Wizarding World 𓇻 RP
Серж тщательно выверял тон, пока объяснял суть предложенного им дела, и всё же голос его, настолько спокойный, насколько Серж мог выдавить из себя спокойствие, порой дрожал, когда он заговаривал о совсем уж волнительных для него вещах. Он не отличался свойственным многим политикам бездушным равнодушием, он привык говорить ясно, показывать, что всей своей душой вовлечён в рассматриваемую ситуацию, даже если она касалась его лишь косвенно. Он подстраивался под текущее положение, невольно, совсем того не замечая, и менял интонации совсем автоматически. В его движениях порой присутствовала наигранная, даже театральная размашистость, когда он глядел в толпу, окружающую его, и воображал себя великим оратором, полководцем, зачитывающим перед наступлением своей армии воинственные речи. А наедине с кем-то важным, вдали от праздной болтовни и пустых обещаний, он переходил на шелестящий глухой полушёпот, и гнусавый его голос становился ещё гнусавее. Он встретил Буша с надменной улыбкой, а ушёл от него побеждённым. Угрюмый наставленнический тон, с каким он обращался к Хелен, стал попыткой защитить уязвлённое достоинство.
Он следил за витиеватыми буквами, появляющимися на бумаге, убеждаясь, что его слова никак не переиначивают. Он на горьком опыте понял, как это нелестно — читать про себя неблагосклонного содержания статьи. Он очень заботился о том, чтобы в материале не обнаружилось ни одного упоминания его имени.
Сухо изложенные факты, скучный и будничный новостной разворот его бы не устроил. Ему нужна была сенсация, он желал ярких описаний и бурных предположений. Он не был бы против, напиши Хелен откровенную чушь, он этого желал. Чем скандальнее содержание, тем больше прочтений, а значит тем значительней реакция, тем труднее её будет подавить. Он поставил себе задачку не из лёгких, но самоуверенно полагал, что быстро с ней справиться.
Серж не слишком переживал: на его стороне была правда. Вернее, правда довольно преувеличенная. Участие Бэйли в почти контрабандистских схемах провоза нелегального товара было совершенно очевидным, но его истинные связи с этим случаем, ровно как и его реальные мотивы, Серж умолчал. Он не сказал, что Бэйли приложил к этому руки лишь косвенно и не сказал, что Бэйли руководствовался высшими побуждениями: ему важно было освобождение из плена некоторых магических существ. Быть может, ему наплели про ужасные условия содержания, издевательства или насилие, Серж не мог знать наверняка. При всей своей напыщенной деловитости, Бэйли был в какой-то степени даже принципиальным человеком, это его и погубило. Это не волновало Сержа ничуть, самым важным для него был сам факт свершения аферы, ровно как и то, что в дело вмешался не-маг. Это ставило под угрозу магическое сообщество, а это весьма серьёзный повод для осуждения. Бедняга Бэйли едва ли на это рассчитывал.
Периодически Серж пробегался глазами по уже написанным строчкам, но всякий раз на его лбу появлялась критичная, недовольная морщинка. Хелен, по его мнению, писала слишком робко.
— Сдержанность необязательна, — заметил Серж, и уголки его губ искривились в какой-то снисходительной улыбке.
В самом же деле он был раздражён. В нём смешалось нетерпение, желание поскорее покончить с начатым, одновременно с этим и странное наслаждение, какое приносил ему начатый процесс.
В первой статье, написанной об этом, Серж рассчитывал видеть представление Бэйли как человека глупого, жадного и безрассудного. Это была отправная точка, искра, что подожгла фитиль — дальше планировалось больше. Он ожидал, что найдутся те, кто нападут на ослабленное положение Бэйли и постараются сделать из него жестокого злодея, надавят на инцидент с не-магом, выставят свирепым чудовищем. А за ними последуют те, кто пустятся в его защиту, возьмут пару-другую интервью и превратят в невинного козла отпущения. Когда до этого дойдёт, руку уже приложит Конфедерация. Они уж постараются, чтобы об их сотрудниках не говорили плохо! Скандал покрывается другим скандалом, и вскоре про этот случай забудут, если вовремя отвести его в сторону. А пока это выгодно, пусть постоит на самом видном месте.
Чем больше Серж говорил, тем меньше жалости к Бэйли, которого он вот-вот собирался компрометировать, он питал. Этот человек с его по-овечьи невинной наружностью и заносчивой привычкой лезть, куда не звали, был для него препятствием, которое Серж с большой радостью устранял. Но как бы он не заставлял себя думать иначе, Бэйли виделся ему кем-то большим, чем всего лишь надоедливым бельмом на глазу. Его популярность, становящаяся с каждым днём всё больше и больше (и Серж был уверен, что пока он торчит в душной и пыльной редакции, он приобретает очередное полезное знакомство), его обаяние и его большие цели — всё это было живым напоминанием Сержу о том, что его драгоценное влияние далеко не бесконечно.
Поначалу он не понимал, затем он стал завидовать. Это представлялось ему унизительным занятием — кто позволит себе вытеснить его после всего того, что он для Конфедерации сделал? Когда злость перестала его слепить, он вспомнил с досадой, что в политике выживает сильнейший. Если он потерял хватку, он должен уступить место кому-нибудь другому. У него было время доделать неоконченные дела и освободить пост, к которому он шёл недолго, но с большим рвением, кому-то другому.
Но это означало потерю власти, а значит и потерю того, что всё это время приносила ему власть — уважения к себе. Серж держался за пост скорее из глупого тщеславия, нежели из предположений реальной выгоды. Пути отступления у него были, и пути отступления неплохие, но пока ноги его держали, он желал стоять на своём. В политике выживает сильнейший, но если сил не осталось, то выживает тот, у кого напрочь отшибло совесть.
Вот почему он здесь.
Он мог бы заверить Хелен, что обойдётся с Бэйли по возможности мягко («Разумеется, если его не упекут под стражу раньше, чем я смогу на это повлиять»), но это было бы совершенно откровенной ложью. Ему есть дело до благополучия Бэйли, он, прямо говоря, хочет, чтобы тот серьёзно пострадал. Это жестоко, но и мир жесток тоже. Окажись Уолтер на его месте, он поступил бы так же — этим оправдывал себя Серж.
Он обожал власть, он жил властью, её осознание дарило ему трепещущее, горячее, желанное чувство удовлетворения. А сейчас возможность выправить своё положение казалась ещё заманчивее. Мягкий скрип пера, скользящего по бумаге, стал для него звуком спасения, он слушал его с едва сдерживаемым напряжением, с каким глотает воду долго страдавший от жажды.
И он очень насторожился, когда Хелен робко поинтересовалась, отчаялся ли он.
Серж осмотрел её с удивлением, каким-то растерянным выражением, будто не поняв толком, о чём шла речь.
— Дело вовсе не в этом, поверьте, — довольно сухо сказал Серж, когда вернулся из рассеянного состояния. — Я не то чтобы в отчаянии...
Он кашлянул, вглядываясь внимательно в глаза Хелен. Она смотрела на него сверху вниз, чуть прищурив веки и сведя брови ближе к переносице. Не осуждение, но какое-то потаённое отвращение. Он не почувствовал удивления в её тоне, скорее разочарование. Это задело его больше, чем если бы она задала вопрос вполне искренний.
