусь).

Когда я пошла в школу, я уже умела сносно читать, считать и писать. Совру, если скажу, что сильно старалась и была одной из лучших среди учеников. В целом, неплохо учитьсяу меня получалось даже не особо напрягаясь. Я нормально справлялась с программой, учителя претензий ко мне не имели, но и хвалить особо не за что было. Бабушку это, правда, не устраивало. Тогда она была единственной в семье с высшим образованием и, так как у мамы с учебой не сложилось и вышла она не за выпускника какого-то университета, а за друга детства, бабушка хотела «сделать умным человеком» хотя бы меня. Не то что бы я или еще кто-то был сильно против, но и напрягаться у меня желания не было.

В школе среди одноклассников у меня быстро появились хорошие друзья. Конечно, везде были, есть и будут весьма сомнительного характера индивидуумы, моя школа не была исключением, но годы, проведенные там, я могу назвать счастливыми. Тогда же я и познакомилась со своей лучшей подругой на следующие лет пятнадцать. Роза Шульц, помню, была нескончаемым потоком идей и энергии. Она предлагала - я соглашалась, мы творили почти все, что бы ни пришло к ней в голову, потом нас отчитывали взрослые, я придумывала оправдания - она поддакивала. И так по кругу. Не сказать, что что положительно влияло на отношение к нам учителей, но сильных провалов по учебе у нас не было - Роза обладала хорошей памятью и могла, где надо, списать, а я просто умела держаться на плаву не прилагая особых усилий.

В 1971м, когда мне только исполнилось девять, к нам переехал Авраам, папин брат - мой дядя. Потом папа говорил, что тот был в бегах после какого-то преступления и принял он брата чисто по своей доброте и праведности, но тогда это выглядело будто к нам просто в гости приехал добрый родственник. Авраам был харизматичен и обоятелен. Он (благодаря свой начитанности, наверное) понравился даже бабушке. Со всеми дядя был мил, мне по началу частенько покупал красивые игрушки и сладости (откуда у него появилялись деньги на это все, я не знаю, он нигде не работал). В общем, на людях это был эрудированный человек с симпатичной внешностью, чудесной харизмой и прекрасным чувством юмора.

Правда, не все с ним было так радужно. Через месяц или два после своего приезда, стоило мне остаться с ним наедине, дядя начинал трогать меня в разных местах (в том числе там, где явно не должен был), просил (а потом даже требовал) снимать одежду, иногда раздевался сам. Он говорил успокаивающим тоном, что все хорошо, я красивая и что-то еще в таком духе. Я по началу ему верила, но потом своими движениями он стал делать больно и я все таки начала осознавать, что все не так уж и равильно. При этом на людях Авраам все так же оставался вежливым и обходительным человеком. Не то что бы мне было некому рассказать о его действиях, но наедине с родителями у меня не удавалось остаться, бабушку я боялась, а когда я попробовала поделиться этим с одной из учительниц в школе - мне не поверили, ведь Авраам там милый человек, как про него вообще можно подумать, что он совершает что-то подобное. После того случая я не пыталась даже заикнуться, еще заклеймят лгуньей.

Так продолжалось несколько месяцев, но однажды… Если честно, мне трудно об этом говорить, мама в тот день сильно задерживалась на работе, отца кто-то из его коллег пригласил на застолье в честь чего-то там, а бабушка ушла играть в карты к своей знакомой. Дядя снова начал свои непотребства, но в тот раз он зашел дальше обычного, я начала кричать, но Авраам сильно ударил меня чем-то по голове и я потеряла сознание. Что было дальше я не знаю, да и мне представлять не хочется. Очнулась я уже в больнице. Очень сильно болел живот. Мне сделали несколько операций (было страшно и очень очень больно), а потом врач сказал, что у меня никогда не будет детей. Мама плакала. Бабушка, говорят, была в ярости. Не знаю, что их больше волновало - сам факт произошедшего, их «недосмотр» или то, что я не смогу выносить им внуков. Дядю после этого случая я больше не видела, его вроде как посадили, а мы всей семьей об этом больше не говорили, стараясь забыть, как страшный сон.

Через какое-то время боли прошли, мы стали жить как раньше и никто о произошедшем не вспоминал. Я только стала избегать нахождения в одной комнате с кем-либо, кто не входил в круг близких мне людей.

