1996: Outbreak
//о нет
Хосе вздернул брови.
— Брат? — Почему-то это прозвучало так странно.
Интересно, а куда Леннокс хотел бы отправиться искать своего брата? Вероятно, в пределах штата. Звучит не слишком значительно, но на практике куда сложнее — Техас много больше, чем многие европейские страны. К тому же, судя по размытым формулировкам Леннокса, четкого представления о том, где именно его брат, он не знает. Что ж, ему определенно придется нелегко.
Но ведь Хосе нет до этого дела, так?
Он не был уверен в том, что парень не позовет его с собой (очень наивно с его стороны — полагаться на незнакомца в семейных вопросах, а нынешнее положение дел усугу*ло это еще сильнее (а может напротив, делало поступок более логичным)) и в глубине души надеялся, что этого и не произойдет.
— Тебе не помешала бы помощь, — скептично отозвался он. — Ты хоть водить умеешь?
Он оглядел Леннокса с головы до ног. В какой-то момент подумал о том, что мог сильно его недооценивать.
— Даже если и умеешь, в одиночку не справишься. — Он закашлялся.
Оглядев растерянных людей в баре, он вдруг понял, что, пожалуй, любые общественные места сейчас остались без хозяев. Без присмотра и без надзора — считай воровской рай. Бери, что хочешь брать, бери, что нужно и не нужно. То, что необходимо, как воздух, но губительно, как яд.
Наведаться бы заново в ту китайскую забегаловку, ведь вряд ли в ближайшее время он сможет честной сделкой получить то, что должен получить. Пожалуй, этим он и займется. Будет очень аккуратным — тратить все сразу нельзя, он станет куда экономнее обычного. В конце концов, эти белесые кучки контролируют его жизнь.
И машина бы ему не помешала, верно?
— Спасибо тебе за… все вот это, — сказал Хосе, медленно поднимаясь с места, опираясь о стол весь в жирных пятнах. — Как я понимаю, искать ты его собираешься прямо сейчас?
// честно-честно 😖😖
— Да, — ответил он, — Так точно. Прямо сейчас.
Врач внимательно слушал их с Вальверде разговор: Ленноксу это не нравилось совсем. Он поднялся со стула, отодвинув от себя чужие осторожные руки, и невнятно пробурчав благодарность, двинулся в сторону выхода. Остановившись всего на мгновение, он кивнул мужчине, намекая на то, чтобы тот последовал за ним — тот застыл лишь на секунду, прежде чем пойти следом. Присутствие других начало напрягать — казалось ему, будто каждый человек здесь пытался выведать их планы.
Закрытое пространство давило на него своим тёплым воздухом — спрятанный в кармане пистолет больно уткнулся в бедро.
Ускорив шаг, он постарался избавиться от глупого страха как можно скорее: оглянувшись назад в последний раз, он толкнул заляпанную стеклянную дверь. Выдохнув — совсем не облегчённо, ибо прицепившийся к нему ужас держался за него так, словно то был очередной компаньон — он остановился поодаль, повернувшись спиной к сокровищнице полной воспоминаний.
Мистер Вальверде встал рядом с ним: просунув руку в передний карман джинсовки, он общупал холодный металл ключей, прежде чем вновь уставиться на собеседника.
— Так вы всё-таки поедете со мной? У меня есть машина. И водить я умею, — взгляд начал прояснятся, хотя веки всё ещё были пухлыми и увесистыми, — Честно.
//я умирла
Хосе хрипловато хихикнул.
— Верю охотно, — улыбаясь, сказал он. Здесь водить (видимо, из-за запретов) учат очень рано.
Но стоит ли на это соглашаться? Вероятно, нет. С чего бы ему помогать Ленноксу? Они едва знакомы. А судя по его лицу, он сам-то едва знает, где именно находится его брат. Мальчик растерян, напуган, но сколько бы сочувствия не вызывало его цветущее багровыми синяками лицо, Хосе понимал, что полагаться на него не стоит.
Но где-то в глубине души закопошилось странное чувство, колкий микс из жалости, беспокойства и волнения, а еще горечи, горечи и непонятно откуда взявшейся вины, вины за еще несделанный поступок (потенциальный отказ в помощи), и вновь осуждающий голос в голове заявил, что в Библии сказано протягивать руку помощи нуждающимся.
Здравый смысл подсказывал, что в отношении своей безопасности в данном случае на Библию полагаться бы не стоило, Бог знает, к чему это приведет. Это не эгоизм, это банальное нежелание помогать ребенку в его невозможных мечтах: достигнуть цели, которая не может быть достигнута. А у него и своих дел по горло, верно?