Врать ей незачем, она итак всё понимает. Но он, пожалуй, соврёт.
— В большой игре всегда так, — отозвался он чуть приглушенно. — Либо ты их, либо они тебя.
«Я не собираюсь записывать себя в утиль» — вот, что говорил вызов в его складке возле носа, проявившийся от подобия усмешки. Я, быть может, смешон, но я ещё поборюсь, и борьба эта будет грязной.
Но Серж не мог утаить от себя того, что вопрос Хелен ранил его в самое уязвимое место. Он продолжил строить непринуждённый вид, ища того, во что можно было бы ткнуть её в ответ. Она, умышленно или нет, очень принизила его в его же глазах, и он намеревался прикрыть смущение и выпустить пар. Он вспомнил про фотографию, найденную им, про порывистую резкость Хелен, когда он ей эту фотографию вернул, про улыбающегося мальчика с неё.
— Между прочим, а кто на этом снимке? — спросил он будто бы безразлично. — На том, который я вам вернул.
сквозь бледный дым, никак не хотевший улетать в открытое для него окно, фигура Сержа выглядела мутноватой и неясной. таковой она и представлялась на самом деле Хелен. опустив руку с зажженной полоской яда, она внутренне улыбнулась этому, но легче ей не стало.
его оправдания походили на озвучивание утвержденных истин - так или иначе, но по-другому быть не могло. слова месье Шантегрейля само собой разумелись, а Елена смотрела на его стареющее лицо, слыша увилистые попытки самообеления. в силу своей естественной мягкости, пусть и скрытой за построенным фасадом неуверенностей и горделивых обид, ей отчасти стало жалко этого человека. но ведь жалость - чувство отнюдь не положительное, а Хелен достаточно это понимала, чтобы в конце концов прийти к неуверенному осуждению. поступки Сержа для нее казались противоестественными, и будь она смелее и свободнее от имевшихся обязательств, она, пожалуй, прямо выразила бы свои мысли. но что-то смутное, безымянное и пока неясное, не считая ее стесненности, не давали ей этого сделать.
одно Шульцберг было интересным - мотивы мужчины. разве одно только властолюбие толкает людей его фасона на подобные? отнюдь, - она так не считала. за этим кроется целая совокупность причин, связь между которыми, порою прослеживается с трудом. причины и следствия тяжелой цепью тянуться от прошлого к настоящему, от настоящего к будущему, коверкая людей на самый разный манер. разве не за что было осудить Елену? но вереницу своих причин и побуждений она знала в лицо, пусть и пыталась отвергать многие из них в силу своего малодушия. а что же скрывалось за фигурой месье Шантегрейля?
ход ее мыслей был прерван болезненным уколом. уголки губ Хелен заострились, она прищурилась, но совсем не готовилась к оборонительному выпаду. слишком очевидными и вместе с тем невыносимыми для нее сделались свои же поступки. а может, она просто устала.
за окном алело закатное небо, по изрезанным золотыми лучами облакам струились красные огни уходящего солнца. как странно и глупо все складывалось, хотя, скорее разваливалось. а ведь со стороны все наверняка представлялось иначе. и с каждым человеком, наверное, так же: со стороны все иначе, проще или сложнее - не важно. все не так, все просто по-другому.
— а это мой сын, - ответила Хелен, не отрывая взгляд от окна. в ее голосе слышался слабый вызов, ведь это, все-таки, было весьма неприятно, и даже этот полый мышечный орган в форме конуса, именуемый сердцем, болезненно сжался.
— его зовут Тесеус, - зачем-то добавила она, выкидывая папиросу. “и я его плохая мать”. да, взаимное уязвление состоялось, можно было бы считать это прекрасным окончанием дня, но Хелен вдруг обернулась, недобро сверкнув глазами.
— у вас есть дети, месье Шантегрейль?
губы ее чуть дрогнули, когда она замолчала, посмотрев в темные глаза Сержа. тяжелая цепь тянется от прошлого к настоящему, от настоящего к будущему.
— Не скажу, обещаю, — заверил Рихтера Джон, — а пиджак оставьте. Вам он сейчас нужнее.
Тёмно-коричневый бархатный пиджак в своё время обошёлся ему в целое состояние (читай: все заработанные честным трудом деньги). Он был маггловским, со странными украшениями на плечах в виде пришитых наспех пёстрых заплаток и пивными крышками на воротнике. Потёртый на локтях, воняющий потом, он не представлял из себя что-то очень модное или красивое, но Джон всё равно считал, что пиджак этот был самым ценным, что он имел. В нём был что-то особенное: он ощущался приятной тяжестью на теле, в нём был столько пыли, что казалось, будто создан он был ещё во времена Мерлина, а главное он почему-то совсем не смущал магических существ своими побрякушками и платочками вырвиглазных цветов.
— Вернёте его как-нибудь в другой раз.
Вручив пиджак обратно, Джон отстранился, не отводя взгляда от собеседника. Помолчав немного, он добавил, пытаясь звучать чётко и убедительно:
— Будьте с собой помягче, мистер Рихтер. Никто вас за это осудит.
Хотелось добавить что-то вроде, я вас не осужу, но кем он был в жизни одного из важнейших людей в МАКУСА, чтобы эти слова имели хоть какое-то значение?
Аврелий послушно принял пиджак, даже и не скрывая удивления во взгляде. Снова накинул его себе на плечи как можно более небрежно, но очень скоро поправил его и обнял себя руками – так обнимают себя только замёрзшие люди, которым наконец предоставили возможность отогреться. На его плечах он напоминал плащ – настолько широк он был.
– Вы очень любезны, – Аврелий слабо улыбнулся, заправив выбившуюся из шевелюры прядь волнистых волос себе за ухо. Затем он услышал собственный тихий смех в ответ на слова спутника:
– Мистер Хардинг, не думаете же вы, что никто во всем МАКУСА не хотел бы испортить мне репутацию? И неважно, каким способом, – он ухмыльнулся. – Это вы порядочный человек и по вам это видно. Хотя вот мой брат говорил, что никогда нельзя исключать возможности для человека попасть в его черный список.
Он помолчал, скривив губы с v-образной верхней каймой.
– А есть у вас какие-то карьерные цели? – спросил он спустя долгую паузу. Лицо его при этом оставалось нечитаемым.
//извините, если напортачила, я последний раз смотрела ГП примерно 11 лет назад @autumnasthma
"Медленно вращается земля. Но мы здесь ни при чем, мы все живем во сне..."
Харуки Мураками «Кафка на пляже»
Имя, фамилия:
Ада Розмари Хэтчер [Ada Rosemary Hatcher], при рождении - Ада Чжун [Ada Zhong]
Возраст:
16 лет [07.11.1958]
Внешность:
Курс и факультет:
5 курс, факультет Пакваджи
Чистота крови:
чистокровная
Волшебная палочка:
лиственница, шерсть единорога, 9 дюймов
Биография:
Кэра вздыхает и кладет половник на полотенце, когда до ее ушей долетает шуршание детских носочков где-то возле серванта. Маленькая Ада старательно доставала из нижнего ящика куклу почти в два раза крупнее себя, но в этот раз остановилась на полпути и стала вглядываться в сепию фотографии за стеклом. Старики в чудной одежде, похожей на платья или халаты, как шаткая охрана сопровождают несшего на руках мягкий сверток отца.