Следующие годы все шло своим чередом без каких-либо проишествий. Мы с Розой записались в литературный клуб, правда, через пол года его уже распустили. Папу слегка повысили в должности, он стал больше зарабатывать и мы купили хороший магнитофон и я могла себе позволить раз в месяц покупать новую кассету. В доме стало меньше скандалов, отец наконец перестал настаивать на переезде в Израиль, а бабушку, видимо, слегка задобрили деньги и она стала чуть меньше ворчать.

Всю мою жизнь бабушка, в отличии от многих людей ее возраста из моего окружения, настаивала на том, что бы я закончила школу и пошла учиться в университет. Не то что бы я не хотела, или у меня были проблемы с учебой, но я никогда особо не думала, кем бы я хотела стать, а к концу школьных лет мне было трудно выбрать что-то. К счастью для меня, Розу какие-то дальние родственники или знакомые ее семьи из Кёльна пригласили на кафедру религиоведенья, ну а я поехала с ней на экзамены за компанию.

Я особо даже не готовилась, возможно экзамены были слишком легкими, возможно, они просто брали всех, кто хоть сколько-то сумел ответить, так как студентов было очень мало, как-никак пик интереса к этой науке уже прошел. Бабушка, с одной стороны была рада, что я поступила хоть куда-нибудь и «вырасту нормальным человеком», но с другой стороны ей явно не понравилась кафедра. Напрямую она этого не говорила, даже помогла с деньгами на первое время, но в ее движениях и словах читалось неслабое раздражение и пренебрежение. На удивление, как только я съехала, даже дышать стало как-то легче.

Учеба в университете требовала куда больше усилий, так что просто плыть по течению у меня уже не получалось. Все заданное я из-за своей несобранности делала в последний момент, но в целом успеваемость у меня была относительно неплохая благодаря моей практически полной посещаемости и хороших ответов на сессиях.

В Кёльне я прижилась довольно быстро. Плата за студенческое общежитие была небольшая, того, чего я получала на подработке и от семьи вполне на все хватало. С другими студентами особых проблем тоже не было, вероятно, мои коммуникативные навыки не такие уж и плохие. Только примерно тогда мы с Розой начали постепенно друг от друга отдаляться. У меня завязался новый круг общения, она же стала замыкаться в себе. Не знаю, что у нее и как произошло, но где-то на втором курсе она забеременнела от кого-то, перестала появляться на лекциях, а вскоре вовсе пропала. Больше я о ней ничего не слышала, ни от Розы не было никаких вестей, да и никто из ее родственников и знакомых ничего внятного сказать не смог.

Я сама не заметила, как быстро прошли годы, я защитила диплом, выпустилась и пошла в магистратуру. Я даже сейчас не совсем понимаю зачем. Возможно, меня уговорил кто-то из преподавателей, возможно, я подсознательно не хочела возвращаться к бабушке и родителям в Мюнхен, а возможно, просто продолжила обучение по энерции. Как бы там ни было, но вот и этот этам обучения подходил к концу, надо было писать диссертацию. Идей у меня, естественно, не было (хотя не то что бы я много над этим думала), продолжать тему диплома не хотелось. Здесь спасибо надо сказать моему прекрасному научному руководителю, милейший человек, именно он и посоветовал мне заняться недавно появившейся и столь нашумевшей некой религиозной «семьей». И вот, я здесь

//извините, простите, я не умею нормально заканчивать тексты, извините еще раз

Цель (как связан с культом):

Написание магистрской диссертации

Семья:

мать, Анна Ландау (в девичестве Кац) 1940-…

отец, Давид Ландау 1936-…

бабушка, Ева Кац 1921-…

дядя, Авраам Ландау 1938-1973

Дополнительная информация:

– у Марии небольшая дальнозоркость, практически незаметная и не мешающая жить, но постоянное поправление очков вошло у девушки в привычку, и когда очков на ней нет, Мария испытывает некоторую тревожность

– Мария - левша

– из-за повреждения и вследствие удаления репродуктивных органов у Марии отсуствует менструация, а прочие вторичные половые признаки слабо развиты

– девушка предпочитает приглушенные сероватые тона, ассоциирующиеся у нее со спокойствием и комфортом

@scaramouse 

Цитата: 𝘤𝘢𝘱𝘵𝘢𝘪𝘯 𝘴𝘱𝘪𝘳𝘪𝘵 🦞 от 20.04.2024, 22:56

Цитата: Мона Лизочка от 20.04.2024, 22:34

Имя, фамилия:

Мария Ландау

Возраст | дата рождения:

26 лет.  16 мая 1962

Национальность:

Еврейка

Внешность:

Характер:

Что я могу сказать о Марии, она энергична, склонна ярко выражать свои эмоции, как позитивные, так и негативные, впрочем девушка чаще пребывает в хорошем положении духа, дружелюбна, но при этом бывает чрезмерно оптимистична и даже наивна. Это даже порой может раздражать.

