1996: Outbreak
//@magicals извиняюсь за задержку
- А что ты предлагаешь нам делать? Куда идти?Точнее куда мы вообще можем идти?Не знаю, как ты, но я даже не имею малейшего представления о том, где мы находимся, чтобы решиться на такие рискованные шаги, которые могут стоить нам жизни, — с раздражением сказала она. Ей в кои-то веки были противны люди, которые, не разобравшись в ситуации, уверенно заявляют: "Все будет прекрасно, всё закончится так, как мы хотим".В их случае это было просто невозможно. Как они собираются спасаться от всего этого? Это даже смешно... Хотелось бы ей тоже быть такой же оптимистичной,но увы.
Да, временами Эне была ужасной пессимисткой, она сама это понимала, нередко действовало Саар на нервы из-за этого, но она не обращала на это никакого внимания, называя себя реалистом и человеком точно умнее всех их. Может быть, так оно и было, но почти всегда из её уст звучали лишь мрачные предсказания.
Девушка сделала несколько нервных шагов туда-сюда, обдумывая возможные действия на будущее. Шайенн была права: нужно как-то действовать. Жить просто так, надеясь, что их кто-то спасет, слишком глупо.Илт может женщина и пришла за тем,чтобы спасти её?Хех,интересно звучит. Но в то же время выходить наружу, когда эти мелкие существа всё ещё там и могут убить в любую секунду, — было крайне опасно.Как вы пологаю поняли,Саар не знала от слово вообще,что им можно делать.
// мывжопе
Хосе стряхнул брюк пылинки и ворсинки, прилипшие к шершавой ткани. Ноги его в неудобном положении в тесной машине затекли порядком, в плечах ныло. Слава Богу, голова стала понемногу проясняться, и мутное облако тупой боли, плывущее в черепе, рассеялось. Он судорожно перекрестился. Дело гиблое.
— Я ненадолго, — бросил он в сторону Фиата.
На то, что получится «ненадолго», он мог уповать только. Дрожащими губами он отправил Господу робкую просьбу о том, чтобы в чайной никого не оказалось.
Мягкими шагами он добрался до входа, разбитого и изрядно помотанного, промелькнул в толстую пробоину — похоже, здесь ситуация была не лучше, чем в том баре, где Ленноксу раны подлатали. Криминальные авторитеты не могут помочь, когда речь идет о почти фантастических страшилищах.
«Армагеддон» — подумал он издевательски.
Внутри, среди оборванных томных занавесок, осколков фарфоровых тарелок и опрокинутых тусклых ламп, он заметил открытую дверь в потайное помещение — то самое, где и происходили порочные встречи, то, где он «входил в рай», когда не брал с собой. Там кучка вспотевших, уставших и вялых людей, пропахших приторными запахами чайной и собственными выделениями, предавались ужаснейшему из грехов. У Хосе в сердце екнуло. Но он вовремя рассудил, что для угрызений совести время неподходящее.
Смутило его одно: почему дверь была раскрыта? И раскрыта не полностью, не выломана и не откинута в сторону, какой она была бы, выбегай оттуда торопливо люди, желающие спастись (надо сказать, логичнее было бы переждать угрозу внизу, там, в темноте и духоте, трясясь от страха и жгучей эйфории), а лишь слегка? Он нахмурился. Но колющее чувство того, что он упускает возможность блестящую, такую, какой у него в жизни ни разу не было, заставило его идти вперед.
И он бросался ко всем шкафам, метался от ящика к ящику, шерстил взглядом пол, стены, столы и стулья, лишь бы найти остатки желанного <>. Готов был ползать в поисках лишней горки, любовно засыпая всякую находку в освободившийся пакетик. После того, как посетителям пришлось внезапно покинуть чайную, здесь должно было остаться много. Хосе вновь нахмурился — слишком мало, слишком чисто, что-то не так. И проследовал в последнее помещение.
Там, в темном углу, копошился человек — молодой, не больше двадцати пяти, тощий и резкий, какой-то нескладный, засаленный и точно припорошенный пылью, с горящими глазами и трясущимися губами, занимался тем же, за чем пришел Хосе.
— Qué diablos… — По раздувшимся векам, оборванным губам и мелкой дрожи в теле человека, которого он нашел, по багровевшим его щекам и катившемуся по лбу граду пота, Хосе распознал свои же симптомы — по узости пространств и дальнему расстоянию от выхода понял, что в серьезной опасности. — Нужна помощь?
// прости пожалуйста за короткий кринжепост 😭😭
Он не знал, сколько он просидел, напрасно пытаясь остановить поток горьких слёз. Но наверняка долго, потому что когда он поднял взгляд, наконец начав приходить в себя, дождь прекратился, оставив после себя красные лужи, а небо постепенно начало светлеть.
Мистера Вальверде до сих пор не было. Леннокс выглянул в окно, пытаясь рассмотреть чайную, надеясь увидеть там хоть какое-то движение, но через пыльное стекло он мог разглядеть лишь красную вывеску и несколько побитую витрину. Почти неестественная тишина пробиралась сквозь щели, заполняя машину и давя на виски — перед глазами сразу же потемнело. Он еле успел открыть дверь, как всё, что находилось у него в желудке полезло наружу, больно царапая сухое горло, подобно маленьким осколкам. Слёзы вернулись, и он зажмурился, громко дыша.
— Б<>.
Вылезти он смог только со второй попытки, наступив, при этом, в лужу. Он впервые в жизни почувствовал себя настолько грязным: вновь захотелось блевануть. Медленно, иногда спотыкаясь, он направился в сторону чайной, попутно достав пистолет.
Где-то впереди что-то грохнуло.
@efg455
[Извини, я немного болею, пришлось писать пост на быструю руку.]
Наконец, до неё дошло. Шайенн начинала осознавать всю серьёзность их положения. С каждым часом стало яснее, что их предстоящий день может стать последним в этом мире, полном страданий и опасностей. В её глазах читалась усталость и тревога, боль, раздражение.
— Жизнь — это движение. Стоять на месте и ничего не делать — это глупо.
Грубый голос звучал спокойно – женщина ко всякому привыкла, но всё же, напряжение было нарисовано на лице.
— Кто нас спасет? Не меня, я уже прожила свои годы и увидела немало. Но ты молода и полна жизни, и мне трудно представить, что с тобой будет, если мы не найдём выход из этого ужасного положения.
Флеминг тяжело потёрла переносицу, и её лицо скривилось от гнева и разочарования. Она чувствовала, как напряжение сжимает её грудь, и слова, которые она собиралась произнести, были наполнены болью и осознанием своей собственной беспомощности.
— Будь я проклята за то, что родилась на этом свете. —
Продолжила она, её голос стал ещё более резким, и каждый слог словно пробивался сквозь её страдания.
— Лучше бы моя мать забрала меня с собой на тот свет. Вспоминаю эпитафию: «Она воздавала добром, а не злом во все дни жизни своей.» Эти слова всё равно не помогли мне найти покой, они только усилили ощущение пустоты, я так и осталась заброшенной, чужой сама себе, но когда дело доходит до меня, все забывают, покидают.
Слова снова застряли у неё в горле, и воспоминания нахлынули с новой силой. Она ощущала, как тёмные и тяжёлые мысли обрушиваются на неё, и понимала, что не может позволить себе сдаться. Не на этот РАЗ.
— Нет.