- Кто это? — спрашивает девочка почти сразу же, как только мамины руки охватывают ее со спины полностью, ей даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, что это она.
- Как же кто? Твои бабушка и дедушка...
Такой простой ответ медленно стихал на губах волшебницы, когда она осознала, что больше, сказать, собственно-то и нечего. Как объяснить пятилетнему ребёнку, какими были те люди, которых ей так и не удалось застать в осознанном возрасте? Как показать слезящиеся пожилые глаза и дрогнувшую улыбку на стоическом лице и как выговорить сиплое sūnnǚ, когда из одеяльца достался первый чих? Родители ее мужа очень давно перебрались в США из богом забытой китайской деревушки, названия которой она так и не сохранила в памяти, и теперь все, что от них осталось, это вот этот клочок плотной бумаги в рамочке и рядок странных книжек с науками и заклинаниями, которые были ей неподвластны в силу языковых барьеров. Их она старалась лишний раз не трогать, даже когда протирала пыль, потому что от обложек по кончикам пальцев бежало колючее чувство слабых электрических разрядов.
Кэре не нравится, как ее муж все больше времени уделяет той, другой магии, совсем отличной от того, что они когда-либо практиковали вместе. Наследие многовекового опыта волшебников неприступного Востока не выглядит откровенно враждебным, но всегда так смотрит из тюрьмы своих толстых переплетов, будто пытается дать понять, что подружиться с ним явно не просто, и мысль о том, что в случае неудачи оно без зазрения совести поглотит неосторожного колдуна, уже начинала подавать голос. Но вряд ли этим стоило забивать голову ребёнку.
Хвала небесам, кукла соскользнула с полированного дерева на ковер и Ада потеряла к фотографии интерес.
"Мама любит показывать свою палочку. Она сделана из ивы, тонкая и извилистая, и я боюсь сломать ее. Я хотела бы иметь такую же, но мама говорит, что когда я подрасту, палочка выберет меня сама. А папину палочку я почти никогда не вижу. Иногда я проскальзываю в его кабинет, но там нет ничего, кроме странных баночек и дымящихся веток в горшочках.
Папа заметил меня и отругал, сказал, что я не должна трогать его вещи без разрешения. Теперь он закрывает дверь на ключ и всегда отказывает, когда я прошу его показать, чем он там занимается. Он запирается там по ночам, а мама говорит, что ее тошнит от запаха...бла-го-во-ний"
– малютка играет возле запылившегося зеркала на чердаке, пока по ту сторону стекла за ней наблюдают полупрозрачные фигуры семейной пары. Они никогда не отвечают, но по выражениям их лиц можно понять, что они внимают каждому слову. Ада начала видеть исчезнувших в небытье еще год назад и поначалу страшно перепугалась, родителям приходилось долго успокаивать ее, убеждая, что большинство духов безобидны, ведь когда-то они были такими же людьми с осязаемой формой (а куда еще деть магический дар в мире, где он нормален); по крайней мере это дало свои плоды – с потусторонним миром ей удалось в каком-то смысле подружиться.
***
Если вы когда-нибудь зададитесь вопросом об именах величайших мастерах волшебных палочек Северной Америки, Ян Чжун вряд ли вошел бы даже в десятку. Не сказать, что у него были совсем уж кривые руки, инструменты в итоге выходили весьма сносными и ладно скроенными, на любое ремесло найдутся люди, которые так или иначе будут делать все изящнее и филиграннее тебя. Особенно, если оно имеет привычку переходить из поколения в поколение, а тебе по воле случая приходится прогрызать дорогу самостоятельно. Так уж вышло, что у его родителей было принято колдовать куда большим арсеналом предметов, и при виде сыновьей палочки они лишь едва заметно сморщивали нос, будто сомневаясь, что такая хрупкая кроха может в одиночку творить волшебство; посему начинать приходилось с самых низов и вбирать ценные навыки с позиции подмастерья.
Были ли причиной тому воспоминания из нежного возраста или же незалатанные вовремя пробоины в воспитании, но с годами мужчина видел, как трещина этнических различий между ним и окружающими начинала расходиться все шире, даром, что большую часть своей осознанной жизни провел среди американских волшебников. Веских поводов к тому не было, кого из нас не награждали косым взглядом, может быть надо было сказать спасибо, что магический мир не был так подвержен предрассудкам о национальности, как мир не-магов. А может быть в нем клокотала не находившая выхода та, другая магия, сгущавшаяся в его сердце до темной вязкой массы.
"Папа стал молчаливым и мрачным. Я редко слышу его, когда мы едим или сидим в одной комнате. Даже когда я показываю ему свои рисунки, он смотрит на них как-то по другому. Наверное, он думает о своих книжках, сейчас он читает гораздо больше чем раньше. Мама ругалась с ним, но потом перестала. А еще перестала рассказывать мне истории перед сном. Говорит, что я уже слишком взрослая и скоро увижу все своими глазами. И тоже постоянно о чем-то думает, даже когда смотрит в пустую тарелку в руках. Папа иногда отдергивает ее, но перед этим на его лице мелькает улыбка. От чего ему так весело?"
Запутывать следы в душах, способных чувствовать тонкие материи, рыть дыры в их естестве, оставляя лишь оболочку...
Как это...волнительно...
Первой он привёл в дом молодую волшебницу Нэлли - выпустившуюся всего год назад девицу, работавшую с ним в магазине волшебных палочек также, как и он в свои цветущие годы. Лишь немногим перепадает честь переступить порог святая святых своего наставника, посему в ее симпатичной голове даже не промелькнула мысль отказаться. А после того, как Ян продемонстрировал ей несколько своих зелий, способность формировать какие-либо мысли в принципе покидала ее мозг и растворялась в воздухе как горячий пар. Очертания комнаты проплыли перед глазами, невесомая субстанция заклинаний обхватила ее со всех сторон, и через это полотно стали пробиваться куда более четкие незнакомые прикосновения вполне себе осязаемых рук.
Позже Ян представит ее за семейным столом как свою "подругу". Кэра не возражала против этого, равно как и против всего остального; измученная повисшей в воздухе тяжёлой аурой, она лишь бормотала про то, как рада знакомству и накладывала треморными руками невкусные вареные овощи в тарелку дочки.
Иногда Ада думала, что из всех обитателей этого дома лишь ей одной удалось сохранить ясность ума. Жизнь больше не будет прежней, в ее родителях что-то перемкнуло и бытовые сцены стали сменяться чем-то, что обычно происходит во снах...или же в аду, если пытаться обращаться к столь популярным у не-магов религиозным мотивам. Но связать ниточки между собой, не говоря уже о том, чтобы подать об этом голос, не получалось хоть тресни. По ночам она выкрадывалась из своей комнаты и подходила к входной двери. Потяни ручку и открой ее, беги в одних носках до тех пор, пока не почувствуешь, что расстояние стало достаточно безопасным. Но маленькие ладошки никогда не слушались, и ей оставалось только сжимать и разжимать их в молчаливом усилии над собой. Через замочную скважину вместо привычной улицы тянется лес, кроны деревьев расположены так плотно друг к другу, что свет звезд не успевает достигать травы. Влажный туман пахнет болотом и щекочет нос.