Мария не глупа, скорее не придает рутинным делам большого значения. Как сказали бы многие учителя - девочка способная, может когда хочет. Проблема в том, что даже если Мария и хочет, то дезорганизованность и несосредоточенность часто мешают процессу. Впрочем, давление со стороны, сильный интерес, горящие дедлайны или же все это вкупе неплохо помогают делу и заставляют девушку как-то, но завершить начатое на хотя бы сносный результат.

Девушка эта легка на подъем: прогулять занятие? почему бы и нет; сходить на литературный вечер на другом конце города? ну раз предлагаешь; покормить на последние деньги уличных котов? ну а что, давай; пойти за компанию в ВУЗ на постепенно затухающую кафедру? звучит очень интересно и заманчиво. Сама бы Ландау на это не пошла, вероятно, она даже не обратила бы на такие мысли внимания, но если приглашают, то можно и поучавствовать, не позовут же ее с собой в место неитересное, вредное или больно сомнительное, правда ведь?

Мария эмпат, по возможности старается понять и поддержать человека. Также девушка готова идти на большие уступки и компромисы, что бы сохранить отношения или угодить другим. Часто во вред себе, без какой-либо особой выгоды, практически что угодно, лишь бы с ней не прекращали общаться. Примерно по той же причине Мария зачастую не в состоянии сказать нет, пусть для нее это будет крайне неудобно.

Ландау весьма общительная и открытая. Прекрасно чувствует себя, находясь в окружении людей, душа компании, но разговаривая с кем-то тет-а-тет или просто оставаясь наедине с каким-либо человеком в одной комнате Мария начинает заметно нервничать - избегать прямых взглядов, грызть ногти или губы, теребить в руках бумаги, край одежды или еще что-нибудь.

Биография:

Я родилась в небогатом районе Мюнхена. Отец работал в типографии, а мать белошвейкой, зарабатывали немного и из-за этого прападали целыми днями, возвращаясь домой лишь ночью. Воспитывала же меня бабушка. Сейчас я понимаю, что на нее сильно повлияло гетто, но, если честно, я до сих пор ее побаиваюсь. Тогда, в детстве, начиная, наверное, лет с пяти-шести я этого до конца не осознавала и предпочитала как можно больше времени проводить вне дома, подальше от ее вечно недовольных взгшлядов и острых высказываний и поближе к другим детям и играм.

Когда мне было около пяти папа хотел приучить меня ходить с ним в синагогу, читал мне танах и учил меня молитвам, но (я до сих пор не знаю почему) бабушка была сильно против религии и еле мирилась с тем, что папа и его семья, в отличии от нее и мамы, верили в бога.

Не могу сказать точно, были ли у них скандалы о вере, но помню, что часто, пока я пыталась заснуть, взрослые спорили с бранью и криками по поводу того, надо ли нам уезжать в Израиль, где уже на тот момент жили все остальные папины родственники. Я все это прекрасно слышала, но спросить поченму бабушка против у меня не хватало смелости (впрочем, сейчас я тоже на это не решусь).

Когда я пошла в школу, я уже умела сносно читать, считать и писать. Совру, если скажу, что сильно старалась и была одной из лучших среди учеников. В целом, неплохо учитьсяу меня получалось даже не особо напрягаясь. Я нормально справлялась с программой, учителя претензий ко мне не имели, но и хвалить особо не за что было. Бабушку это, правда, не устраивало. Тогда она была единственной в семье с высшим образованием и, так как у мамы с учебой не сложилось и вышла она не за выпускника какого-то университета, а за друга детства, бабушка хотела «сделать умным человеком» хотя бы меня. Не то что бы я или еще кто-то был сильно против, но и напрягаться у меня желания не было.

В школе среди одноклассников у меня быстро появились хорошие друзья. Конечно, везде были, есть и будут весьма сомнительного характера индивидуумы, моя школа не была исключением, но годы, проведенные там, я могу назвать счастливыми. Тогда же я и познакомилась со своей лучшей подругой на следующие лет пятнадцать. Роза Шульц, помню, была нескончаемым потоком идей и энергии. Она предлагала - я соглашалась, мы творили почти все, что бы ни пришло к ней в голову, потом нас отчитывали взрослые, я придумывала оправдания - она поддакивала. И так по кругу. Не сказать, что что положительно влияло на отношение к нам учителей, но сильных провалов по учебе у нас не было - Роза обладала хорошей памятью и могла, где надо, списать, а я просто умела держаться на плаву не прилагая особых усилий.