Резко и решительно отрезала она, сделав глубокий вздох, чтобы освободиться от навязчивых мыслей. — Давай быстрее уйдем отсюда, пока ещё не стало слишком поздно. Собирая волю в кулак, Шайенн медленно двинулась к выходу. Ступая по трещинам на полу и обходя разбросанные обломки, она старалась не отвлекаться на тянущиеся из прошлого воспоминания. Каждое движение давалось ей с трудом, но необходимость двигаться вперед была более сильной. Возможно, страх рассеялся?
— Всё-таки пока есть шанс, лучше постараться?
Устало собрала свои волосы в какой-то непонятный хвост, пренебрежительно скрутив их, чтобы они не мешали. Странная, но практичная прическа теперь свисала с её затылка.
Она продолжила свой путь к выходу, делая шаг за шагом, стараясь не обращать внимания на резкий холод, пробирающийся сквозь разорванные стены и трещины в полу. Тишина, нарушаемая только её собственным дыханием и скрипом старого пола.
— Эне, я прошу, чтобы ты не отставала. Пусть ноги будут болеть, но нам предстоит быть осторожнее, всё же.
//скорейшего выздоровления,@magicals
- Стоять на месте и ничего не предпринимать — это глупо,но в нашем случае ещё глупее считать себя героями и пытаться выбраться живими из этого ужаса. Может, это происходит по всему миру и нет малейшего шанса на спасение, кто знает... – Эне покачала головой. Это было на неё ни капельки не похоже, но что поделать, её характер и привычки изменились в этом абсурде. То, что происходило вокруг, было абсолютно чуждо её прежнему "я".Да и сама она изменилась до неузнаваемости. Прежде ей казалось, что она сильная, что сможет пережить всё. Но теперь? Но и её можно понять: не каждый способен столько времени провести в одиночестве и остаться прежним. Она ведь не каменная.
Слова женщины застали Эне врасплох.У неё даже нечего было ответить. А что она вообще хотела от жизни? Ни родителей, ни родных, ни друзей,ни второй половинки. Тётя Алиса неизвестно где, родители давно умерли, да и друзей у неё никогда особенно не было,только пару знакомых, да и только... Группа. У неё появился шанс стать тем, кем она хотела,у неё уже было всё,что она желала и о чём мечтала столько лет, но всё в итоге рухнуло на её глазах так легко и просто. И сейчас она даже не представляла, что будет делать, если когда-нибудь спасётся и выберется отсюда. Мысли беспорядочно метались в её голове,всё сложно, очень сложно...
Флеминг стояла перед ней, и с каждым её словом Саар всё сильнее хотелось подойти поближе и обнять её, хоть как-то поддержать. Понятное дело,потеряла родных и близких,это больно,очень больно.Иногда люди говорят, что время лечит. Нет, время не лечит,это всё миф,дабы успокоить людей. Ты никогда не забудешь близкого человека, и воспоминания о них будут самыми болезненными. Нет, время не лечит. Пусть пройдёт день, месяц, год, два, век,но в душе всё останется по-прежнему.
Шаги Шайенн эхом раздавались в небольшой комнатке. А что делать Эне? Жить одним днём,зная,что завтра может умереть или попытаться что-то изменить, даже зная, что, скорее всего, погибнешь?Внезапный прилив решимости вернул её к реальности.Плевать уже... Лучше действовать — так бы точно сказала старая и добрая Эне. Саар быстрыми шагами направилась к светловолосой, догоняя её.
- Куда пойдём? Ты знаешь, что где находится?Я к слову понятия не имею в каком мы даже городе,так что всё сейчас на тебя. - в кои-то веки голос Эне немножко дрожал, но не от страха, а от внутреннего напряжения.
@efg455
Когда они покинули здание, Шайенн наконец ощутила, как долгожданное облегчение окутывает её измученное тело. Было ощущение, будто невидимая тяжесть, которая давила на её плечи, наконец-то исчезла. С каждым шагом за пределы этого зловещего места ей становилось легче дышать. Ветер хлестнул по лицу, холодный и резкий, заставляя её поёжиться и прищурить глаза. Волосы, едва удерживаемые в небрежном хвосте, разлетелись в стороны.
— Я многое повидала в жизни. — заговорила Шайенн.
Твердый голос, но с легким оттенком усталости, звучал каким-то чужим, резким. Она продолжала идти вперёд, медленно, но не слишком уверенно в себе, устало, уныло.
— Я привыкла ко многому, меня уже ничто не удивляет. Но, Эне, что бы ни случилось, ты должна быть готова к любому повороту. Жизнь не станет легче для нас, особенно в такие минуты. Нам нужно держать ухо востро. Понимай.
Женщина вдруг остановилась. Впереди простиралась пустота, пугающая и гнетущая. Окружающие дома стояли безжизненными и пустыми, окутанные паутиной, мхом, сыростью. В воздухе висела тяжёлая тишина, мертвая тишина. Это ощущение гнетущей пустоты сжимало её сердце, заставляя осознать всю боль их безысходного положения. Она медленно вдохнула, пытаясь взять себя в руки, но осознание того, что каждый их шаг может оказаться последним, не отпускало.
— Всё наугад, — продолжила она, голос её слегка дрожал. — Поедем туда, куда глаза глядят. Я плохо помню здешние места, но как-то мы выберемся. Надеюсь.
Шайенн бросила взгляд на Эне, её глаза выражали одновременно и тревогу, и надежду. Затем она снова сосредоточилась на дороге перед собой, прищурив свои голубые глаза, пытаясь рассмотреть вдалеке хоть какой-то признак жизни. Медленно, с каждым шагом, она продвигалась вперёд. Вокруг них царила мёртвая тишина, ни единого звука, кроме шороха ветра, гуляющего среди заброшенных зданий, и их собственных шагов, которые, эхом разносились в пустоте.
— Если я умру, я воссоединюсь с семьей. Мне уже ничего не держит в этом мире, ничего не держит.
// это ()ц
Дрожащий парнишка поднялся с пола, хватаясь за стены, удерживая равновесие неловко, неуклюже, совсем как ребенок, учащийся ходить. Щеки его горели, шея покраснела, а на губах липким блеском отражалась слюна. Он кашлянул в ладонь, отер ее о грязные брюки и впился в Хосе жестким, безумным взглядом.
«Под ()» — подумалось Хосе.
Страх пробрался колким зудом под кожу на спине, его передернуло. Вариантов всего ничего: либо парень перед ним разрыдается, сокрушаясь от приступа, либо бросится. И то, и другое Хосе казалось одинаково ужасным.
Он попятился назад, медленно и осторожно, мягко и плавно, опасаясь издать лишний звук, неосторожно задев что-нибудь среди этой рухляди и полуразбитой мебели, понимая, что грозит ему в ином случае. «Никогда не поворачивайся спиной к (). Никогда, ни при каких обстоятельствах».
Помочь он не сможет, не сможет, потому что помощь тут нужна совершенно иного характера. Сейчас главное — смотаться отсюда, как можно скорее. Прыгнуть в машину к Ленноксу, который, вероятно, сейчас умирает от духоты в тесном салоне, играясь с передней панелью. И уехать отсюда на самой высокой, какую только может позволить себе та куча металлолома, скорости.
Но парень подбирался еще ближе, движениями резкими, порывистыми, кривясь и корчась. Плевался угрозами, закидывал кулаки и очень злобно смотрел вперед, взглядом суровым, но совершенно невидящим. Хосе для него был потенциальной опасностью, а от опасности следует избавляться сразу же. Есть ли смысл рассуждать здраво, когда страх пожирает изнутри?