Нет, не так. Дел у него нет никаких. Есть только желание получить еще.
Хосе замялся.
— Ты уверен, что я тот, кто сможет тебе помочь? — спросил он как-то дернувшись.
В горле заныло от сухости. Он снова закашлялся.
— Слушай, у тебя машина, так ведь? Не… подвезешь меня? Ненадолго, в одно место… немного разгромленное сейчас, — выпалил он с нервным смешком.
// кринж 🦧
— Подвезу, если поможете, — несвойственно себе сурово сказал он.
Леннокс всегда был терпеливым. Достаточно терпеливым — насколько то было возможно, живя в окружении сломленных мальчиков и ненасытных, бесчеловечных мужчин, что свою злобу оправдывали Господом — чтобы в моменты, когда он чувствовал себя особенно жалко, оставаться как можно спокойнее. Не всегда это получалось: всё-таки брат его не раз становился жертвой подростковых, ломающихся криков, а отец Уитакер мог ходить неделями, ярко ощущая те места, по которым при свете луны бурно колотили босые пятки или старомодные туфли. Но чаще всего, словно невидимое, слабое согласие, ответом служило молчание, потому что этого хотел отец (и мать, наверное, тоже, ибо сын её должен был процветать, подобно ею, хорошим, мягким человеком).
Ныне же ему становилось всё равно и на отца, и на любимую мать — заставлять мужчину ехать с ним казалось чем-то невероятно постыдным, но желание иметь рядом живого человека было отвратительно сильным. Настолько сильным, что он готов был умолять мистера Вальверде доехать с ним хотя бы до Колорадо (пожалуйста сэр пожалуйста).
Оттого он промолвил, почти жалобно:
— У меня кроме брата никого нет. Даже дома. Вроде как.
умоляю сэр умоляю
— Пойдёмте со мной. Пожалуйста.
— К сожалению, да, одна. Одна уже долгое время, хех, даже не знаю, сколько времени уже прошло, глупо звучит, конечно, — Эне покачала головой. Ужас, нужно было хотя бы посчитать, сколько дней прошло, но нет, она забросила это дело на второй неделе одиночества, так как это всё ей надоело,да и запуталась в цифрах. — Меня зовут Эне, а вас как зовут? — На последнем слове опять этот чёртов акцент всё испортил. Ну, хотя бы её неанглийское имя несложное,можно с лёгкостью выговорить, там же нет никаких трудных звуков или чего-либо ещё, короткое имя.
Саар начала разглядывать женщину и с удовольствием следила за её действиями. Она была очень красива: изящные черты лица,подчеркнутые высокими скулами и выразительными серыми глазами, красивые светлые волосы, вполне высокий рост и утончённые манеры.
- Радует, что наконец-то встретила человека. Как я полагаю,вы тоже тут одни,так?
//сасатбамерика
Подобной жесткости, резкой и надрывной, Хосе не ожидал. Но тут же из тона Леннокса пропали строгие нотки, голос вновь стал мягким, каким-то по-своему отчаянным. Будто Хосе — последний человек на земле, и отказ его равен фактическому провалу.
Он раздраженно вскинул руки.
— Ладно, я согласен, хорошо, — пробормотал он. — И в каком направлении ты собираешься ехать?
Боль тяжелым металлом наливалась в каждом сантиметре его тела, в горле пересохло, а язык опух. Отчего же ему хочется больше, если он едва успел закончить? Вспомнились слова кого-то из его старых (не слишком приятных) знакомых: «Хочешь избавиться от по<>лья — нап<>ся еще».
С этим так же, но куда хуже. Впрочем, он всегда может припрятать лишнее в карманы, расфасовав по пакетикам, как делают это настоящие <>-бароны.
Интересно, Леннокс уже понял, с кем собирается разделить совместный путь, или пока еще не знает? Верно не знает, иначе бы не предлагал возможность поездки, не просил бы об этом.
— Мы не можем поехать с пустыми руками, — важно заявил он. — Ну… я не могу. Мне нужно туда, нужно по этому адресу…
Он старался говорить самоуверенно, настойчиво, с дерзостью, но чувствовал, что дрожь в голосе, передающаяся импульсом от пробивающих судорог где-то в животе, заставляет его звучать плаксиво, боязливо.
— Мне нужно, нужно… — снова пробормотал он и закашлялся. Про себя выругался на испанском.