В 1971м, когда мне только исполнилось девять, к нам переехал Авраам, папин брат - мой дядя. Потом папа говорил, что тот был в бегах после какого-то преступления и принял он брата чисто по своей доброте и праведности, но тогда это выглядело будто к нам просто в гости приехал добрый родственник. Авраам был харизматичен и обоятелен. Он (благодаря свой начитанности, наверное) понравился даже бабушке. Со всеми дядя был мил, мне по началу частенько покупал красивые игрушки и сладости (откуда у него появилялись деньги на это все, я не знаю, он нигде не работал). В общем, на людях это был эрудированный человек с симпатичной внешностью, чудесной харизмой и прекрасным чувством юмора.

Правда, не все с ним было так радужно. Через месяц или два после своего приезда, стоило мне остаться с ним наедине, дядя начинал трогать меня в разных местах (в том числе там, где явно не должен был), просил (а потом даже требовал) снимать одежду, иногда раздевался сам. Он говорил успокаивающим тоном, что все хорошо, я красивая и что-то еще в таком духе. Я по началу ему верила, но потом своими движениями он стал делать больно и я все таки начала осознавать, что все не так уж и равильно. При этом на людях Авраам все так же оставался вежливым и обходительным человеком. Не то что бы мне было некому рассказать о его действиях, но наедине с родителями у меня не удавалось остаться, бабушку я боялась, а когда я попробовала поделиться этим с одной из учительниц в школе - мне не поверили, ведь Авраам там милый человек, как про него вообще можно подумать, что он совершает что-то подобное. После того случая я не пыталась даже заикнуться, еще заклеймят лгуньей.

Так продолжалось несколько месяцев, но однажды… Если честно, мне трудно об этом говорить, мама в тот день сильно задерживалась на работе, отца кто-то из его коллег пригласил на застолье в честь чего-то там, а бабушка ушла играть в карты к своей знакомой. Дядя снова начал свои непотребства, но в тот раз он зашел дальше обычного, я начала кричать, но Авраам сильно ударил меня чем-то по голове и я потеряла сознание. Что было дальше я не знаю, да и мне представлять не хочется. Очнулась я уже в больнице. Очень сильно болел живот. Мне сделали несколько операций (было страшно и очень очень больно), а потом врач сказал, что у меня никогда не будет детей. Мама плакала. Бабушка, говорят, была в ярости. Не знаю, что их больше волновало - сам факт произошедшего, их «недосмотр» или то, что я не смогу выносить им внуков. Дядю после этого случая я больше не видела, его вроде как посадили, а мы всей семьей об этом больше не говорили, стараясь забыть, как страшный сон.

Через какое-то время боли прошли, мы стали жить как раньше и никто о произошедшем не вспоминал. Я только стала избегать нахождения в одной комнате с кем-либо, кто не входил в круг близких мне людей.

Следующие годы все шло своим чередом без каких-либо проишествий. Мы с Розой записались в литературный клуб, правда, через пол года его уже распустили. Папу слегка повысили в должности, он стал больше зарабатывать и мы купили хороший магнитофон и я могла себе позволить раз в месяц покупать новую кассету. В доме стало меньше скандалов, отец наконец перестал настаивать на переезде в Израиль, а бабушку, видимо, слегка задобрили деньги и она стала чуть меньше ворчать.

Всю мою жизнь бабушка, в отличии от многих людей ее возраста из моего окружения, настаивала на том, что бы я закончила школу и пошла учиться в университет. Не то что бы я не хотела, или у меня были проблемы с учебой, но я никогда особо не думала, кем бы я хотела стать, а к концу школьных лет мне было трудно выбрать что-то. К счастью для меня, Розу какие-то дальние родственники или знакомые ее семьи из Кёльна пригласили на кафедру религиоведенья, ну а я поехала с ней на экзамены за компанию.

Я особо даже не готовилась, возможно экзамены были слишком легкими, возможно, они просто брали всех, кто хоть сколько-то сумел ответить, так как студентов было очень мало, как-никак пик интереса к этой науке уже прошел. Бабушка, с одной стороны была рада, что я поступила хоть куда-нибудь и «вырасту нормальным человеком», но с другой стороны ей явно не понравилась кафедра. Напрямую она этого не говорила, даже помогла с деньгами на первое время, но в ее движениях и словах читалось неслабое раздражение и пренебрежение. На удивление, как только я съехала, даже дышать стало как-то легче.