Слов утешения Хосе не подобрал. Бросился к выходу, прочь из подвального помещения, виляя и уворачиваясь, перепрыгивая через опрокинутые стулья и разломанные столы, через грязные шприцы и осколки бутылок, бросился прочь, но совсем позабыл, что и сам еще не до конца ().
Он остановился слишком рано, слишком неосторожно и безрассудно, и парень повалил его с ног. Приставил руки к шее и сомкнул в крепкие тиски. Ладони у него были прорезанные голубоватыми венами, расцарапанные и бледные. Хосе отлично видел, как читается в очертаниях его кривых губ животный ужас.
Тогда он постарался ударить в ответ, а когда понял, что не сможет бить сильно, бросился отдирать чужие пальцы со своего горла. С губ, вместо громких просьб о помощи, слетал лишь хриплый шепот.
[Я очень сильно хотела сделать монахиню, но к сожалению не знаю подробности какой путь лежит, чтобы быть ею.]
// ИЗВИНИ ЭТО ТАКОЙ КРИНЖ МНЕ ТАК ЖАЛЬ 😭😭🙏🙏
Он кинулся вперёд, поспешно снимая отцовский пистолет с предохранителя.
Его ноги дрожали, и казалось ему, что до входа чайной он не добежит — казалось, что ещё мгновение, и он свалится, сложившись пополам, не имея больше возможности встать. Думалось, что упадёт он, ударившись головой об асфальт, и не спасет мистера Вальверде от невидимой опасности. Или сломает ногу на ровном месте и останется сидеть там, пока священник (Господи) возможно боролся за свою жизнь.
Но он добежал, и это было, наверное, равно чуду — дойдя до двери, он ухватился за стенку, стараясь удержать равновесие. Свежие раны давали о себе знать, и боль, ещё не сумев угаснуть, пульсировала где-то на его лике с каждым новым вдохом.
А пробравшись дальше, Леннокс секундно застыл, пытаясь понять, что ему виделось: над лежавшим посреди беспорядка мистером Вальверде склонялся ужасно потрёпанный незнакомец, впиваясь тому в шею.
Леннокс выстрелил быстрее, чем до него дошло, за чем именно он наблюдал.
//наны особенно чувствительны к звукам 🤠
Хосе не мог понять, что было хуже — сцепленные на шее руки незнакомца или мерзкий запах из его рта — с жаркими парами дыхания с губ парня, то ли разъяренного до предела, то ли до смерти напуганного, слетал приторный, тягучий, липкий запах, остающийся на лице влажными капельками. Он склонился совсем низко, и глаза его, покрасневшие, опухшие, слезящиеся, показались Хосе ужасно жалобными.
Но прозвучал выстрел (откуда конкретно — непонятно, но Хосе мало что вообще понимал), и парень вздрогнул, взвизгнул, как напуганный зверек, и слегка ослабил хватку. И, ожидаемо, схватил слабый, но уверенный удар по губе. Хосе не желал калечить несчастного еще больше, прекрасно понимал, что тому и без его ударов худо, и совесть в его груди немного заворочалась. Все, что ему хотелось, это то, чтобы этот жуткий смрад наконец-то перестал бить его лицо хлесткими пощечинами.
Он вынырнул из-под рук дрожащего паренька, жадно хватая ртом свежий воздух. В мыслях сухо поблагодарил Бога за пришедшее спасение в виде рассекающей воздух пули. Н()ны до громких звуков особенно чувствительны и уязвимы.
Напавший незнакомец (слава Богу) не пострадал — беглым взглядом Хосе заметил, что заметных ран или царапин на нем не было. Пуля, похоже, попала в какую-то из валявшихся безделок, или в мебель, или в стену, не имело значения.
Мягкость движений и постоянный надзор над явно потерявшим рассудок парнем, к которым он прибег парой минут назад, ни к чему не привели. Надо было сматываться, пока он в шоке. Времени на размышления у него не было, зато была энергия, горячий импульс, хлынувший в кровь вместе со страхом и болью от удушья. Он рванулся к выходу.
— Вали отсюда, — шикнул он на Леннокса.
Тот вновь застрял какой-то растерянный, точно оглушенный от своего же выстрела. Хосе схватил его за рукав, потянул за собой. Здесь им определенно делать нечего.
Что-то непреодолимо тянуло Эне к этой женщине. В Шайенн было что-то родное, что-то такое, что вызывало странное чувство узнавания, словно они уже когда-то пересекались в другом времени, в другой жизни. Возможно, именно это необъяснимое притяжение заставило Саар следовать за Шайенн, не оглядываясь назад. Или, может быть, впервые за долгое время в ней проснулось чувство самосохранения, желание выжить и выбраться из этого абсурда.
Эстонка внимательно слушала каждое слово Шайенн, иногда кивая в знак того, что понимает и соглашается со всеми её рассуждениями.
Когда Шайенн замолчала, Эне ощутила, как некая невидимая тяжесть сдавливает её грудь, заставляя дышать глубже.Молчание повисло между ними. Оно было тяжёлым и длинным, будто время замедлилось. Мысли путались, и Эне не могла найти подходящих слов, ведь каждое произнесённое слово могло оказаться последним для них обоих. В этом новом мире, где прошлое исчезло, будущее казалось туманным, а настоящее мучительным, каждое слово приобретало необыкновенную ценность, такую, какую никогда раньше никто не ощущал.
- Может, стоит попробовать использовать компас или что там люди обычно применяют в незнакомых местах,дабы выбраться?Я могу помочь, может быть, сориентироваться по церкви, мху, или другим природным признакам,что там ещё есть, мы в школе проходили. Мы сможем хотя бы приблизительно понять, где мы.
Она бросила взгляд на пустую улицу перед ними. Заброшенные дома с тёмными, пустыми окнами очень сильно пугали и настораживали. Но в её взгляде не было страха. Эне слегка улыбнулась, пытаясь вселить в себя и в Шайенн хоть немного уверенности, которой так им и не хватало.
- Всё, что происходит, — начала она, и на лице появилась грустная ухмылка, — иногда кажется, будто мы уже мертвы, просто ещё не осознали этого.
Саар опустила голову следя за блондинкой и снова придумывая ответы на всё то,что только что говорила женщина.
- Не надо так,может и быть,что твои родные всё ещё живы и здоровы и ждут,когда ты придёшь к ним.Мы не одни. Может, сейчас мы и не видим других, но я чувствую — кто-то ещё остался. Мы их найдём и может быть в их числе и будут знакомые тебе лица. - Она шагнула ещё ближе к Шайенн, положив руку ей на плечо.
@efg455
Шайенн резко остановилась. Она не смотрела на Саар, но её лицо было напряжённым, как будто каждое слово, произнесённое ею, медленно просачивалось в её сознание. Она подняла руку к подбородку — не из задумчивости, а больше из привычки, которая проявлялась, когда она пыталась сосредоточиться. Мыслями она ушла куда-то далеко, но внешний вид оставался замкнутым, сухим.
— Компас, мох.
Проговорила она едва слышно, будто повторяя слова, которые не имели для неё никакого значения. Её глаза сузились, но в них не было ничего, кроме усталости, нечеловеческой усталости. Она знала, что говорит что-то важное, но это знание не приносило ей никакого облегчения.
— Компас, компас.
Она повторила, на этот раз с легким раздражением.
— Да, он может нам пригодиться, но шансов найти его здесь практически нет.
Произнесла она так, как будто она говорила об очевидном. Никаких эмоций, только сухие факты. В нём слышалась лёгкая горечь, но даже она была почти незаметной, словно Шайенн давно смирилась с этим?