Машинка Леннокса выглядела не лучше, чем они оба: маленькая, тесная, какая-то приземистая и неказистая, и Хосе едва сдержал смешок, когда она попалась ему на глаза. На этой штуке далеко мы не уедем — хотелось сказать, но он вовремя одумался. Может оказаться и так, что несмотря на жутковатый внешний вид, выдержит она и недели пути. Хосе очень хотелось в это верить.
— На Avenue of our fathers... знаешь? Остановишь меня в начале улицы, ладно? — спросил Хосе с унизительной мольбой в голосе. — Там одна чайная, что-то типа того. Вывеска красная с китайскими иероглифами, не помню, как читается. Ты узнаешь его, оно там выделяется.
// не смогла придумать как впихнуть сюда котят, извини 💂💂
— Avenue of our fathers? Чайная? Это же... Так вы... — комок слизи застрял в глотке, — из... этих?
Ему было знакомо то заведение, в которое мистер Вальверде просил его подвезти. Смутно знакомо — с того дня в девяносто четвертом, он больше о нём не думал, из-за чего образ искусных орнаментов на сероватой плитке и выгравированных иероглифов на яркой вывеске представал перед взглядом размыто. Да и вспоминать тот день, будучи совсем честным с самим собой, Ленноксу не хотелось: Ривер тогда показался ему ещё более ничтожным, чем когда-либо до этого, особенно в миг, когда купленная им горсточка чего-то очень-очень опасного полностью растворилась в его сгорбленном силуэте.
Леннокс чертыхнулся. Мыслил он о брате почему-то всегда именно в негативном ключе, даже если Ривер — хоть и редко — иногда бывал совсем не таким уж и плохим.
Пытаясь избавиться от мыслей о брате, он рывком открыл дверь Фиата: жаркий воздух обвил его сразу же, как он уселся за убогий руль. Потянувшись, он принялся снимать влажную от пота джинсовку — кондиционер, в силу возраста железной старушки, больше не работал.
— А впрочем... неважно, — бросив куртку куда-то назад, он проследил за тем, как мистер Вальверде усаживается рядом, — Главное пообещайте мне, что не переборщите с количеством. Всё-таки до Айдахо ехать далеко.
Он с трудом завёл машину. Его дед его не сильно жаловал, но Леннокс всё равно такой поломанный подарок ценил: без него, он бы, наверное, уже давно играл с сестричкой Джудит в прятки на небесах.
// @scaramouse
Хосе невесело улыбнулся.
— Ты только сейчас догадался? — спросил он мрачно.
Он задрал ткань, оглядел свои руки, израненные, покрытые тонкой корочкой струпьев, осыпанных мелкими ожогами и хрупкими вздутиями, и ему стало противно. Поспешил одернуть рукава снова.
— Поехали уже, — устало пробормотал он.
В машине воняло, воняло жутко, и этот затхлый смрад только усиливался из-за душной жары, стоявшей в ней. Хосе скептично оглядел приборную панель, припорошенную тонким слоем сероватой пыли. Потом осмотрел кресла — немного покоцанные. Он старался смотреть куда угодно, куда угодно, но не на Леннокса, скривившегося в отвращении.
Он почувствовал, как стыд пробирается глубоко под его кожу, щипая за самые уязвимые места. Ощущение уязвимости, открытости, слабой беззащитности — это заставило его лицо пойти болезненными багровыми пятнами, а руки затрястись в волнении. Неровными ногтями он расковыривал старые ранки возле пальцев, стараясь отвлечься.
— До Айдахо ехать очень далеко, — сказал Хосе. — Ты уверен, что справишься…
Он хотел сказать «один», но вовремя заткнулся: Леннокс не был один, с ним был он. Впрочем, едва ли Хосе мог ему помочь. Не в его нынешнем состоянии.
В глубине души Хосе мечтал, что когда-нибудь он переборщит с количеством, что когда-нибудь он совершит самую страшную (но и самую разумную) ошибку, допустит оплошность в том месте, где вопрос стоит о его жизни.
И ему больше не придется об этом думать. Но Хосе был слишком труслив для этого шага.
— Ты очень беспечно об этом говоришь, cuate, — отозвался он скептично. — Ты знаком с этим местом?
Лучше бы Ленноксу ответить «Нет», тогда Хосе лишь ухмыльнется. Но что-то ему подсказывало, что Леннокс знал и знал хорошо, но сам при этом регулярным посетителем не являлся. Говорил он об этом с каким-то презрением. Хосе стало не по себе.