Учеба в университете требовала куда больше усилий, так что просто плыть по течению у меня уже не получалось. Все заданное я из-за своей несобранности делала в последний момент, но в целом успеваемость у меня была относительно неплохая благодаря моей практически полной посещаемости и хороших ответов на сессиях.

В Кёльне я прижилась довольно быстро. Плата за студенческое общежитие была небольшая, того, чего я получала на подработке и от семьи вполне на все хватало. С другими студентами особых проблем тоже не было, вероятно, мои коммуникативные навыки не такие уж и плохие. Только примерно тогда мы с Розой начали постепенно друг от друга отдаляться. У меня завязался новый круг общения, она же стала замыкаться в себе. Не знаю, что у нее и как произошло, но где-то на втором курсе она забеременнела от кого-то, перестала появляться на лекциях, а вскоре вовсе пропала. Больше я о ней ничего не слышала, ни от Розы не было никаких вестей, да и никто из ее родственников и знакомых ничего внятного сказать не смог.

Я сама не заметила, как быстро прошли годы, я защитила диплом, выпустилась и пошла в магистратуру. Я даже сейчас не совсем понимаю зачем. Возможно, меня уговорил кто-то из преподавателей, возможно, я подсознательно не хочела возвращаться к бабушке и родителям в Мюнхен, а возможно, просто продолжила обучение по энерции. Как бы там ни было, но вот и этот этам обучения подходил к концу, надо было писать диссертацию. Идей у меня, естественно, не было (хотя не то что бы я много над этим думала), продолжать тему диплома не хотелось. Здесь спасибо надо сказать моему прекрасному научному руководителю, милейший человек, именно он и посоветовал мне заняться недавно появившейся и столь нашумевшей некой религиозной «семьей». И вот, я здесь

//извините, простите, я не умею нормально заканчивать тексты, извините еще раз

Цель (как связан с культом):

Написание магистрской диссертации

Семья:

мать, Анна Ландау (в девичестве Кац) 1940-…

отец, Давид Ландау 1936-…

бабушка, Ева Кац 1921-…

дядя, Авраам Ландау 1938-1973

Дополнительная информация:

– у Марии небольшая дальнозоркость, практически незаметная и не мешающая жить, но постоянное поправление очков вошло у девушки в привычку, и когда очков на ней нет, Мария испытывает некоторую тревожность

– Мария - левша

– из-за повреждения и вследствие удаления репродуктивных органов у Марии отсуствует менструация, а прочие вторичные половые признаки слабо развиты

– девушка предпочитает приглушенные сероватые тона, ассоциирующиеся у нее со спокойствием и комфортом

@scaramouse 

@peshka принята ^_^

Цитата: 𝘤𝘢𝘱𝘵𝘢𝘪𝘯 𝘴𝘱𝘪𝘳𝘪𝘵 🦞 от 20.04.2024, 23:54

// кого-нибудь пост будет нормальным. кто-нибудь 

@potassiumcyanide 

Даже самую испорченную и развращенную душу можно спасти. 

Он останавливается резко, врезаясь ногами в прохладный песок — мелкие зёрнышки пробираются в старые туфли, оседая на коже неприятными колким слоем. Злость возвращается огромной, разрушительной волной — предательское сердце разрывается от губительного желания вцепиться мальчишке в лицо и сделать так, чтобы тот замолчал. 

Разворачиваясь, он быстро шагает обратно — вытягивает руки, злостно сверлит светлым взглядом чужое опухшее лицо. Слишком плотно сжимает губы, закусывает изнутри щёку и дышит тяжело, так, словно ещё немного, и весь воздух в лёгких закончится. 

Он преодолевает расстояние между ними в считанные секунды — Фрэнк ощущает чужой свитер под пальцами почти сразу же после того, как злость переливает через край. Он берётся за шершавую ткань мёртвой хваткой и тянет глупого, несносного мальчишку на себя. Впивается в чужую тёплую кожу ногтями — прямо через свитер — и уволакивает (знакомого) незнакомца к воде.

Худое тело удивительно лёгкое в его сильных руках — Фрэнк замечает это сразу же. Чужая хрупкость притягивает, и на секунду Фрэнк думает что — возможно — стоит остановиться. Но грязь резких, режущих нутро слов остаётся в памяти нестираемой кляксой, поэтому даже тогда, когда вода уже доходит до самых бёдер, он продолжает. 

Окуная мальчишку в воду он чувствует, как мир вновь становится чужим. 

Фрэнк убирает руки.