Руки её замерли на мгновение, прежде чем бессильно упасть вдоль тела. Она понимала, что надеяться на удачу — это самообман. Никакой удачи здесь не было, только чувство, что они давно зашли в тупик, и эта мысль сдавливала грудь, мешала дышать. Она чувствовала, как в ней поднимается знакомое раздражение, которое она обычно глушила, но сейчас оно вырывалось наружу, как противный яд.
— Моё прошлое я.
Произнесла она тихо, почти беззвучно для самой себя.
— Я давно похоронила его.
Слова эти звучали пусто, как будто она говорила о чужом человеке, а не о себе.
— Похоронила ту молодую женщину вместе с её матерью, давно уже.
Её лицо оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнула тень, едва заметная, как слабый отблеск былого.
Она сделала шаг вперёд, её движения были порывистыми, почти резкими, как будто она пыталась сбежать от тех мыслей, которые её терзали. Шаги становились всё быстрее, как если бы она стремилась уйти от реальности, от самого себя. В груди нарастало раздражение, но оно не нашло выхода, только усилило глухую пустоту.
— Их больше нет.
Хриплый, почти тихий голос.
— Они все мертвы, и их улыбки никогда не вернуть.
Добавила она, голос дрожал, становился ломким. Казалось, каждое слово давалось с трудом, словно ей приходилось выдавливать их из себя, с трудом.
Ничто не удерживало её в этом мире — мире, который казался ей чужим и жестоким. Она видела, как люди менялись, как только появлялись деньги. Люди были слабыми, жалкими, они не могли изменить ничего, не могли управлять своей судьбой. Это знание угнетало её, делало жизнь ещё более невыносимой. Шайенн это понимала, но изменить ничего не могла. Она давно приняла эту реальность, но принять не значит смириться.
— Ненавижу это.
Дорога перед ними казалась бесконечной, как запутанный лабиринт, который не имеет выхода. Каждая минута тянулась невыносимо долго, а пространство вокруг неё стало безликим и враждебным. Она нервно озиралась при каждом резком звуке, будь то треск ветки или шорох сухих листьев под ногами, словно ожидала, что из-за угла вот-вот выскочит нечто опасное.
Life is a mystery
Everyone must stand alone
I hear you call my name
And it feels like home...
───── • ◈ • ─────
Имя, фамилия:
Селена Заманильо-Рамирес |◈| Selena Zamanillo-Ramírez
Возраст, дата рождения:
26 лет |◈| 16. 04. 1970
Национальность:
Американка, имеет аргентинские корни.
Внешность:
Характер:
And all the roads we have to walk are winding
And all the lights that lead us there are blinding
There are many things that I would like to say to you
But I don't know how
✫
«Когда я общался с Селеной, я всегда чувствовал, что она сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Её глаза, всегда глубоко погружённые в мысли, как будто прятали за собой целый мир, завораживали меня. Я часто оставался неуспокоенным, терзаясь мыслями о том, что она могла бы сказать или сделать в следующий раз, когда мы встретимся. Она была не просто другом, а человеком, который обладал способностью взглянуть на мир иначе, чем я сам. Селена, она была искренней в своих чувствах и в том, как она делилась своими мыслями.
Селена была самой собой, с её страхами и привычками, которые делали её уникальной. Я всегда восхищался тем, как она была привязана к своей сестре, хотя их отличия были заметны даже внешне. Присцилла была светловолосой, её волосы струились прямыми локонами, как солнечные лучи, а сама она была светлой и спокойной. Селена же была полной противоположностью — с тёмными кудрями, которые всегда были немного небрежно уложены, и озорным характером, который мог неожиданно вспыхнуть.
Я запомнил, как она аккуратно занималась уборкой в их крохотном доме. Нельзя было назвать это домом в полном смысле слова — это была старая, сырая постройка с отклеивающимися обоями и дырами в стенах. Но для Селены это место было чем-то большим, чем просто убежищем от непогоды. Видя её труд и стремление к порядку, я чувствовал глубокое уважение. Селена, несмотря на все сложности и неудобства, оставалась верной себе, и её забота о том, что окружает её, всегда вызывала во мне восхищение.
Однажды, когда Селена была ещё шестнадцатилетней подростком, я, будучи уже двадцатипятилетним, заметил, как она избегала сидеть за одним столом с отцом. Этот момент остался в моей памяти, как чёткое напоминание о том, как сложны и болезненны были её отношения с ним. Селена явно не могла скрыть своего отвращения, её лицо скривилось в гримасе, когда отец подошёл к столу. Она даже не сделала попытки скрыть своё пренебрежение.
Селена считала своего отца лживым созданием, и это ощущение было не просто результатом каких-то мелких разногласий. Глубже всего её ранила мысль, что именно он был причиной смерти их любимой матери. Этот болезненный опыт оставил глубокие шрамы в её душе. Каждое упоминание о нём, каждое его появление в её жизни было напоминанием о той трагедии, которая изменила её навсегда.
Я помню, как Селена пела. Её голос был не просто красивым — он был завораживающим. Когда она пела традиционные песни, её голос как бы переносил тебя в другой мир, наполненный теплотой. Каждое слово, каждое звуковое колебание было пронизано эмоциями, и даже в самых простых мелодиях был особый смысл, который трудно было объяснить словами. Она также сочиняла свои собственные песни, которые были полны личных переживаний и глубоких чувств.
В моих снах Селена всегда оставалась чудом, которое, хотя и было недосягаемым, навсегда осталась в моем сердце. Каждый раз, когда я закрывал глаза, её голос словно воспоминание о чем-то прекрасном и недостижимом возвращался, оставляя после себя чувство нежности и утраты.
Селена бережно хранила толстый альбом с фотографиями своей матери, который был для неё чем-то вроде священного. Альбом был старым и потертым, с пожелтевшими страницами, но каждая фотография была тщательно упорядочена и защищена. Никто не имел права прикоснуться к этому альбому, и Селена строго следила за тем, чтобы никто не нарушил её личное пространство в этом вопросе.
Когда разговор заходил о её матери, Селена всегда внимала с особым интересом, её глаза начинали светиться, а лицо становилось мягким и сосредоточенным. Каждое упоминание о матери, каждый рассказ или воспоминание касалось её так глубоко, что она могла часами обсуждать детали, делясь тем, что было ей дорого и важно.»
— Истории из моей жизни, Мигель Луис Рохо, 1993 год.
Биография:
Сильвия Сауседо и Пабло Заманильо-Рамирез прожили вместе двенадцать лет, но их жизнь была непрерывной борьбой. Сильвия, с её врождённой ревностью, постоянно отслеживала каждый шаг Пабло, задавая ему один и тот же вопрос: с кем и где он был. Эти вопросы звучали в её устах снова и снова, превращая каждый день в мучительное испытание для обоих. Сильвия не могла смириться с мыслью, что Пабло мог проводить время вне их отношений, с другими. Её постоянные подозрения и допросы порождали лишь ещё больше недоверия и напряжения.
Каждый раз, когда Сильвия задавала свои постоянные вопросы, это приводило к ссорам, которые становились всё более бурными. Пабло, чувствуя нарастающее давление и раздражение, начинал прибегать к насилию. Его гнев, сначала словесный, затем физический, накапливался до такой степени, что он не стеснялся использовать свои кулаки.
Однажды ночью, когда Сильвия, находясь на позднем сроке беременности, была охвачена адской болью, её жизнь изменилась окончательно. В возрасте тридцати лет, страдая от невыносимых мучений, она родила своего шестого ребенка. Трагедия не оставила ей шансов выжить. Сильвия ушла из жизни, оставив после себя боль и потерю, с которыми не справиться.