Леннокс крепко сжал руль, сосредоточившись на дороге.
— Знаком, — его снова затошнило, и он, в попытке облегчить нарастающую головную боль, открыл пыльное окно, — Я ходил туда с братом. Не знаю, что он там приобрёл. Что-то очень мерзкое... Судя по его состоянию после приёма.
В тот вечер, сидя в старом отцовском Шеви, что был отдан Риверу на семнадцатилетие, Леннокс слушал, как брат рассказывал ему о всяком, шатаясь немного и вытирая белёсые следы из под носа. Золото риверовых волос почти сияло при свете фонарей, и Леннокс еле сдерживал порывы ухватиться за чужой загривок, чтобы потом хорошенько ударить брата лицом об шипящее радио. Руки брата то и дело загораживали взор, пока тот, напрасно, пытался сунуть грязные, белые пальцы Ленноксу в ноздри.
— Но это давно было, — редкие, увесистые капли застучали по машине, — Очень давно. Единственное, что я помню, это котят на полках. Стереотипных таких. Но мне они понравились.
Дороги были усыпаны красными ошмётками, что когда-то были людьми, а под колёсами что-то пугающе хрустело.
— Мой брат, он... странный. Вы с ним чем-то похожи.
Ривер запомнился ему жестоким и запуганным, совсем не схожим с отцом, сколько бы брат не старался тому подражать. Леннокс любил его по-своему наивно, потому что кроме Ривера у него от матери ничего не осталось — в Ривере, подобно зеркалу, иногда проскальзывало отражение покойной родительницы. Брат был для него чем-то далёким и непонятным: как же иногда хотелось, чтобы Ривер стал проще.
Кажется, Шайенн почувствовала. Почувствовала эту энергию, невидимый поток, которым была окутана и эта живая энергия исходила от Саар, давая надежды на существование. Она заявила громче, убедительнее, чем голос, чужой голос, который постоянно крутился в мыслях Шайенн. Ей захотелось прикоснутся, почувствовать, вспоминать что Саар живая, существует, говорит. Одиночество, уже несколько дней Шайенн привыкла, душа начала темнеть, мир начал видеться в другом цвете, серый, безразличный, тоскливый: — Шайенн. — отозвалась женщина, слегка ломким голосом.
— Шайенн Флеминг, 56 лет, я уже всё подзабыла, это просто невыносимо, мне все стало чужим, — да, её слова звучали с искренностью, ведь женщина не могла поверить, во что попала, лучше бы ей не стало в такие запутанные, пугающие дни.
— Эне. — Повторила Шайенн, это имя было сложным, необычным, чужим, но Шайенн постепенно привыкала к новому в своей жизни, поэтому женщина вежливо улыбнувшись, ещё пристально взглянула в сторону собеседницы.
— Я тоже одна, одиночество иногда не лучшее решение, это больно, страшно, это то от чего бегут некоторые, я боюсь, что однажды я стану забытой и чужой самой себе, но давай не будем пока унывать. Я чувствую что ты непоколебимая, я уважаю таких людей, которые не отпускают руки.
Флеминг поднялась, подправляя свои уже лохмотья, уже ломкие, сухие волосы, женщина всё ещё привыкала к ужасам жизни, в особенности сегодняшних.
//прости за задержку:(
– “Что-то очень мерзкое, судя по его состоянию после приёма”? – повторил Хосе с горькой иронией. – Да твой брат, похоже, такой же <>, как и я.
На несколько мгновений он замолчал, осознав жестокость своих слов, виновато потёр ладонями запястья.
– Что ж, по крайней мере, его будет куда легче искать. – Он попытался звучать бодро. – Если у него серьёзные проблемы с…
Он кашлянул.
– Этим, то он будет делать остановки в определённых местах.
Хосе знал наверняка, потому что будь он на месте Ривера, он бы так делал.
– Все т<>и похожи друг на друга, – сказал он задумчиво. – Да и не только они – все на социальном днище такие. Это я в тюрьме понял.
Работа в тюрьме могла бы научить ему тому, что делать нельзя, если не желаешь свалиться в пропасть порока. Но это дало совершенно обратный эффект: Хосе опустился ещё ниже, чем мог бы.
– Котята там, на входе, – отозвался он рассеянно. – Я их не разглядывал никогда особо, если честно. Я вообще в передней части не особо задерживался… впрочем, ты, наверное, и сам знаешь.