«Значит, я заперта здесь? А снаружи реальности больше нет»
А потом стуки из комнаты на втором этаже заставляют треснуть эту хрупкую иллюзию, Ада вздрагивает и возвращается назад, прячась под подушкой от раздающегося в ушах рондо голосов, треска свечей и скрипа половиц, исполнявших ритуальный танец шабаша чернокнижников.
Заклинания отца не причиняют физического вреда, но охрипшими песнопениями и красноречивыми монологами медленно затягивают в бездну, из которой их так беспардонно явили на свет после столетий сна. Они хватаются за пальцы и щиколотки, цепляются к краям одежды и дергают за волосы, прячутся по углам и наблюдают за тем, как угасающая воля замыкается в себе.
Не смотри. Не пытайся визуализировать. Если ты не смотришь, он не сможет дотянуться до тебя.
"Мать пришла не одна. Она приглашала пить чай девушку, которую раньше здесь никто не видел. Все вокруг кажется таким спокойным и располагающим к себе, но я снова не могу заставить себя закричать и прогнать ее отсюда. Мой голос пропадает в этот самый момент, когда я пытаюсь делать то, чего не хочет он. Даже сейчас я заставляю себя говорить, ищу ваши силуэты почти на ощупь, зрение на лица меня стало подводить. Я не могу поверить, что мать действительно делает это и своими руками помогает ему рушить судьбы, превращать их в такие же на все согласные статуи, но я хочу надеяться, что на самом деле она также кричит и молит себя остановиться. Я хочу думать, что настоящая она все еще здесь.
Он прячет палочки матери и Нэлли. Я думала, что он будет делать так с каждым, кто оказывается здесь, но это не так. В любом случае, я не думаю, что жертвы этих обстоятельств смогут снова использовать свою магию, если не освободятся прежде, чем сойдут с ума. Они уходят отсюда слишком изможденными, он вертит ими как хочет. Ему нравится забирать у нас свободу, не забирая ее физически. Не знаю, как объяснить иначе. Мы можем уйти в любой момент, можем нормально разговаривать, когда этого требует он, но наши порывы заточены в нашей же оболочке, если мы делаем что-то неправильно, тело отказывается делать что-либо еще. И все всегда возвращаются к нему, как животные возвращаются к пересохшему источнику посреди пустыни, ведь быть может он наполнится жизнью снова или хотя бы сделает это для нас.
Я не знаю, смогу ли я заставить себя прийти сюда еще. Хотя бы потому, что меня выворачивает от тошноты, когда я снова думаю о том, что ждет это ни о чем не подозревающее создание. Надеюсь, что хотя бы вас это беспокоит, даже если вы, как и я, не можете ничего сделать"
Не-маги говорят, что на связь с темными силами толкает Дьявол. Если верить вскользь оброненным в пески времени отцовским словам, якобы пересказу слов деда, в абсолюте не существует ни черной, ни белой магии, а окраску ей придают намерения волшебника. Иронично, что это сработало не в его пользу. Что бы там ни было, оно поселилось в искаженном разуме слишком глубоко. Ты, примальное божество, не понимающее человеческих законов. Ты, с ветвящимися тенями над пушистой макушкой, напоминающих тени рогов, ты, с твоим ртом полным острых зубов, с твоей тысячей глаз, когда у меня было всего только два, твои когтистые руки, научившиеся разрушать, мне стоило бежать от них гораздо раньше, но я была слишком мала, чтобы научиться чувствовать приближающуюся опасность, но я доверяла тебе так, как только ребёнок может доверять своему родителю, но я не могу ненавидеть тебя еще сильней, и те маленькие жесты привязанности, что ты делаешь, когда заплетаешь мои волосы или поправляешь одеяло Нэлли, они выглядят смехотворно на фоне твоей монструозной натуры, но почему я все еще думаю, что это когда-то закончится, почему я все еще надеюсь, что я заболела и это лишь мой дурной сон, а твоя оболочка расколется в ту секунду, когда я открою глаза...
Ты - это все, что пошло не так в этом мире
Ты - это ненависть к себе
Ты - это забыть того, кого любишь
Ты - это всё вышеперечисленное. Одновременно. Навсегда. Во все времена.
Это неоспоримый факт.
Поэтому перестань спрашивать.
***
Мракоборцы нагрянули к ним вскоре после того, как по магическому миру поползли новости о пропаже на несколько дней дочери семьи служащих МАКУСА. Земля стала острой, перекрывая любые пути к отступлению. Кэра и Нэлли бросаются на дверь как надрессированные львицы в неуклюжей попытке защитить вожака своего прайда, но что они теперь могут; верни им палочки, и они не вспомнят, как ими пользоваться. Топот десятков ног заставляет Аду забиваться в угол холодной стены.
"Все кончено"
Даже кто-то вроде тебя не сможет выжить без порядка, по крайней мере порядка в голове. Ты прицепился к нам, ты делаешь это с нами, потому что ты всё еще нуждаешься в нас, жалком подобии порядка, чтобы существовать. Это жалко. Ты жалок.
Она оборачивается последний раз, чтобы посмотреть на тени тех, кто все это время был хоть каким-то подобием ее молчаливой поддержки, но молодой мужчина тянет девочку с чердака за запястье, чтобы показать солнечный свет ослепшему мышонку.
Забвение благословенно, но для Ады оно недостижимо. В назидание ей о губительности темных искусств и попытке сохранить остатки рассудка после того, как его изрядно пошатнул волшебный паразит (чем, увы, не смогли похвастаться ни ее мать, ни Нэлли - теперь они доживают свой век, блуждая в пустоте собственной головы). Отец исчезает из поля ее зрения, и она знает, конечно же знает, что он больше не вернется никогда - непростительные заклятия требуют жертвы, конечной из которых всегда оказывается сам их пользователь, но он все еще останется жить в пепле бронзовой чаши, в тусклой лампе мастерской волшебных палочек на первом этаже их дома, которую заколотили досками и пустили с молотка, в стихающих голосах, подгоняемых свистом ветра из оконной щели. Он останется в красноватых по углам страницах тех книг, пока их не сожгут или запрут за семью печатями прежде, чем все полетит к чертям.
Ян Чжун победил
Ян Чжун проиграл
Ян Чжун живет во всём, что находится вокруг него
Последний год перед началом своего пути как волшебницы она провела у семьи двоюродного брата Кэры - спокойная домашняя обстановка дала ей второе дыхание (за это же время она меняет фамилию, чтобы оборвать последнюю связь с дрянным наследством), но поступление в Ильверморни все еще было такой встряской, которую ей казалось вынести не по силам. Вокруг сотни подростков, нервно теребящие свои мантии и ждущие момента, буквально предопределяющие их судьбу. Но сколько из них однажды решит переломить ее и встать на скользкую дорожку, чтобы потешить свое властолюбие? Вот какие мысли занимали Аду, даже когда до гордиева узла на полу остается всего несколько шагов.