Её дочь, названная Селеной, была крещена в честь доктора, который отчаянно пытался спасти Сильвию в последние моменты её жизни.
Пабло был бывшим полицейским, но по неизвестным причинам потерял свою работу. Эта потеря стала началом их финансового падения. Сложности жизни заставили их постоянно переезжать из города в город в поисках лучшего существования. Пабло подрабатывал фермером и механиком, чтобы хоть как-то обеспечивать семью.
Старшая дочь, Присцилла, стала так называемым ангелом, для своей младшей сестры, Селены. Присцилла, несмотря на молодость, взяла на себя заботу о Селене и других младших братьях и сёстрах, обеспечивая им любовь.
Селена, привязанная к матери, развивала глубокую ненависть к своему отцу, обвиняя его за все беды их семьи. Эта ненависть росла вместе с ней, формируя её личность и отношения. Дальнейшее её взросление было тесно связано с конфликтами и страданиями. Друг семьи и дальний родственник, Мигель Луис Рохо, подробно описывал детство Селены. Луис, выросший в роскоши, был свидетелем контраста между своим комфортным детством и жизнью троюродных сестёр, включая Селену, которая росла в бедных и опасных условиях города.
— Селена, ты достойна лучшего. Чем жить в трущобах, ты очаровательна, как сама луна.
✫
По мере взросления Селена нашла утешение в пении. Она была увлечена музыкой, изучала различные музыкальные группы и собирала кассеты. Иногда ей удавалось достать их тайно, своровав из магазинов или находив выброшенные записи. В её крошечной комнате без двери, которая больше походила на склад для мусора, стены были покрыты постерами любимых певцов.
Однажды, в один из тех жарких летних дней, когда солнце нещадно пекло, и воздух стоял как в парной, Селена, стараясь отдохнуть от давящего одиночества, решила провести день на реке с несколькими близкими друзьями. Они выбрались на небольшую лодку, чтобы насладиться летним плеском воды и временным избавлением от повседневных забот.
Селена, сидя на краю лодки и погружая ноги в прохладную воду, почувствовала, как лодка неожиданно качнулась. Она попыталась сохранить равновесие, но внезапно оказалась в воде, когда лодка вдруг накренилась. Её крик утонул в звуках волн.
Селена оказалась под водой, её тело сразу же обволокло мутное озеро. Она резко потянула воздух, но воду в лёгких было трудно вытолкнуть. Паника овладела ею, когда она поняла, что силы покидают её, а вода вокруг становится всё более глухой и давящей. Руки и ноги метались в поисках выхода, но вокруг всё было лишь мрак и хлад.
В какой-то момент, казалось, что мир полностью закрылся. Но в хаосе и страхе раздались голоса — её друзья. Вдруг кто-то схватил её и вытащил на поверхность. Воздух был сладким и драгоценным, но страх и неуверенность оставались.
Постепенно, оставив позади своё недавнее испытание, Селена покинула родной город и отправилась в путь, скитаясь по различным городам и поселкам. Её жизнь стала бесконечным путешествием, в котором каждый новый день приносил новое место и новые возможности. С каждым шагом, с каждым переездом она искала свой путь, новый, очередной путь.
I sing because I'm happy
I sing because I'm free
His eye in on the sparrow
And I know He watches
And I know He watches
I know He watches me.
Профессия:
Начинающая певица, музыкант.
Семья:
Пабло Замарильо-Рамирес — отец, мертв.
Сильвия Сауседо — мать, умерла во время родов.
Патрисия Лардисабаль — сестра, единственный живой человек из её семьи, возможно.
Группа крови — аллерген? (да/нет):
Нет.
Дополнительные детали:
✦ Селена имеет слабость к традиционной аргентинской кухне, особенно к сладким десертам и выпечке. Её любимые блюда — это альфахорес и Panqueques con Dulce de Leche.
✦ Селена свободно владеет испанским, и иногда использует фразы из лунфардо — аргентинского диалекта испанского, который она изучила из-за своего интереса к культурному разнообразию Латинской Америки. Эти фразы могут быть непонятны людям, не знакомым с этим диалектом.
✦ Селена сочиняет стихи и пишет песни, вдохновляясь собственным жизненным опытом. Её тексты часто отражают её внутренние переживания, личные испытания и наблюдения за окружающим миром.
✦ Селена увлекается филателией, коллекционируя почтовые марки и другие почтовые ценности.
Эне почувствовала, как напряжение с каждой секундоы в воздухе усиливается. Шайенн остановилась, и её резкие движения, усталый голос и всё остальное вызывало в Эне смешанное чувство тревоги и сочувствия. Она видела, как глубоко эта женщина погружена в свои мысли и может и быть,что она не могла понять всего того, что пережила и до сих пор переживает Шайенн, но ей не нужно было понимать всё до конца,чтобы почувствовать всю её боль.
Внутри Эне бушевала борьба: она хотела найти слова, которые могли бы хоть как-то облегчить душу старшей, но чувствовала, что ничего из того, что она скажет, не сможет разрушить ту стену боли, которую она возвела вокруг себя уже достаточно давно.
Саар молча смотрела на Шайенн, пытаясь найти правильные слова для поддержки, но чёрт возьми ничего на тот момент в голову не приходило. Она ощущала ту тяжесть, с которой женщине давались эти признания, словно каждая фраза была вырвана из самого сердца. Эне понимала, что слова здесь вряд ли могут помочь, но всё же она не могла молчать. В этом безмолвии, которое окружало их, даже самый тихий голос звучал громко, и ей казалось, что нужно сказать хоть что-то, чтобы разбить эту удушающую тишину.
Эстонка знала одну важную вещь, что эта женщина — её последняя опора, единственная связь с реальностью и без неё она никто. И если Шайенн падёт, то и она, Эне, тоже потеряет смысл своей уже и без этого никчёмной жизни.
- Шайенн, — тихо начала она, подходя ближе и осторожно положив руку ей на плечо, словно боясь, что прикосновение может разрушить хрупкое равновесие, — я знаю, что тебе тяжело. Ты похоронила своё прошлое, и это больно. Это словно часть тебя осталась там, вместе с теми, кого ты потеряла. Но… я не думаю, что это конец.
Эне сделала паузу, её голос звучал мягко, но в нём ощущалась некая твёрдость. Она говорила осторожно, понимая, что не имеет права навязывать Шайенн свою точку зрения, но не могла позволить ей погрузиться в бездну отчаяния в то время,когда сама блондинка была единственным способом на пути к спасению.
— Ты говоришь, что их больше нет, что их улыбки не вернуть. — Эне вздохнула, её глаза заглянули в лицо Шайенн, пытаясь уловить хотя бы намёк на ответ. — Но, может, именно их память помогает тебе двигаться вперёд? Может, это не конец, а только начало чего-то нового? Мы не можем изменить прошлое, но мы можем изменить будущее. Возможно, именно это они хотели бы для тебя,не так ли?Ты ведь продолжаешь идти, несмотря ни на что.
Эне сделала паузу, чувствуя, как её собственные эмоции застревают в горле. Она боролась с внутренними сомнениями, пытаясь найти в себе силы говорить дальше.
- Я не знаю, что будет дальше. — Эне отвела взгляд, посмотрев на пустую дорогу впереди. — Но я верю, что пока мы живы, у нас есть шанс на...Помнишь ты же сама говорила про наше спасение.Может быть, этот путь кажется бесконечным,но мы можем продолжать идти. Мы можем выбраться отсюда,мы попробуем хотя бы. Не ради нас самих, а ради тех, кого мы потеряли.