Он вдруг смутился, смутился до неожиданного сильно, так, что его щеки вновь поползли румянцем. До этого момента он говорил с грубоватой уверенностью, а теперь звучал так пристыженно, так жалобно.
– Я там, внизу, сидел за пару часов до того, как мы встретились, – добавил он, сглотнув.
// @scaramouse отзовите моего персонажа пожалуйста, обстоятельства поменялись, я без понятия куда и как его сейчас впихнуть в сюжетку... Мой предпологаемый соролевик так и не изволил подать анкету, я отчаялась...(
- Значит, это твой родной город? Или ты просто приехала и из-за этих… — тут Эне запнулась, подбирая более культурное слово,которое мог бы охарактеризовать то,что творится вокруг них на данный момент. — таких обстоятельств осталась?
Рыжеволосая открыла бутылку с водой, которую она чуть раньше предложила женщине напротив, сморщилась ощущая тепло, сделала несколько маленьких глотков ради приличия и поставила её рядом с собой,на столик.Фу, какая тёплая вода, аж тошнит.
- Кстати, приятно познакомиться, Шайенн Флеминг. Кто знает, может, во всей Америке или, если всё пойдёт совсем плохо, во всём мире остались только мы. — В этот момент Саар вдруг поняла, что её слова могли задеть чувства женщины. Кто знает, может, у той ещё есть надежда на встречу с кем-то. — Но если мои слова тебя расстроили, знай, что это маловероятно. 8 миллиардов людей погибли, а остались только двое? Абсурд.
Слова Шайенн были полны смысла. Саар, возможно, не запомнила значение всех слов, которые произнесла Флеминг, и чувствовала себя из-за этого очень неловко, но без какого-либо труда понимала, что блондинка потеряла кого-то очень важного для себя человека. Может, это был муж, может, ребёнок, родители, друзья... Кто знает, что она пережила за все эти дни, может быть пережила смерть близкого или же потеряла человека и просто не знает, что с ним стало. Ах, как же больно жить в неизвестности. Лучше уж знать, что на самом деле произошло,чем так.
- Ты потеряла кого-то здесь, правда?Я понимаю,что это как бы не моё дело,но всё таки хотелось бы спросить,узнать.
Шайенн покачала головой, чтобы избавиться от навязчивых и тревожных мыслей, которые мешали ей сосредоточиться на текущей ситуации.
Она посмотрела на воду и заметила, что она была тёплой, что вызвало у неё чувство отвращения и ей просто захотелось выкинуть эту бутылку, но, тем не менее, она осознавала, что наличие воды — это то, что нет у других, возможно.
Шайенн задумалась о своей семье, и её охватило глубокое беспокойство. Она размышляла: «Где мои сестры и братья? Живы ли они? Как я могу их найти в этой ситуации?» Эти мысли беспокоили её и создавали ощущение тревоги, от которой женщина хотела просто бежать.
В её руках заметно проявлялось дрожание, что было следствием нарастающего страха и волнения. Шайенн пыталась успокоить себя, понимая, что это ощущение мешает ей действовать рационально.
Она остановилась и предприняла сознательную попытку собраться с мыслями. Шайенн понимала, что волнение и страх могут помешать её действиям, поэтому она старалась контролировать свои эмоции любым способом.
Она начала ходить взад-вперёд, обдумывая различные варианты действий, чтобы лучше понять, что ей нужно сделать, чтобы выжить и справиться с текущими трудностями.
— Я думаю не разумно сидеть и ожидать помощи, — кратко и четко сказала Флеминг, остановившись и прислонившись к холодной, каменной стене.
— Мы должны действовать и найти выход, плевать эти проблемы, всё равно уже никак не вернуть никого, к сожалению, — Женщина вздохнула, сделала глубокий вздох, слегка прикрывая глаза.
// какой кринж.... леннокс немного очень медленный
— Оу, — захотелось остановить машину. Захотелось выйти и блевануть на сырой асфальт, — Вот как.
Большего он выдавить из себя не смог. Отчитывать взрослого человека за не самый лучший образ жизни у него не было права, да и мистер Вальверде не вызывал неприязни, хотя, наверное, должен был.
— Вот как. Тогда вы с моим братом точно подружитесь.
Он постарался улыбнуться, но выходило, скорее всего, очень паршиво. Вернулся прежний, непонятный страх. Леннокс не сразу понял, из-за чего: синяки пульсировали на лице горячими вмятинами, и слушать мистера Вальверде было тяжело.
А потом до него дошло.
— Погодите, вы сидели в тюрьме?