Ее выбрали сразу два факультета: ученых и целителей, редкое сочетание. Ада выбрала Пакваджи. Разумеется, наугад.
«Есть потенциал» - так говорят про нее преподаватели – «Какая жалость, что он зарыт так глубоко». Вытаскивать из нее нужный результат без страха в глазах о том, что что-то пойдет не так, это настоящая мука. Всегда неплохо и никогда невероятно. Она может больше, ее руки горят огнем от бушующей в венах силы, силы, которая зовет и шепчет где-то в макушке, но она обязательно навредит, если дать ей выход, заполнит собой все пространство, а если это невозможно, сметет любое препятствие. Поэтому деревянные прожилки палочки вспыхивают светом лишь на секунду, прежде чем яркие полоски дрогнут и стеснительно уползут обратно к своему ядру.
Интересно, завидуют ли ей те, кто проводит ночи в библиотеках и зубрит заклинания? Шепчутся ли в ее сторону злые языки о несправедливости вещей, о похороненном таланте, когда готовые им пользоваться в полном объеме не получают ничего? Может быть и да, но точно уверена Ада только в одном – они знают обо всем, от чего она так безуспешно пытается откреститься. А чем еще объяснить тот факт, что ее «здравствуй» и «спокойной ночи» повисает в воздухе комнаты и получает ответ лишь в виде слабого кивка, а за обеденным столом от нее по обе стороны сидят мелкие компании со своими интересами и вмешиваться без приглашения будет выглядеть жалко? Это место приютило зверька, которого нужно подрессировать, но замирает каждый раз, когда он может начать кусаться.
Вещи стали налаживаться, когда она стала пробовать себя в команде квиддича. Чтобы удержаться на метле, мало иметь крепкую хватку и выносливую спину, а с бардаком в голове рискуешь приложиться о границы площадки. У нее появилась горстка людей, которые разглядели в ней нечто большее, чем отпрыска монстра магического мира. Но капля влаги не расправит засохших лепестков цветка, что простоял большую часть жизни на бесплодных почвах, не захлопнет двери где-то глубоко в ее сознании, из которой то и дело доносится скрежет поцарапанного дерева. Конец обучения гораздо ближе, чем кажется, и Хэтчер с тревогой думает о том, что будет после того, как школа волшебства закроет за ней свои двери
Характер:
Про таких как она обычно говорят «лицо с субтитрами». Ада не умеет шутливо отмахиваться от обидевшего ее замечания или улыбаться так, как будто бы это не она только что кричала в подушку: конечно, она может попытаться, но даже так будет видно, как напряженные мышцы ходят ходуном под тонкой кожей и хрустят костяшки пальцев от постоянных заломов. Ей сложно удержаться от реакции на что-либо, что ей не нравится, а не нравится ей весьма многое: позиция аутсайдера, в которую ей не стесняются ткнуть носом некоторые преподаватели, уставшие от ее зажатости, отсутствие общего языка с большей частью школьного коллектива (что она грешным делом считает не только своей виной, ведь коммуницировать она умеет очень плохо и никогда не делает это первой) и неопределенность будущего, в котором ей придется принимать решения и брать ответственность за свои действия. Так долго грезив о свободе, теперь Ада плохо представляет, что с ней нужно делать – мир оказался больше, чем она ожидала и теперь она неосознанно возводит вокруг себя очередную клетку. Стремление к принятию своих способностей граничит в ней чуть ли не с ненавистью ко всему магическому, и пару раз она даже серьезно задумывалась о том, чтобы уйти жить посредственную жизнь среди мира, где правят разум и деньги. Нельзя вредить чему-либо – истина, высеченная в камне, которую она соблюдает даже слишком хорошо. Она не может быть как остальные: они не боятся колдовать потому, что темные искусства существуют для них лишь где-то на страницах учебниках и в страшных историях, рассказываемых на ночевках, они не боятся, что их заклинания извратятся до поражающего инструмента, потому что они в принципе не задумываются о вероятности этого и не ищут подвоха. Последнее время ее злит это, но переломить себя ровно настолько, насколько нужно, кажется почти невозможным. Наверное, при таком рвении сохранить порядок в том, что в целом существует по иной логике, из нее вышел бы отличный мракоборец, но путь туда ей был заказан еще в тот момент, когда ей не повезло родиться не в то время и не в том месте.
Хотя факультет и был выбран ею скорее чисто из-за того, что не стоило задерживать очередь позади себя, со временем она убедилась, что, похоже, попала пальцем в небо. Если она не способна искоренить зло, возможно у нее получится привнести больше добра. Проблемы с практикой в исцелениях (а иногда появляется и такое) разочаровывают ее куда больше остального. А еще ей нравится взаимодействовать с магическими существами – быть может это особенности их разума, но Аде греет душу то, как непредвзято они смотрят на нее, не возлагая на нее никаких ожиданий кроме как простого человеческого отношения. Чем-то они похожи, не правда ли?
Она действительно дорожит теми хрупкими связями, которые ей удалось построить с горем пополам, но мысль о семье заставляет ее ежиться: те, к кому она приезжает на каникулы и пишет редкие письма, навсегда останутся для нее благодетелями, спасителями, но только не семьей. Ее семья разрушилась прежде, чем она смогла это осознать. Все, чего она желает – это дать своим будущим детям, если таковые появятся, то, чего на ее долю не выпало – нормального беззаботного детства. Только как построить на обломках что-то сносное, когда понятия не имеешь, как это сделать, да и подходящий инструмент не у кого попросить.
Дополнительная информация:
֎ Боггарт – она сама в образе темной волшебницы, отец либо его жертвы, обвиняющие ее в бездействии
֎ Патронус - овца - в китайской мифологии символизирует в том числе детскую почтительность к родителям, так как ягнята становятся на колени, чтобы испить молока своей матери
֎ Музыка: pyrokinesis – день рождения наоборот, я верю только в неизбежность зла, lemon demon – everybody likes you, a mask of my own face, sub urban - paramour
Цитата: коза в тазике от 14.01.2025, 22:01//извините, если напортачила, я последний раз смотрела ГП примерно 11 лет назад @autumnasthma
"Медленно вращается земля. Но мы здесь ни при чем, мы все живем во сне..."
Харуки Мураками «Кафка на пляже»
Имя, фамилия:
Ада Розмари Хэтчер [Ada Rosemary Hatcher], при рождении - Ада Чжун [Ada Zhong]
Возраст:
16 лет [07.11.1958]
Внешность:
Курс и факультет:
5 курс, факультет Пакваджи
Чистота крови:
чистокровная
Волшебная палочка:
лиственница, шерсть единорога, 9 дюймов
Биография:
Кэра вздыхает и кладет половник на полотенце, когда до ее ушей долетает шуршание детских носочков где-то возле серванта. Маленькая Ада старательно доставала из нижнего ящика куклу почти в два раза крупнее себя, но в этот раз остановилась на полпути и стала вглядываться в сепию фотографии за стеклом. Старики в чудной одежде, похожей на платья или халаты, как шаткая охрана сопровождают несшего на руках мягкий сверток отца.