@efg455
Шайенн продолжала идти, её ноги уже еле шевелились, каждый шаг давался с трудом. Заброшенные улицы, с поросшими травой пустыми домами, оставались позади. Она не могла позволить себе остановиться, зная, что это было бы бессмысленно, а возможно, даже опасно. Ломкие блондинистые волосы, некогда завораживающие, теперь выбивались из-под её шали обрамляли лицо, обветренное и усталое.
— Конец. Да, конец это начало чего-то нового.
Быстро пробормотала она себе под нос, её голос дрожал, словно её слова могли рассыпаться в воздухе.
— Я должна сдержать себя и не ныть. Мне уже не десять лет.
Шайенн слегка поправила свои волосы, её руки дрожали от напряжения и усталости. Она пыталась сохранить видимость уверенности, но каждое её движение выдавало её измотанное состояние. Теперь, когда она посмотрела на себя со стороны, она увидела не ту красивую женщину, что была раньше, а потрёпанную временем и уже старую Шайенн.
— Да, у нас есть полно времени, чтобы думать, куда и как нам идти, и не ошибаться.
Ещё более унылым, наполненным глубокой печалью и усталостью произнесла Флеминг.
Её слова звучали как хриплый шёпот, не способный утешить её или кого-либо ещё. Шайенн попыталась отогнать тёмные мысли, но усталость и боль не отпускали её. Она замедлилась, её дыхание стало тяжёлым и неровным.
— Ладно, нам нужно идти быстрее. — сказала она решительно, но её голос был ослаблен, от чего каждое слово казалось более трудным для произнесения. — Плевать на погоду и прочее.
Она ускорила шаги, несмотря на боль в мышцах и усталость, которая ощущалась в каждом её движении. Шайенн сделала усилие, чтобы не обращать внимания на погоду, и не отвлекаться глупыми вопросами и разговорами.
----------- ✶ -----------
✦ Имя, фамилия:
Реджина Уна Харальдссон || Regina Una Haraldsson ||
✦ Возраст, дата рождения:
49 лет || 15. 03. 1947
✦ Национальность:
Американка.
✦ Внешность:
✦ Характер:
Детские шрамы, оставленные долгими годами давления и угнетения, сделали из Уны человека с глубокой внутренней пустотой. Воспоминания о постоянных унижениях, критике и попытках матери контролировать каждый аспект её жизни отложились не просто ранами, а как непреходящая боль, которая с годами только глубже укоренялась в её душе. Реджина, она никогда не чувствовала себя свободной, словно её окружали невидимые цепи, тянущие назад каждый раз, когда она пыталась сделать шаг вперёд. Её желание вырваться из этого замкнутого круга всегда стояло на первом месте, но страх, и чувство вины и обида мешали ей двигаться вперёд.
Она всегда боялась. Когда мать гневно смотрела на неё, Реджина инстинктивно зажмуривала глаза, ведь таким образом можно было спрятаться от того ужаса, который накатывал в эти моменты. Её сердце замирало, а тело напряжённо сжималось, как будто готовилось к очередной волне криков и обвинений. Гнев матери казался всепоглощающим, его нельзя было избежать. Её голос, в те моменты, когда она начинала говорить, звучал не просто громко — он отдавался эхом в голове, когда Табита повторяла:
«....долготерпеливый и многомилостивый и истинный, сохраняющий милость в тысячи родов, прощающий вину и преступление и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвертого рода.»
Конечно, она с детства понимала, что жизнь вдали от матери будет тяжёлой, но мечтала о свободе. Она видела, как её брату удавалось избегать материнского контроля, и завидовала его успехам. В то же время она радовалась, что он смог спастись от их матери, хотя и чувствовала себя слабее на его фоне. С младшей сестрой, Дебби, у Реджины не было ничего общего. Дебби была худенькой и слабой на вид, но у неё была внутренняя воля, которая позволяла ей сопротивляться матери. Сама, Реджина же была физически крепче, но гораздо более боязливой, что мешало ей бороться и противостоять.
Мать была убеждена, что нет ничего более святого, чем послушание и следование Божьим законам. Она считала, что только ее толкование писаний является правильным и абсолютной истиной. По ее мнению, любое отклонение от строгих моральных норм или попытки самостоятельного мышления были не только проявлением непослушания, но и прямым нарушением воли Бога.
В её глазах Реджина была главной грешницей.
ₓ ₓ ₓ ₓ
Реджина любила то, что её мать не переносила, и сделала всё наоборот, чтобы быть похожей на своих одноклассниц, которые толпой бегали за песнями Элвиса Пресли. Ох, какие у неё были безумные глаза! Как будто гром мог разорвать их на куски, или, подобно вулкану, готовому извергнуться в любой миг.
Реджина не могла верить себе и своим чувствам, что приводило её к частым истерикам и вспышкам гнева. Когда она сталкивалась с эмоциональным напряжением или внутренним конфликтом, она начинала паниковать и разрушать всё, что было под рукой. Она могла сильно кричать, ломать предметы и проявлять агрессию. Потом? Потом уткнулась в подушку и плакала весь день.
Но, увы, она была поглощена завистью к окружающим. Она не имела того, что было у других, её жизнь была ограничена постоянным чтением Библии и выполнением требований матери. В то время как её сверстники строили отношения, гуляли по городу и даже посещали такие места, как Чикаго, она оставалась в тени, лишённая таких возможностей. Аттракционы, вечеринки, новые впечатления — всё это было недоступно для неё.
С каждым новым днём она ненавидела Табиту.
И даже после того как Реджина стала взрослой, у неё возникло сильное желание забыть всё прошлое. Она стремилась оставить позади все переживания и ограничения, связанные с её детством. Особенно мучительным для неё было имя Табита, которое напоминало о ужасающей матери. Харалльдсон хотела избавиться от всего, что связывало её с этим именем и прошлым, не слышать его больше и не сталкиваться с напоминаниями о тех временах.
Светлые волосы немного растрепаны, как будто она не заботится о том, чтобы всегда выглядеть идеально её лицо выражает усталость и внутреннее напряжение, её никогда не считали красивой. Но она была идеальной в глазах детей, которых любила всем сердцем.
Oни ушли из её жизни, Реджина почувствовала, что потеряла всё, что было связано с её счастьем. Их отсутствие оставило в её жизни пустоту, которую невозможно было заполнить ничем другим. Реджина почувствовала, что её счастье и радость исчезли вместе с ними, и теперь она существовала в мире, где не осталось места для истинного удовлетворения и радости?
✦ Биография:
«Личные Заметки»
— Реджина Харалльдсон, 1989 г.
Моя мать (Табита Маклеод) была красивой женщиной с ясными как небо синими глазами и красивыми, светлыми волосами. Но, она по-настоящему никогла не любила меня. В доме царила постоянная тишина, и каждодневные заботы занимали наши мысли. Уроки, уход за домом, и прочие домашние дела были нашими основными занятиями. За малейшую провинность она наказывала нас самым жестоким образом. В гневе она напоминала дьявола: «И явися ино знамение на небеси: и се, змий велик чермен, имея глав седмь и рогов десять, и на главах его седмь венец».
Она никогда по-настоящему не любила моего отца и вышла за него скорее по необходимости, чем по желанию. Дом, где я росла, был наполнен холодной тишиной, отдалённостью и чёткими правилами, которые никто не мог нарушать без последствий. Отец был почти незаметен — всё его время поглощала работа, а вечерами он возвращался молчаливый и уставший.