Он сразу вспомнил пистолет, украденный им на всякий случай. Отцу он больше не понадобится — отцу вообще ничего больше не понадобится, потому что отец был мёртв, потому что Леннокс был там, когда существо прокралось под отцовскую кожу — а вот ему бы оно помогло. Точно помогло бы, ибо кровь и смерть и боль была повсюду: улицы были тому доказательством.
— За что?
Он почувствовал себя ужасно глупым. Он почувствовал себя маленьким ребёнком, слишком доверчивым и наивным, попавшим из-за своей дурости в беду.
// о нет кринж :(
Хосе посмотрел на Леннокса растерянно, непонимающе. Но вскоре разразился хриплым смехом. До него дошла ирония сказанных им же слов.
— Я за решеткой не сидел, — пробормотал он, продолжая звонко хихикать. — Я в тюрьме работаю… работал, вероятно.
Он вздохнул. Потом парой резких движений вправил занывшие костяшки пальцев, надломив их с легким хрустом. Что ж, по нему и не скажешь, что он священник.
Воспоминания о работе застряли в голове неудобно, паршиво. Свою должность Хосе исполнял с соображениями исключительно прибыли, моральные же аспекты его не волновали. Служение Богу виделось ему делом перспективным, нужным, важным. Но работал он неискренне, ради денег. Искренне служить он не смог бы.
Слишком уж возвышенным, слишком уж чистым виделось ему предназначение священника — человека-посредника, вещающего людям волю Божью. Ему бы Бог свою волю не открыл. Для этого нужен особый склад характера: честь, гордость, смелость и преданность — все то, чего у него не было.
Думать о своем лицемерии, о своем тщедушии, рождающейся потому, что жизнь он посвящает нелюбимому делу (но делу столь сокровенному и праведному, что любая ложь, любое грязное пятно расползется так, что он будет хуже самого мерзкого грешника), ему не нравилось. Заглушать поток ненужных мыслей в голове помогал (). Так и создавался порочный круг, из которого он никак не мог выбраться. Как бы ни силился.
Он почти разрыдался на месте, когда вспомнил, что в его карманах, полных злосчастного (), лежат еще и молитвенные четки.
Стыдливые, совестные терзания ушли, когда они подъехали к пункту назначения. Хосе вскочил, глубоко вздохнул и чуть ли не на ходу выпрыгнул из машины. Нетерпение в его теле горело.
— Я священник, — бросил он, прежде чем направиться в сторону здания с побитой, потрескавшейся, выцветшей вывеской на китайском.
[Довольно интересно вьiглядит, я потеряла вдохновеHие]
// на твой телефон пришло новое сообщение, посмотри, вдруг там что-то важное
Я священник.
Мистер Вальверде — священниксвященниксвященник — пропал из поля зрения быстрее, чем до Леннокса дошла суть сказанных им слов.
Отец Уитакер вновь сидел рядом с ним — так же, как после мессы, когда занозы коричневыми точками торчали из его ладоней, а судорожные вздохи отца казались особенно громкими в тишине пустой церкви — Леннокс слышал его. Леннокс осязал его. Леннокс знал, что он там, знал, что вернуло его всего одно поспешно сказанное слово. Отец Уитакер всегда оказывался к нему ближе, чем он того хотел.
Слёзы — тёплые, как солнце, неприятные как чужие руки — намочили собою его грязные щёки. Воспоминания, отступившие на второй план в связи с событиями последних часов, вернулись, ударившись об стенки мальчишеского сердца с новой, печальной силой. И дело было, наверное (совершенно точно), даже не в новом знакомом, не в том, насколько схож он был с теми, что портили Ленноксу жизнь, а в том, что осознание собственной беспомощности засветилось в сознании жалким огоньком.
— Господи, — его пальцы всё ещё впивались в обмотанный потемневшим скотчем руль, — Господи.
Он подумал, что лучше закончить всё там: в тесной машинке, припаркованной в каком-то чудном закоулке. Он подумал и содрогнулся, потому что никогда прежде он себе таких мыслей не позволял — даже в Айове, рядом с Уитакером и остальными мальчиками.
Леннокс расцепил пальцы, откинувшись назад.
— Меня ждёт брат, — сказал он себе (голос подводил его, чёрт, как же голос подводил его), — Меня ждёт Ривер.
Но слёзы всё текли и текли, и казалось, что рыданием нет конца — захотелось, чтобы тварь, убившая его отца, добралась и до него.
[M-да, ждем. Ангельское терпение требует дьявольской сильi]