- Кто это? — спрашивает девочка почти сразу же, как только мамины руки охватывают ее со спины полностью, ей даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, что это она.
- Как же кто? Твои бабушка и дедушка...
Такой простой ответ медленно стихал на губах волшебницы, когда она осознала, что больше, сказать, собственно-то и нечего. Как объяснить пятилетнему ребёнку, какими были те люди, которых ей так и не удалось застать в осознанном возрасте? Как показать слезящиеся пожилые глаза и дрогнувшую улыбку на стоическом лице и как выговорить сиплое sūnnǚ, когда из одеяльца достался первый чих? Родители ее мужа очень давно перебрались в США из богом забытой китайской деревушки, названия которой она так и не сохранила в памяти, и теперь все, что от них осталось, это вот этот клочок плотной бумаги в рамочке и рядок странных книжек с науками и заклинаниями, которые были ей неподвластны в силу языковых барьеров. Их она старалась лишний раз не трогать, даже когда протирала пыль, потому что от обложек по кончикам пальцев бежало колючее чувство слабых электрических разрядов.
Кэре не нравится, как ее муж все больше времени уделяет той, другой магии, совсем отличной от того, что они когда-либо практиковали вместе. Наследие многовекового опыта волшебников неприступного Востока не выглядит откровенно враждебным, но всегда так смотрит из тюрьмы своих толстых переплетов, будто пытается дать понять, что подружиться с ним явно не просто, и мысль о том, что в случае неудачи оно без зазрения совести поглотит неосторожного колдуна, уже начинала подавать голос. Но вряд ли этим стоило забивать голову ребёнку.
Хвала небесам, кукла соскользнула с полированного дерева на ковер и Ада потеряла к фотографии интерес.
"Мама любит показывать свою палочку. Она сделана из ивы, тонкая и извилистая, и я боюсь сломать ее. Я хотела бы иметь такую же, но мама говорит, что когда я подрасту, палочка выберет меня сама. А папину палочку я почти никогда не вижу. Иногда я проскальзываю в его кабинет, но там нет ничего, кроме странных баночек и дымящихся веток в горшочках.
Папа заметил меня и отругал, сказал, что я не должна трогать его вещи без разрешения. Теперь он закрывает дверь на ключ и всегда отказывает, когда я прошу его показать, чем он там занимается. Он запирается там по ночам, а мама говорит, что ее тошнит от запаха...бла-го-во-ний"
– малютка играет возле запылившегося зеркала на чердаке, пока по ту сторону стекла за ней наблюдают полупрозрачные фигуры семейной пары. Они никогда не отвечают, но по выражениям их лиц можно понять, что они внимают каждому слову. Ада начала видеть исчезнувших в небытье еще год назад и поначалу страшно перепугалась, родителям приходилось долго успокаивать ее, убеждая, что большинство духов безобидны, ведь когда-то они были такими же людьми с осязаемой формой (а куда еще деть магический дар в мире, где он нормален); по крайней мере это дало свои плоды – с потусторонним миром ей удалось в каком-то смысле подружиться.
***
Если вы когда-нибудь зададитесь вопросом об именах величайших мастерах волшебных палочек Северной Америки, Ян Чжун вряд ли вошел бы даже в десятку. Не сказать, что у него были совсем уж кривые руки, инструменты в итоге выходили весьма сносными и ладно скроенными, на любое ремесло найдутся люди, которые так или иначе будут делать все изящнее и филиграннее тебя. Особенно, если оно имеет привычку переходить из поколения в поколение, а тебе по воле случая приходится прогрызать дорогу самостоятельно. Так уж вышло, что у его родителей было принято колдовать куда большим арсеналом предметов, и при виде сыновьей палочки они лишь едва заметно сморщивали нос, будто сомневаясь, что такая хрупкая кроха может в одиночку творить волшебство; посему начинать приходилось с самых низов и вбирать ценные навыки с позиции подмастерья.
Были ли причиной тому воспоминания из нежного возраста или же незалатанные вовремя пробоины в воспитании, но с годами мужчина видел, как трещина этнических различий между ним и окружающими начинала расходиться все шире, даром, что большую часть своей осознанной жизни провел среди американских волшебников. Веских поводов к тому не было, кого из нас не награждали косым взглядом, может быть надо было сказать спасибо, что магический мир не был так подвержен предрассудкам о национальности, как мир не-магов. А может быть в нем клокотала не находившая выхода та, другая магия, сгущавшаяся в его сердце до темной вязкой массы.
"Папа стал молчаливым и мрачным. Я редко слышу его, когда мы едим или сидим в одной комнате. Даже когда я показываю ему свои рисунки, он смотрит на них как-то по другому. Наверное, он думает о своих книжках, сейчас он читает гораздо больше чем раньше. Мама ругалась с ним, но потом перестала. А еще перестала рассказывать мне истории перед сном. Говорит, что я уже слишком взрослая и скоро увижу все своими глазами. И тоже постоянно о чем-то думает, даже когда смотрит в пустую тарелку в руках. Папа иногда отдергивает ее, но перед этим на его лице мелькает улыбка. От чего ему так весело?"
Запутывать следы в душах, способных чувствовать тонкие материи, рыть дыры в их естестве, оставляя лишь оболочку...
Как это...волнительно...
Первой он привёл в дом молодую волшебницу Нэлли - выпустившуюся всего год назад девицу, работавшую с ним в магазине волшебных палочек также, как и он в свои цветущие годы. Лишь немногим перепадает честь переступить порог святая святых своего наставника, посему в ее симпатичной голове даже не промелькнула мысль отказаться. А после того, как Ян продемонстрировал ей несколько своих зелий, способность формировать какие-либо мысли в принципе покидала ее мозг и растворялась в воздухе как горячий пар. Очертания комнаты проплыли перед глазами, невесомая субстанция заклинаний обхватила ее со всех сторон, и через это полотно стали пробиваться куда более четкие незнакомые прикосновения вполне себе осязаемых рук.
Позже Ян представит ее за семейным столом как свою "подругу". Кэра не возражала против этого, равно как и против всего остального; измученная повисшей в воздухе тяжёлой аурой, она лишь бормотала про то, как рада знакомству и накладывала треморными руками невкусные вареные овощи в тарелку дочки.
Иногда Ада думала, что из всех обитателей этого дома лишь ей одной удалось сохранить ясность ума. Жизнь больше не будет прежней, в ее родителях что-то перемкнуло и бытовые сцены стали сменяться чем-то, что обычно происходит во снах...или же в аду, если пытаться обращаться к столь популярным у не-магов религиозным мотивам. Но связать ниточки между собой, не говоря уже о том, чтобы подать об этом голос, не получалось хоть тресни. По ночам она выкрадывалась из своей комнаты и подходила к входной двери. Потяни ручку и открой ее, беги в одних носках до тех пор, пока не почувствуешь, что расстояние стало достаточно безопасным. Но маленькие ладошки никогда не слушались, и ей оставалось только сжимать и разжимать их в молчаливом усилии над собой. Через замочную скважину вместо привычной улицы тянется лес, кроны деревьев расположены так плотно друг к другу, что свет звезд не успевает достигать травы. Влажный туман пахнет болотом и щекочет нос.