Моя мать любила повторять, что дети рождены для покаяния, а не для радости. «Не дай Боже забыть, что жизнь – это борьба с грехом», – говорила она часто, втирая мне в голову священные тексты, которые я должна была запомнить наизусть. Уже в три года я умела цитировать Библию и знала молитвы лучше, чем любые детские песни или игры, которых у меня, к слову, почти не было. Играть или развлекаться мать запрещала, называя это «пустым временем, угодным лишь дьяволу»
Табита говорила каждый раз. Не останавливайтесь, пока не научите своих детей в страхе Господнем, ибо написано «Наказывай сына твоего, доколе есть надежда, и не возмущайся криком его.» Детские игры, смех и шалости для меня стали недоступны, ибо они были объявлены греховными. Кхм, так считала моя мать, которой не нравилось ничего, кроме своих интересов.
С каждым годом мои обязанности увеличивались: я помогала по дому, училась молиться перед сном, делала все уроки под строгим контролем матери. В восемь лет я понимала, что мои сверстники живут иначе, что они смеются и играют, а у меня нет такой свободы. Моё детство стало своеобразной школой покаяния. Мать учила меня верить в спасение через страдания, говоря: «Кого любит Господь, того наказывает; бьёт же всякого сына, которого принимает»
К одиннадцати (двенадцати) годам что-то внутри меня начало меняться. Я больше не могла находить утешение в постоянном чтении. Молитвы, которые когда-то были частью моей повседневной жизни, теперь казались мне бессмысленными. Меня начало раздражать то, как моя мать ограничивала всё, что касалось свободы мысли и чувства. Я стала уходить в себя, всё реже открывая священные тексты.
Мать сразу заметила мои изменения. Она говорила, что я – дьявольское отродье, сбившееся с пути истинного. Её фанатизм усилился, и наказывала она нас теперь еще более жестоко, чем раньше. Со мной под удар попадали мой старший брат от первого брака отца, и младшая сестра. Вместе мы терпели одно наказание за другим. Мать, ссылаясь на Писание, утверждала: «Если сын твой непокорен, приведи его к старейшинам и скажи: "Сын наш этот упрям и непокорен, не слушает нас, распутен и пьяница"»
Она считала, что любые мои действия, любое стремление к самостоятельности – это проявление дьявольского влияния. Мы не имели права задавать вопросов или выражать своё мнение. Вся наша жизнь была подчинена строгим правилам. Даже в моменты, когда я пыталась вернуться к привычным обязанностям, к книгам и молитвам, во мне уже росло непонимание, почему моя мать, будучи верующей женщиной, не видит во мне просто человека, а только грешника?
Моя мать, чья вера всегда была непоколебима, особенно взорвалась гневом, когда однажды услышала, как я слушала песни. Это были невинные песни того времени, которые звучали на радио, подарок от бабушки. Элвис Пресли, Дорис Дэй, эти исполнители были главные у меня.
Это дьявольские песни! Они затуманивают ваши умы и губят души! – кричала она. Её гнев был неудержим. Мать стала наказывать нас ещё строже, считая, что музыка — это один из способов, через который зло входит в дом. Она запрещала не только петь или слушать радио, но даже упоминать что-либо, что связано с теми «грешными звуками»
Когда в школе готовилась вечеринка, где я так хотела впервые по-настоящему почувствовать себя частью чего-то светлого и радостного, мать, конечно, была против. Ты не пойдёшь туда, как все эти грешницы, — сказала она твёрдо. Я мечтала надеть короткое платье, сделать хоть немного макияжа, чтобы выглядеть, как другие девочки моего возраста. Но мать категорически запретила... её взгляд, этот взгляд я запомнила всегда.
Украшать себя для этого мира — значит угождать дьяволу, — твердя это, она не позволила мне взять то платье, о котором я так долго мечтала. В её глазах каждый элемент современной моды был символом распада и грехопадения. Она вручила мне скромное длинное платье, которое выглядело как одежда из прошлого века, и я должна была надеть его без всякого макияжа.
В 18 лет я впервые почувствовала, что такое любовь. Казалось, всё было иначе, когда рядом со мной появился Льюис. Благо на этот раз мать согласилась — ведь он был верующим католиком, соблюдал все церковные каноны и уважал её так, как она того требовала. Вот этот человек спасёт твою душу, — говорила мать, улыбаясь, что бывало крайне редко. Я ненавидела их обоих — за это безупречное понимание друг друга, за их общую веру, за то, что она видела во мне лишь подчинённую воле Бога через Льюиса.
В 19 лет я уже родила ему детей — двух сыновей. Они стали смыслом моей жизни, хотя отношения с Льюисом постепенно портились, словно какое-то проклятие, переданное мне от матери, нависло над нашей семьёй. Внешне всё было хорошо, но внутри я чувствовала, как что-то уходит, как мы теряем связь, любовь и взаимопонимание.
Однажды, когда Льюис возвращался с путешествия из Техаса, вместе с нашими детьми, произошла авария. Их машина столкнулась с другой на мокрой дороге. В тот момент вся моя жизнь будто остановилась. Я не могла поверить, что это происходит, что этот человек, с которым я разделила всё, может быть в опасности, что наши сыновья, которых я любила больше всего на свете, их больше не было.
Мать проклинала меня каждый раз, когда я пыталась выстроить свою жизнь. Она буквально совала свой длинный нос во всё, что касалось меня, разрушая любые попытки стать независимой. Её постоянное вмешательство не давало мне дышать. Она называла меня дьяволом, верила, что я проклята с самого рождения, и ненавидела меня с такой силой, что эта ненависть пронизывала каждый уголок нашего дома. Её презрение было очевидным, и терпеть меня она не могла.
Когда мне было 24, я снова попыталась построить отношения — на этот раз с бывшим одноклассником, который появился в моей жизни неожиданно. Я надеялась, что этот человек сможет принести что-то хорошее, что, наконец, я смогу уйти от влияния матери. Но каково же было моё удивление, когда выяснилось, что он уже давно состоит в отношениях, и нам пришлось разойтись.
Казалось, жизнь наконец стала нормальной. Моя мать, Табита, перестала вмешиваться и занималась своими делами, давая мне редкое ощущение покоя. Но стоило ей узнать о моей новой связи с мужчиной, как она снова взорвалась гневом. Табита была убеждена, что вдова должна вести себя скромно и ни в коем случае не вступать в новые отношения. Её реакция не заставила себя долго ждать, и она процитировала Библию с осуждением: «Жена связана законом, доколе жив муж её; если же умрет муж её, свободна выйти за кого хочет, только в Господе.» Она считала, что я нарушаю заповеди и веду себя неподобающим образом.
Но несмотря на её упрёки, в 1975 году у меня родилась дочь. Это был радостный момент для меня, но и новый повод для матери вмешиваться в мою жизнь с ещё большей строгостью. Моя жизнь с третьим отношением, казалось, наконец стала стабильной. Я радовалась каждому моменту, посвящая себя воспитанию дочери. Я была счастлива, любила её всем сердцем и заботилась о ней. Всё шло хорошо, пока не настал тот ужасный день.
Слезы и крики разрывали моё сердце, когда я узнала о трагедии. Наш дом сгорел дотла из-за короткого замыкания в электричестве. К сожалению, моя дочь и муж оказались внутри. Я узнала об этом лишь после окончания своей рабочей смены. Было уже поздно что-то изменить. Всё, что мне оставалось, это горькие воспоминания и пустота от утраты.