«Значит, я заперта здесь? А снаружи реальности больше нет»А потом стуки из комнаты на втором этаже заставляют треснуть эту хрупкую иллюзию, Ада вздрагивает и возвращается назад, прячась под подушкой от раздающегося в ушах рондо голосов, треска свечей и скрипа половиц, исполнявших ритуальный танец шабаша чернокнижников.
Заклинания отца не причиняют физического вреда, но охрипшими песнопениями и красноречивыми монологами медленно затягивают в бездну, из которой их так беспардонно явили на свет после столетий сна. Они хватаются за пальцы и щиколотки, цепляются к краям одежды и дергают за волосы, прячутся по углам и наблюдают за тем, как угасающая воля замыкается в себе.
Не смотри. Не пытайся визуализировать. Если ты не смотришь, он не сможет дотянуться до тебя."Мать пришла не одна. Она приглашала пить чай девушку, которую раньше здесь никто не видел. Все вокруг кажется таким спокойным и располагающим к себе, но я снова не могу заставить себя закричать и прогнать ее отсюда. Мой голос пропадает в этот самый момент, когда я пытаюсь делать то, чего не хочет он. Даже сейчас я заставляю себя говорить, ищу ваши силуэты почти на ощупь, зрение на лица меня стало подводить. Я не могу поверить, что мать действительно делает это и своими руками помогает ему рушить судьбы, превращать их в такие же на все согласные статуи, но я хочу надеяться, что на самом деле она также кричит и молит себя остановиться. Я хочу думать, что настоящая она все еще здесь.
Он прячет палочки матери и Нэлли. Я думала, что он будет делать так с каждым, кто оказывается здесь, но это не так. В любом случае, я не думаю, что жертвы этих обстоятельств смогут снова использовать свою магию, если не освободятся прежде, чем сойдут с ума. Они уходят отсюда слишком изможденными, он вертит ими как хочет. Ему нравится забирать у нас свободу, не забирая ее физически. Не знаю, как объяснить иначе. Мы можем уйти в любой момент, можем нормально разговаривать, когда этого требует он, но наши порывы заточены в нашей же оболочке, если мы делаем что-то неправильно, тело отказывается делать что-либо еще. И все всегда возвращаются к нему, как животные возвращаются к пересохшему источнику посреди пустыни, ведь быть может он наполнится жизнью снова или хотя бы сделает это для нас.
Я не знаю, смогу ли я заставить себя прийти сюда еще. Хотя бы потому, что меня выворачивает от тошноты, когда я снова думаю о том, что ждет это ни о чем не подозревающее создание. Надеюсь, что хотя бы вас это беспокоит, даже если вы, как и я, не можете ничего сделать"
Не-маги говорят, что на связь с темными силами толкает Дьявол. Если верить вскользь оброненным в пески времени отцовским словам, якобы пересказу слов деда, в абсолюте не существует ни черной, ни белой магии, а окраску ей придают намерения волшебника. Иронично, что это сработало не в его пользу. Что бы там ни было, оно поселилось в искаженном разуме слишком глубоко. Ты, примальное божество, не понимающее человеческих законов. Ты, с ветвящимися тенями над пушистой макушкой, напоминающих тени рогов, ты, с твоим ртом полным острых зубов, с твоей тысячей глаз, когда у меня было всего только два, твои когтистые руки, научившиеся разрушать, мне стоило бежать от них гораздо раньше, но я была слишком мала, чтобы научиться чувствовать приближающуюся опасность, но я доверяла тебе так, как только ребёнок может доверять своему родителю, но я не могу ненавидеть тебя еще сильней, и те маленькие жесты привязанности, что ты делаешь, когда заплетаешь мои волосы или поправляешь одеяло Нэлли, они выглядят смехотворно на фоне твоей монструозной натуры, но почему я все еще думаю, что это когда-то закончится, почему я все еще надеюсь, что я заболела и это лишь мой дурной сон, а твоя оболочка расколется в ту секунду, когда я открою глаза...
Ты - это все, что пошло не так в этом мире
Ты - это ненависть к себе
Ты - это забыть того, кого любишьТы - это всё вышеперечисленное. Одновременно. Навсегда. Во все времена.
Это неоспоримый факт.
Поэтому перестань спрашивать.
***
Мракоборцы нагрянули к ним вскоре после того, как по магическому миру поползли новости о пропаже на несколько дней дочери семьи служащих МАКУСА. Земля стала острой, перекрывая любые пути к отступлению. Кэра и Нэлли бросаются на дверь как надрессированные львицы в неуклюжей попытке защитить вожака своего прайда, но что они теперь могут; верни им палочки, и они не вспомнят, как ими пользоваться. Топот десятков ног заставляет Аду забиваться в угол холодной стены.
"Все кончено"
Даже кто-то вроде тебя не сможет выжить без порядка, по крайней мере порядка в голове. Ты прицепился к нам, ты делаешь это с нами, потому что ты всё еще нуждаешься в нас, жалком подобии порядка, чтобы существовать. Это жалко. Ты жалок.Она оборачивается последний раз, чтобы посмотреть на тени тех, кто все это время был хоть каким-то подобием ее молчаливой поддержки, но молодой мужчина тянет девочку с чердака за запястье, чтобы показать солнечный свет ослепшему мышонку.
Забвение благословенно, но для Ады оно недостижимо. В назидание ей о губительности темных искусств и попытке сохранить остатки рассудка после того, как его изрядно пошатнул волшебный паразит (чем, увы, не смогли похвастаться ни ее мать, ни Нэлли - теперь они доживают свой век, блуждая в пустоте собственной головы). Отец исчезает из поля ее зрения, и она знает, конечно же знает, что он больше не вернется никогда - непростительные заклятия требуют жертвы, конечной из которых всегда оказывается сам их пользователь, но он все еще останется жить в пепле бронзовой чаши, в тусклой лампе мастерской волшебных палочек на первом этаже их дома, которую заколотили досками и пустили с молотка, в стихающих голосах, подгоняемых свистом ветра из оконной щели. Он останется в красноватых по углам страницах тех книг, пока их не сожгут или запрут за семью печатями прежде, чем все полетит к чертям.
Ян Чжун победил
Ян Чжун проиграл
Ян Чжун живет во всём, что находится вокруг негоПоследний год перед началом своего пути как волшебницы она провела у семьи двоюродного брата Кэры - спокойная домашняя обстановка дала ей второе дыхание (за это же время она меняет фамилию, чтобы оборвать последнюю связь с дрянным наследством), но поступление в Ильверморни все еще было такой встряской, которую ей казалось вынести не по силам. Вокруг сотни подростков, нервно теребящие свои мантии и ждущие момента, буквально предопределяющие их судьбу. Но сколько из них однажды решит переломить ее и встать на скользкую дорожку, чтобы потешить свое властолюбие? Вот какие мысли занимали Аду, даже когда до гордиева узла на полу остается всего несколько шагов.