Моя мать не упустила возможности еще больше меня унизить в тот ужасный день. Когда я вернулась домой после трагедии, она встретила меня с яростью. Она не только обозвала меня всеми возможными оскорблениями, но и нанесла сильную пощечину. Её слова звучали как удары: «Ты снова все испортила, как и всегда! Твои грехи уничтожили всё, что ты касаешься. Ты же дьявол, который только приносит несчастье!»
✦ Профессия:
Безработная, на данный момент.
✦ Семья:
⟢ Табита Харалльдсон (Маклеод) — мать. [1919 — 1978] †
⟢ Йонас Харалльдсон — отец. [1913 — 1961] †
⟢ Лесли Джон-Фёнс — отчим. [1914 — 1971] †
⟢ Тория Джон-Фенс — тётя. [1923 — 1959] †
⟢ Терри Джон-Фёнс, тётя. [1921]
⟢ Дебора Джон-Фёнс, сводная сестра. [1949 — ?]
⟢ Спенсер Джон-Фёнс, сводный брат. [1935 — ?]
⟢ Уильям Донеган, сын. [1966 — ?] †
⟢ Эдди Донеган, сын. [1968 — ? ] †
⟢ Лесли Донеган, сын. [1970 — ?] †
⟢ Альба Коллинс, дочь. [1975 — ?] †
✦ Является ли группа крови аллегреном:
Нет.
✦ Дополнительные детали:
✵ Особенно любит дождливую погоду (даже в летние, жаркие дни.)
✵ Мечтает когда-нибудь написать целую книгу.
✵ Пьет горькое кофе, да и без сахара.
✵ Любит природу, любит жизнь, но теперь она предпочитает жить в городе, обычной жизнью.
✵ Реджина ведёт дневник, в котором записывает свои мысли, чувства и переживания.
✵ По знаку зодиака — Рыбы.
✵ Имеет датское происхождение.
✵ Обязательно носит с собой оружие (Walther P99).
✵ Слушает такие группы как;
↣ Beastie Boys
↣ Radiohead
↣ Nirvana
↣ Oasis
Maybe you’re the same as me
We see things they’ll never see
You and I are gonna live forever
Она вздохнула и устало потёрла глаза, чувствуя нарастающее напряжение и усталость. Её тело было в состоянии физического и эмоционального истощения. На ней была черная футболка с красной надписью AC/DC с белой обводкой, которая была уже немного изношена. Темно-синие брюки также выглядели поношенными и покрытыми мелкими пятнами. Длинные светлые волосы, разделенные пробором по центру, частично закрывали её уши. На левом плече висела светлая сумка, немного потёртая и со следами использования. Реджина повернула голову в сторону и поставила локоть на край скамейки, её взгляд скользнул по парку. Парк был пустым и запущенным, дорожки заросли травой и мусором, а деревья выглядели неухожено. Деревья имели оголенные ветви, которые создавали мрачную тень. Вокруг не было ни одной живой души. Отсутствие активности в парке только усиливало ощущение одиночества и заброшенности.
Взгляд её снова вернулся к парку. Она заметила, что мусор и обломки были разбросаны по тротуарам. Пластиковые бутылки, обрывки бумаги и старые упаковки медикаментов валялись на земле. Это был обычный городской мусор, но здесь он выглядел особенно депрессивно. Каждый шаг, который она делала, звучал глухо и был поглощён тишиной, как будто её присутствие не имело значения, как и всегда.
Она хотела просто уйти, но не могла найти в себе сил сделать это. Каждое её движение было сопровождено чувством, что всё, что она делает, не имеет смысла. Она снова взглянула на часы, и время, казалось, замерло. Сумка на её плече, хотя и не была тяжёлой, казалась ещё одним символом её внутреннего состояния. Внутри сумки находились только несколько предметов, которые не имели особого значения.
— Ну и конечно, я в д()м().
Реджина продолжала двигаться, стараясь не обращать внимания на окружающий её мусор и запахи. Её шаги были медленными, и она с трудом передвигалась, ощущая, как каждое движение отнимает у неё все больше сил. Парк, с его запущенными участками и мусором, казался ещё более угнетающим, чем прежде.
— Тьфу, что за вонь.
Поморщилась, почувствовав, что запах сырости и мусора стал невыносимым. Она развернулась и направилась в другую сторону парка, где обстановка выглядела более опрятной. Здесь не было видимых следов мусора, и природа занимала своё место, не тронутую людьми. Она заметила, что в этой части парка деревья стояли в правильных рядках, кустарники были подстрижены, а дорожки были аккуратно вымощены. Чистота была лишь внешней иллюзией, поскольку природа медленно брала своё — листья постепенно осыпались, а трава, несмотря на уход, начинала вырастать, заполняя щели между плитами. Птицы иногда пролетали мимо, издавая мелодичные звуки, которые на фоне тишины казались особенно явными.
// Чтож, была не была... ☨ @magicals //
Кристиан покоился на одной из скамеек парка, с наслаждением вдыхая осенний запах сырости. Он сидел настолько неподвижно, сливаясь с самой природой, что возле него давно собралась небольшая стайка голубей, безуспешно выискивающая себе пропитание.
Рядом с юношей, на той же скамейке лежал его фотоаппарат и термос с горячим чаем, который ему с собой дала мать. В его планах было сделать пару хороших снимков, но атмосфера была настолько прекрасна, что не хотелось делать ничего, а просто наслаждаться этими редкими моментами настоящей идиллии.
Всматриваясь в даль, он мог заметить как ветер шаловливо играет с осенними листьями, то и дело гоняя их по всему парку. В такую погоду здесь мало кто бывал - чтож поделать, другие люди не питали такую же страсть к осени, как тонкая мечтательная натура Юноши.
Но неужели, кто-то всё-таки решил выбраться наружу? Нужда ли заставила эту персону покинуть жилище, или же это такой же чудак, как Кристиан? Это было неясно, поэтому он лишь с интересом вглядывался в приближающийся силуэт с неподдленным интересом гадая, с какой же целью он здесь появился, нарушив его одиночество.
//Дальше буду стараться писать больше, у меня опыт небольшой, но должна же я его как-то нарабатывать 
Бронь ставлю)
//Не волнуйся, всё в порядке, я тоже неопытная в ролевых ^.^//
Реджина шла по парку, тихо погружённая в собственные мысли, когда её взгляд случайно упал на фигуру вдалеке. Она замерла, всматриваясь в силуэт мальчика, сидящего на старой деревянной скамейке. Его поза была неподвижной, и, хотя расстояние было велико, Реджина почувствовала резкий удар в сердце, как будто его собственное существование было физически ощутимо.
Она приблизилась, всё ещё не веря своим глазам. Руки её дрожали, когда она прикоснулась к вещам мальчика, аккуратно переставляя их, чтобы освободить место на скамейке рядом. Вещи выглядели обыденно, рюкзак, пустой пакет, несколько мелких предметов, которые могли принадлежать любому. С трудом сдерживая дыхание, она села на скамейку, ощущая её грубую поверхность под собой.
Она наклонилась немного вперёд, приглядываясь к его лицу, и её сердце забилось ещё сильнее. Все её сомнения и страхи сосредоточились в этой одной, столь непростой для понимания ситуации. Каждая клеточка её тела чувствовала, что здесь что-то не так, но она не могла определить, что именно. Понимание могло быть лишь через взаимодействие, через его ответ или, возможно, отсутствие его. В любом случае, Реджина знала, что это не просто сон, а нечто гораздо более реальное и значимое, чем она могла предположить.
— Это всё реально? Нет, не сон.