Ее выбрали сразу два факультета: ученых и целителей, редкое сочетание. Ада выбрала Пакваджи. Разумеется, наугад.
«Есть потенциал» - так говорят про нее преподаватели – «Какая жалость, что он зарыт так глубоко». Вытаскивать из нее нужный результат без страха в глазах о том, что что-то пойдет не так, это настоящая мука. Всегда неплохо и никогда невероятно. Она может больше, ее руки горят огнем от бушующей в венах силы, силы, которая зовет и шепчет где-то в макушке, но она обязательно навредит, если дать ей выход, заполнит собой все пространство, а если это невозможно, сметет любое препятствие. Поэтому деревянные прожилки палочки вспыхивают светом лишь на секунду, прежде чем яркие полоски дрогнут и стеснительно уползут обратно к своему ядру.
Интересно, завидуют ли ей те, кто проводит ночи в библиотеках и зубрит заклинания? Шепчутся ли в ее сторону злые языки о несправедливости вещей, о похороненном таланте, когда готовые им пользоваться в полном объеме не получают ничего? Может быть и да, но точно уверена Ада только в одном – они знают обо всем, от чего она так безуспешно пытается откреститься. А чем еще объяснить тот факт, что ее «здравствуй» и «спокойной ночи» повисает в воздухе комнаты и получает ответ лишь в виде слабого кивка, а за обеденным столом от нее по обе стороны сидят мелкие компании со своими интересами и вмешиваться без приглашения будет выглядеть жалко? Это место приютило зверька, которого нужно подрессировать, но замирает каждый раз, когда он может начать кусаться.
Вещи стали налаживаться, когда она стала пробовать себя в команде квиддича. Чтобы удержаться на метле, мало иметь крепкую хватку и выносливую спину, а с бардаком в голове рискуешь приложиться о границы площадки. У нее появилась горстка людей, которые разглядели в ней нечто большее, чем отпрыска монстра магического мира. Но капля влаги не расправит засохших лепестков цветка, что простоял большую часть жизни на бесплодных почвах, не захлопнет двери где-то глубоко в ее сознании, из которой то и дело доносится скрежет поцарапанного дерева. Конец обучения гораздо ближе, чем кажется, и Хэтчер с тревогой думает о том, что будет после того, как школа волшебства закроет за ней свои двери
Характер:
Про таких как она обычно говорят «лицо с субтитрами». Ада не умеет шутливо отмахиваться от обидевшего ее замечания или улыбаться так, как будто бы это не она только что кричала в подушку: конечно, она может попытаться, но даже так будет видно, как напряженные мышцы ходят ходуном под тонкой кожей и хрустят костяшки пальцев от постоянных заломов. Ей сложно удержаться от реакции на что-либо, что ей не нравится, а не нравится ей весьма многое: позиция аутсайдера, в которую ей не стесняются ткнуть носом некоторые преподаватели, уставшие от ее зажатости, отсутствие общего языка с большей частью школьного коллектива (что она грешным делом считает не только своей виной, ведь коммуницировать она умеет очень плохо и никогда не делает это первой) и неопределенность будущего, в котором ей придется принимать решения и брать ответственность за свои действия. Так долго грезив о свободе, теперь Ада плохо представляет, что с ней нужно делать – мир оказался больше, чем она ожидала и теперь она неосознанно возводит вокруг себя очередную клетку. Стремление к принятию своих способностей граничит в ней чуть ли не с ненавистью ко всему магическому, и пару раз она даже серьезно задумывалась о том, чтобы уйти жить посредственную жизнь среди мира, где правят разум и деньги. Нельзя вредить чему-либо – истина, высеченная в камне, которую она соблюдает даже слишком хорошо. Она не может быть как остальные: они не боятся колдовать потому, что темные искусства существуют для них лишь где-то на страницах учебниках и в страшных историях, рассказываемых на ночевках, они не боятся, что их заклинания извратятся до поражающего инструмента, потому что они в принципе не задумываются о вероятности этого и не ищут подвоха. Последнее время ее злит это, но переломить себя ровно настолько, насколько нужно, кажется почти невозможным. Наверное, при таком рвении сохранить порядок в том, что в целом существует по иной логике, из нее вышел бы отличный мракоборец, но путь туда ей был заказан еще в тот момент, когда ей не повезло родиться не в то время и не в том месте.
Хотя факультет и был выбран ею скорее чисто из-за того, что не стоило задерживать очередь позади себя, со временем она убедилась, что, похоже, попала пальцем в небо. Если она не способна искоренить зло, возможно у нее получится привнести больше добра. Проблемы с практикой в исцелениях (а иногда появляется и такое) разочаровывают ее куда больше остального. А еще ей нравится взаимодействовать с магическими существами – быть может это особенности их разума, но Аде греет душу то, как непредвзято они смотрят на нее, не возлагая на нее никаких ожиданий кроме как простого человеческого отношения. Чем-то они похожи, не правда ли?
Она действительно дорожит теми хрупкими связями, которые ей удалось построить с горем пополам, но мысль о семье заставляет ее ежиться: те, к кому она приезжает на каникулы и пишет редкие письма, навсегда останутся для нее благодетелями, спасителями, но только не семьей. Ее семья разрушилась прежде, чем она смогла это осознать. Все, чего она желает – это дать своим будущим детям, если таковые появятся, то, чего на ее долю не выпало – нормального беззаботного детства. Только как построить на обломках что-то сносное, когда понятия не имеешь, как это сделать, да и подходящий инструмент не у кого попросить.
Дополнительная информация:
֎ Боггарт – она сама в образе темной волшебницы, отец либо его жертвы, обвиняющие ее в бездействии
֎ Патронус - овца - в китайской мифологии символизирует в том числе детскую почтительность к родителям, так как ягнята становятся на колени, чтобы испить молока своей матери
֎ Музыка: pyrokinesis – день рождения наоборот, я верю только в неизбежность зла, lemon demon – everybody likes you, a mask of my own face, sub urban - paramour
принята!!! рад тебя снова увидеть
— Признаться, нету, — ответил Джон, сложив руки на груди, — меня вполне всё устраивает.
Когда-то давно он жил с твёрдой уверенностью, что всю свою жизнь проработает в замусоренных лавках, продавая халтурные копии за завышенные цены, поэтому то, что последний десяток лет он работал со своими любимцами, Джон считал даром.
— Мне нравится то, что я делаю сейчас.
У него до сих пор хранились некоторые безделушки, которые служили напоминаем о том, что дни, когда он стукался головой о низкие потолки и ссорился со старичками, разодетыми в старые фраки были, к счастью, позади (он всегда подсознательно боялся встретить прежних клиентов, которым тогда не повезло приобрести золотого индийского слона с подделками в тех местах, где должны были блестеть рубины или проклятый артефакт который оказывался вовсе не проклятым). Хотеть большего вообще казалось чем-то неблагодарным — разве мог он, некогда молодой и глупый, позволить себе мечтать о вещах более амбициозных?
— А у вас они есть? — Джон повторил вопрос собеседника спустя несколько мгновений молчания.